Дмитрий Быков - Хроники ближайшей войны Страница 5

Коренное население – может быть, и неосознанно,- исповедует простую, как мычание, языческую идеологию, при выборе между ужасным концом и ужасом без конца всегда выбирающую второе. Любое направленное движение ведет к гибели («Что не имеет конца – не имеет смысла», учил Лотман), и лишь природа живет циклически, оставаясь бессмертной и бесконечно глухой к любым нравственным законам. Эта природность коренного русского социума побеждает любую структуру, что наглядно изображено в том знаменитом эпизоде «Александра Невского», где немецкая «свинья» поглощается русской кашей (отдельное исследование можно было бы написать о том, что традиционное российское блюдо «поросенок с кашей» есть напоминание именно о Ледовом побоище). Захватить это население очень легко, ибо воинского сопротивления оно практически не оказывает, к смерти относится стоически и вообще побеждает главным образом за счет пространства, приспосабливая нравы победителя к своим и образуя занятные гибриды.

Что касается захватчиков, от них зависят два других вектора русской истории. Первый – отрицательная селекция, то есть придание круговому движению воронкообразного характера. Второй – даже не вектор, а фактор, то есть собственно ускорение, о котором столько разговоров было в восьмидесятые. Таким образом, картина русской истории на современном ее этапе – кругообразное, стремительно ускоряющееся движение по внутренней поверхности гигантской воронки, неизбежно суживающейся к концу и приводящей к измельчанию всего и вся. Оба этих дополнительных фактора привнесены извне, зависят от захватчиков и могут быть обозначены как влияние «условных тевтонов» и «условных евреев». Встреча и диалог этих двух захватчиков изображены, по мысли того же Лосева, в «Песни о вещем Олеге» у Пушкина; мысль эта развита в лосевской балладе «ПВО», в посвящении которой неслучайно упомянут Артур Кестлер, автор книги «Тринадцатое колено»,- о том, что коренным населением России являются именно евреи (хазары) и что путь этого согнанного с мест населения пролег впоследствии в Германию, где они и стали называться ашкеназами. Не станем обсуждать тут кестлеровскую концепцию. В замечательной книге «The Thirteenth Tribe» (полный и хорошо прокомментированный русский перевод: СПб., «Евразия», 2001) хватает изящных подтасовок, передержек и натяжек – хотя у Гумилева их не меньше. Мысль о том, что именно евреи являются коренным населением России, не раз приходила и мне (см. «Двести лет вместо»), но по тщательном рассмотрении я принужден был отказаться от этого мифа – до сих пор, кажется, исповедуемого некоторой частью еврейского населения (во всяком случае, несколько писем от израильских историков я получил – там доказывалось, что именно хазары создали русскую государственность, а потом были изгнаны). Судя по тому, как относятся русские почвенники к евреям,- дело и впрямь похоже на захват, на какую-то давнюю стычку; но в действительности все сложней. Антагонизм «условных норманнов» и «условных хазар» – никоим образом не антагонизм угнетателя и угнетенного, но спор двух захватчиков, вечный и потому особенно непримиримый. Отсюда распространенное заблуждение, что всякий истинный русский в душе непременно антисемит, а всякий последовательный еврей – непременно русофоб. Варяги и хазары – понятия не столько этнические, сколько этические. Коренному населению – и прежде всего сельскому – до евреев нет вообще никакого дела; антисемитизм в России всегда насаждался сверху, шел от начальства, от победивших варягов. Коренное же население безропотно терпит и варягов, и норманнов – и, как земля, всех кормит.

Далеко не всякий русский – антисемит; но всякий варяг – несомненно антихазар, и наоборот.

3

О хазарском каганате до сих пор известно очень мало. Большинство книг по хазарской истории грешат подтасовками и домыслами. Я рискнул бы предположить, что Кестлер прав в главном – то есть что между Волгой и Доном действительно существовало иудизированное государство, гордившееся (как пишет в знаменитом письме X века к Хасдаю бар Исааку бар Шафруту хазарский царь Иосиф) своей абсолютной независимостью («иудейским скипетром») и сохранением ее в изгнании. Хасдай интересуется, точно ли в верховьях Итиля существует еврейское государство, где иудеи «никем не угнетаемы». Иосиф подтверждает эти сведения, не утверждая, однако, что хазары имеют что-либо общее с этническими евреями. Хазария – результат завоевания, покорения исконных местных жителей одним из рассеянных иудейских колен, причем покорены были как тюркские, так и славянские народы, платившие хазарам дань. Этих славян (коренное население) как раз и следует раз навсегда отличить от руссов, то есть россов, то есть варягов – присвоивших себе в конце концов право называться истинно русскими.

По-видимому, в какой-то момент своей истории славяне (или так называемое коренное население) были захвачены немногочисленным, но крайне воинственным северным народом. В 862 году варяги взяли Киев, в 965-м, согласно хронологии Кестлера, сын Игоря и Ольги Святослав разрушил хазарскую столицу Итиль. Не исключено, что именно один из ранних походов «руссов» на хазар получил странное название «призвания варягов». Варяги явно сами были авторами легенды о том, что их призвали. Славяне никогда не испытывали проблем с тем, что ими некому было управлять: управлять природой не требуется, земля плодоносит и листья осыпаются без всякого идейного руководства. Варяги, разумеется, пришли сами; идеология, которую они принесли, реконструируется по наиболее радикальным и откровенным формам нынешнего почвенничества, но цель тщательно скрывается. Условные руссы – или норманны, или северяне – принесли в Россию идею «Севера», то есть мистическую и в каком-то смысле даже мистериальную историческую схему, в основе которой лежит идея отрицательной селекции: «Чем хуже, тем лучше». В основе этой идеологии – презрение к жизни и ее благам, стремление к смерти; это могло бы сделать ее почти христианской, кабы не один нюанс. И жизнь, и смерть должны быть чужими: презрение к ЧУЖОЙ жизни и стремление к ЧУЖОЙ смерти – вот главная идеологема российского почвенничества и стержень варяжского мировоззрения. На языке варяжского фольклора эта высокая мудрость выражается в лагерной пословице «Умри ты сегодня, а я завтра». Не менее характерен анекдот (именно анекдот, а не сказка,- главный вид «варяжского» фольклора): из терпящего бедствие самолета, в котором летят представители разных национальностей, все время надо кого-то выталкивать в качестве балласта. Француз прыгает с криком «За Францию!», немец – с криком «За Германию!», а русский с криком «За Африку!» выталкивает негра. Несомненно, этот русский при тщательном анализе оказался бы «политическим православным», то есть истинным патриотом в наиболее радикальном варианте.

Согласно варяжским законам, навязанным славянскому социуму, храбрость подменяется грубостью, талант и интеллект объявляются вне закона, высшей добродетелью захваченных является беспрекословное подчинение, а высшей добродетелью захватчиков – изобретательная и ничем не ограниченная жестокость. Наиболее совершенным выразителем эстетики «условных варягов» является художник Константин Васильев, вовсе не такой бездарный, как принято считать (во всяком случае, Илья Глазунов недостоин был бы целовать след блохи, укусившей Васильева). Что касается собственно воззрений условных норманнов, то они, как у всяких угнетателей, двойственны. Один кодекс навязывается побежденным, другой исповедуют сами победители. О кодексе победителей я многого сказать не могу, затем, что к ним не принадлежу – а правила свои они держат в секрете. В самом общем виде – это кодекс поведения «Начальства»: нам можно все, вам – ничего.

Кодекс поведения, предписанный коренному населению, несколько сложнее: высшей добродетелью является послушание (и лучше бы бессмысленное), любая попытка рационализации труда и жизни является позором, место умного – у параши, войны выигрываются количеством жертв (причем истреблять своих надо интенсивнее, чем чужих). Количество жертв есть вообще главный критерий величия замысла с точки зрения этики, насильственно спущенной норманнами. Наблюдать все это в самом наглядном виде можно в российской армии, чей профессиональный праздник с таким оглушительным треском отмечается в Отечестве. Бессмысленное подчинение, максимум страданий («тягот и лишений воинской службы»), полное отчуждение солдата от Родины, которую этот солдат должен любить априори, без всяких уступок с ее стороны,- все это идеология «православного воинства», с разной мерой откровенности излагаемая патриотическими публицистами на протяжении последних двухсот лет. Главной трагедией России – и в первую очередь русской армии – является тот факт, что живем мы, «под собою не чуя страны», то есть ни секунды не ощущая Родину своей. Родина захвачена воинственным племенем руссов, которым – по крайней мере на словах – враждебна сама мысль о самоценности человеческой жизни (гордые и воинственные люди титанического Севера, сыны мирового льда, они считают любую уступку человеческому прихотью расслабленного Юга и настаивают, что главная оппозиция в истории – именно война Севера с Югом, а никак не Востока с Западом). Мировой лед, теория сумасшедшего Горбигера, а впоследствии – совсем не сумасшедшего Дугина, тоска по эпохе титанов – все это характерные, хотя не афишируемые черты русского почвенничества, природа которого отнюдь не славянская, а скорее уж немецкая или даже норвежская, если на то пошло. Лично мне приходилось не раз слышать о том, с каким презрением «патриоты» отзываются обо всех, кому дорога собственная жизнь («шкурка», как выражались они не без презрения),- но эти же патриоты всегда были так болезненно озабочены собственным физическим состоянием, что их презрение к чужой жизни становилось особенно умилительно. Характерным примером такой двойственности является книга Дмитрия Нестерова «Скины», вообще очень полезная: ее герой бесконечно озабочен собственным физическим здоровьем и даже здоровьем своей кошки (несомненно, этнически чистой – «Папа, а наша кошка тоже ариец?», перефразируя Кассиля). Это не мешает ему избивать ногами женщину, забеременевшую от негра. Это истинная мораль людей Севера. Они умеют, нет слов, созидать могучие империи – но в этих империях скоро становится некому жить; поддерживать их в рабочем состоянии можно только при условии бесконечного убывания населения… да и потом, коренные жители своей кротостью кого хочешь засосут, и начинанья, взнесшиеся мощно, ржавеют уже году на сороковом. Тому примерами империи Грозного, Петра и Сталина.