Юрий Тавровский - Уроки Второй мировой. Восток и Запад. Как пожать плоды Победы? Страница 5

Точно так же именно британская дипломатия через представителей «проанглийской» фракции в партии большевиков (прежде всего – Якова Свердлова) обеспечила расстрел царской семьи в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 года, а совместно с французскими союзниками – выступление чехословацкого корпуса (май 1918 года) и мятеж левых эсеров (июль 1918 года). Как утверждает американский историк Ричард Пайпс, и здесь нет оснований ему не верить, «британский агент Сидней Рейли пытался подкупить латышей (латышских стрелков. – авт.). С другой стороны, новый германский посол Рицлер в своих воспоминаниях утверждает, что германское посольство предположительно подкупило латышей, чтобы они выступили против левых эсеров», – напомним, что как раз 15 июля – 5 августа шла решающая для итогов Первой мировой войны «вторая битва на Марне», в ходе которой немецкая армия потерпела катастрофическое поражение. Не исключен британский след также в покушении на Ленина 30 августа 1918 года.

«У нас нет ни вечных союзников, ни постоянных врагов, но постоянны и вечны наши интересы, и защищать их – наш долг», – эта фраза лорда Пальмерстона по праву стала лозунгом британской внешней политики. И Уинстон Черчилль тоже неоднократно повторял её.

После прихода к власти в Германии Гитлера (1933 год), с его риторикой «Дранг нах Остен» – «Натиска на Восток», официальные контакты с Берлином Москва свернула до минимума, в том числе – прекратились рабочие контакты между Красной Армией и рейхсвером. В 1934 году истек продленный до этого на три года срок действия Берлинского договора 1926 года. В то же время на других международных направлениях Советский Союз получал всё большие бонусы: последним по времени стало его признание Соединенными Штатами 16 ноября 1933 года.

Похоже, «разворотом СССР в сторону Англии» можно объяснить и такой, казалось бы, не связанный с внешней политикой факт, как образование новых союзных республик, зафиксированное «сталинской» Конституцией 1936 года. Соответствующий конституционный статус тогда получили Казахская и Киргизская ССР, ранее входившие в состав РСФСР на правах автономных республик. Тогда же в Узбекскую ССР из состава РСФСР была передана Каракалпакская АССР.

Так, например, если Г.В. Чичерин считался «пронемецким» советским дипломатом, то его заместитель, а после 1930 года – преемник на посту наркома иностранных дел, М.М. Литвинов (Валлах) – «про-английским», при этом личные их отношения характеризовались как «ненависть». Замена первого вторым, как и «обратная рокировка» 1939 года, когда «наркоминделом» стал председатель Совнаркома В.М. Молотов, лишний раз подчеркивает истинную степень субъектности руководства СССР, менявшего исполнительские кадры, в том числе – столь высокого уровня, по мере политической необходимости.

Вся советская внешняя политика в предвоенные годы строилась вокруг тезиса о недопустимости ситуации, при которой СССР окажется перед объединенным фронтом Германии, Японии, Франции, Великобритании, а также их союзников, включая Польшу, Румынию, Финляндию, Турцию, прибалтийские республики-лимитрофы и т. д. Конечно, эта политика опиралась на растущую экономическую и военную мощь Советского Союза, но требовала решений точных, быстрых и, самое главное, учитывающих весь спектр возможных последствий. Образно говоря, это был военно-дипломатический танец «на лезвиях ножей». И с данной точки зрения следует признать: «советский актор» работал в реальных обстоятельствах места и времени почти идеально.

Что с особенной силой проявилось в подписании германо-советского договора о ненападении 23 августа 1939 года. Вопрос о причинах и значении этого договора, известного на Западе как «пакт Молотова – Риббентропа» (почему здесь первой стоит фамилия представителя стороны, которая не являлась инициатором данного соглашения, понятно. – авт.) уже неоднократно рассматривался в исторической и политической литературе, в том числе – участниками Изборского клуба, поэтому детально останавливаться на нём здесь нет необходимости. Важно то, что в контексте реальной исторической ситуации он был вызван политикой «умиротворения» Третьего рейха, которую проводили Великобритания и Франция, подталкивая Германию на Восток, к военному столкновению с Россией. Мюнхенский договор 30 сентября 1938 года, фактически отдавший Гитлеру Чехословакию, а также «странная война» как реакция Лондона и Парижа на вторжение вермахта в Польшу подтверждают именно эту, а не какую-либо иную концепцию.

Черчилль в своих мемуарах писал: «Тот факт, что такое соглашение (германо-советский договор. – ает.) оказалось возможным, знаменует всю глубину провала английской и французской политики и дипломатии за несколько лет».

Помимо всего прочего, подписание этого дипломатического документа, произошедшее в самый разгар боев на Халхин-Голе, привело к отставке японского правительства Киитиро Хиранумы, поскольку было расценено в Токио как предательство союзнических обязательств Третьего рейха перед Страной Восходящего Солнца по Антикоминтерновскому пакту.

4. Вторая мировая и Великая Отечественная: политические итоги (основное стратегическое содержание Победы 1945 года)

1 сентября 1939 года немецкие войска вторглись на территорию Польши, 14 сентября было завершено окружение Варшавы, а 16 сентября – основных сил польской армии между Вислой и Бугом. Через два дня после вторжения, 3 сентября, Франция и Великобритания объявили Германии войну, но за эти две с лишним недели, а тем более впоследствии, никаких серьёзных боевых действий не вели, что получило название «фальшивой» или, в более распространенном варианте, «странной войны».

Так называемый «польский поход РККА» начался только 17 сентября 1939 года, когда исход германской агрессии против Польши никаких сомнений не вызывал, при этом 18 сентября польское верховное командование, уже находившееся на территории Румынии, отдало приказ войскам не оказывать сопротивления частям Красной Армии. 21 сентября им был практически без боя сдан Львов, который почти неделю успешно оборонялся от атак вермахта.

Хотя Польша не подписывала акта о капитуляции и де-юре не прекращала своего существования как государство, она фактически была разделена между Третьим рейхом и СССР по «линии Керзона», с небольшими выступами на запад в районе Белостока и Львова.

Практически одновременно, 28 сентября 1939 года, был подписан Договор о взаимопомощи между Эстонией и Советским Союзом. Аналогичные договоры заключили правительства Латвии (5 октября) и Литвы (10 октября), причем последней были переданы Вильнюс и Виленский край. На территории этих государств размещались советские войска.

В Хельсинки от подписания подобного соглашения категорически отказались, что привело к советско-финской «зимней» войне 1939–1940 годов.

Весьма показательно, что в ходе этой войны правительству Финляндии оказывали помощь как Германия, так и Великобритания с Францией, а в Париже готовились бомбить советские нефтепромыслы в районе Баку.

После захвата Третьим рейхом в апреле 1940 года Дании и Норвегии, а также начатого 10 мая вторжения в Голландию, Бельгию, Люксембург и Францию, Советский Союз 28 июня 1940 года ввел свои войска на подконтрольные Румынии территории Бессарабии, Северной Буковины и области Герца, которые вошли в состав Украинской ССР и вновь образованной (2 августа 1940 года) Молдавской ССР.

Также в начале июня 1940 года из Москвы потребовали смены правительств в балтийских государствах, что было осуществлено и привело к провозглашению в них 21–22 июля советских республик, которые 3–6 августа были приняты в состав СССР. Комплекс политических технологий, которые использовались для достижения этих целей, рядом современных исследователей рассматривается как прообраз современных «цветных революций».

Тем самым был достигнут максимально возможный для СССР того периода баланс сил на западном направлении.

Возможность единого антисоветского фронта была сведена к минимуму, а после 22 июня 1941 года оказалась невозможной, поскольку тактически выгодное для Третьего рейха нанесение первого удара по СССР стратегически запрограммировало его поражение. Здесь «коллективный Сталин» полностью использовал типовое стратегическое мышление политиков «второго актора», выраженное будущим президентом США Гарри Труменом 24 июня 1941 года в New York Times: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше, хотя мне не хочется ни при каких обстоятельствах видеть Гитлера в победителях». В качестве победителя «европеец» Гитлер казался им куда более опасным конкурентом, чем «азиат» Сталин.

Возможно, если бы в Лондоне и Вашингтоне возобладало иное мнение, мы сегодня жили бы в совершенно другом мире. Кстати, никаких иллюзий по поводу своих «союзников» Сталин не питал, а потому и на Тегеранской, и на Ялтинской конференциях прошедшие все «степени посвящения» в политике Франклин Рузвельт и Уинстон Черчилль чувствовали себя рядом с ним «не в своей тарелке». Хотя сами до конца и не понимая, почему.