Мюррей Ротбард - Экономические депрессии: их причины и методы лечения Страница 5

Таким образом, правительство, согласно мизесианскому анализу депрессии, не должно предпринимать абсолютно никаких действий. С точки зрения экономического здоровья и скорейшего окончания депрессии оно должно проводить политику строгого невмешательства. Все что оно сделает, только отсрочит и затруднит рыночный процесс адаптации; чем меньше оно вмешивается, тем скорее рыночный процесс адаптации сделает свое дело, за которым последует устойчивый экономический подъем.

Мизесианская установка, таким образом, представляет собой полную противоположность кейнсианской: правительству предписывается никоим образом не вмешиваться в экономику; оно лишь должно остановить им же осуществляемую инфляцию и сократить свой же бюджет.

В наши дни даже среди экономистов совершенно забыто то обстоятельство, что мизесианское толкование и анализ депрессии получили огромное признание именно в период Великой депрессии 1930-х годов – той самой депрессии, которая неизменно предъявляется сторонникам свободной рыночной экономики как самый очевидный и катастрофический провал капитализма свободной конкуренции. Но это совсем не так. 1929 год стал неизбежным следствием широкомасштабного увеличения банковского кредита в 1920-х годах по всему западному миру, то есть результатом политики, сознательно избранной западными правительствами и, что самое важное, Федеральной резервной системой в США. Это стало возможным после безуспешной попытки Запада вернуться к подлинному золотому стандарту по окончании Первой мировой войны, тем самым предоставляя больше пространства для инфляционной политики правительства. Сегодня президента Кулиджа все вспоминают как сторонника свободной конкуренции и невмешательства в рыночную экономику; он им не являлся, и что самое печальное – менее всего в денежно-кредитной области. К несчастью, все грехи и ошибки вмешательства Кулиджа, были затем подброшены под дверь несуществующей свободной рыночной экономике.

Если Кулидж сделал 1929 год неизбежным, то уже не кто иной, как президент Гувер, продлил и усилил депрессию, преобразовав ее из характерно резкого, но скоротечного спада в продолжительную и едва ли не роковую болезнь, которую «излечила» только бойня Второй мировой войны. Именно Гувер, а не Франклин Рузвельт, стал основателем политики «Нового курса»: в сущности представляющей собой широкое применение государством как раз тех мер, от которых в первую очередь предостерегает мизесианская теория: поддержание ставок заработной платы выше уровней свободного рынка, поддержание уровня цен, инфляция кредита, выдача денежных займов неустойчивым деловым предприятиям. Рузвельт лишь придал всему этому размах, но первопроходцем был Гувер. В результате, впервые в американской истории возникла непрекращающаяся депрессия и устойчивая массовая безработица. Кризис Кулиджа перешел в беспрецедентно длительную депрессию Гувера–Рузвельта.

Людвиг фон Мизес предсказал депрессию в самый разгар великого бума 1920-х годов, в дни, когда (как и сегодня) экономисты и политики, вооружившись «новой экономической теорией» бесконечной инфляции, а также новыми «инструментами», предоставленными Федеральной резервной системой, провозгласили бессрочную «Новую эру» постоянного процветания, гарантированную нашими мудрыми экономическими докторами из Вашингтона. Людвиг фон Мизес – единственный, кто был вооружен верной теорией экономического цикла, – стал одним из немногих экономистов, сумевших предсказать Великую депрессию, и потому экономический мир был вынужден с уважением к нему прислушиваться. Фридрих Хайек распространил его слово в Англии, и все молодые английские экономисты в начале 1930-х годов начали использовать мизесианскую теорию цикла в своем анализе депрессии и кроме того, естественно, усваивать вытекающие из данной теории рецепты экономической политики, основанные на принципах свободного рынка. К несчастью, сегодня экономисты усвоили взгляд на историю, сформулированный лордом Кейнсом: никто из «классических экономистов» не располагал теорией экономического цикла, пока в 1936 году не появился сам Кейнс. Существовала теория депрессии; это была классическая экономическая традиция; ею предписывались «твердые» деньги и свободная от вмешательств конкуренция; она довольно быстро становилась общепринятой теорией экономического цикла в Англии и даже в Соединенных Штатах. (Особая ирония состоит в том, что ее основным «австрийским» сторонником в США в начале и середине 1930-х годов был не кто иной, как профессор Элвин Хансен, который довольно скоро станет известен в этой стране как выдающийся последователь кейнсианского учения.)

Растущее признание мизесианской теории цикла было остановлено «кейнсианской революцией» – поразительный успех, который кейнсианская теория снискала в экономическом мире вскоре после опубликования в 1936 году «Общей теории». Это не означает, что мизесианскую теорию удалось опровергнуть – ее просто позабыли в стремлении побыстрее примкнуть к неожиданно вошедшему в моду кейнсианскому течению. Некоторые из ведущих сторонников мизесианской теории – которые, несомненно, все прекрасно понимали – пошли на поводу у нового учения, чем обеспечили себе ведущие посты в американских университетах.

Но вот некогда архикейнсиаский лондонский «Экономист» объявляет недавно, что «Кейнс мертв». После более чем десяти лет столкновения с резкой теоретической критикой и опровержения упрямыми экономическими фактами кейнсианцы ныне отступают по всем фронтам. Денежная масса и банковский кредит нехотя вновь признаются ключевыми факторами экономического цикла. Время пришло. Пора открыть заново, возродить мизесианскую теорию экономического цикла. Это может произойти совсем не скоро; ведь если это произойдет, то вся концепция Совета экономических консультантов должна пойти прахом, а нам предстоит увидеть массированное отступление правительства из сферы экономики. Но чтобы все это осуществилось, мир экономистов, как и общество в целом, должен узнать о существовании объяснения экономического цикла, которое пролежало на полке в забвении на протяжении стольких трагических лет.