Альберт НЕМЧИНОВ - ОЛИГАРХИ в черных мундирах. Страница 5

С недовольным видом Далюге приказал докладывать. В общих чертах картина происшествия выглядела следующим образом: около семи утра домработница пришла в квартиру, открыла дверь своим ключом и в гостиной обнаружила господина Оберфорсна сидящим в кресле с пулевой раной в голове. Она сразу позвонила в полицию. При осмотре возле тела найден «браунинг» калибра 5,6 мм. На рабочем столе в кабинете один из сотрудников обнаружил прощальное письмо, написанное депутатом перед смертью.

– Так это самоубийство?

Лицо шефа полиции сразу изменилось, голос стал менее строгим. Комиссар подтвердил:

– Похоже, что так. Окончательное заключение можно будет составить по результатам графологической экспертизы и по обработке оружия.

Радужное настроение своему начальнику испортил Небе, тихо доложивший, что объявился еще один свидетель. Отставной старик чиновник, который проживает этажом выше. В начале седьмого он видел двух неизвестных молодых людей, выходивших из квартиры депутата.

Создавшуюся ситуацию требовалось обдумать. Выгнав из кабинета покойного оперативников, шеф полиции решительно снял трубку телефона.

Приемная министра ответила мгновенно. Далюге коротко доложил ситуацию, испрашивая дальнейших распоряжений. Голос Геринга был бодрым и благодушным:

– Мой дорогой Курт, вы прекрасно понимаете, что на таком посту, как ваш, все дела имеют политическое значение.

– Так точно, господин рсйхсминистр!

– Вы очень разумно поступили, позвонив мне. И вот что я думаю. В то время как наша партия и немецкий народ напрягают все силы в борьбе за великое будущее, такие вот оберфорены вставляют нам палки в колеса. Это обличает в них врагов национал-социалистической революции. Вам надлежит действовать в соответствии с декретом президента «О защите народа и государства» от 28 февраля сего года. А я немедленно доложу об этом самоубийстве фюреру.

Как приятно не брать на себя никакой ответственности! И при этом делать то, чего ждет от тебя начальство. Без ложной скромности Далюге подумал, что очень может быть, на его петлицах в скором времени появится еще один серебряный кубик. Подозвав Небе, группенфюрер приказал запустить в квартиру журналистов и сообщить им официальную версию. Начальник крипо, отнюдь не симпатизировавший германской народной партии, к которой при жизни принадлежал депутат Оберфорен, стал спокойно и обстоятельно отвечать на вопросы представителей прессы. Он уже видел свое фото на первых страницах всех крупных газет страны.

Далее информация о смерти Оберфорена быстро пошла по инстанциям. К фюреру она поступила в момент ежедневного совещания с министром экономики. Настроение у Гитлера сразу поднялось. Этот негодяй, выступивший со своим более чем компрометирующим меморандумом в канун мартовских выборов, доставил новому канцлеру Германии немало неприятных минут.

– Тем лучше, – сказал фюрер Герингу, – он избавил нас от хлопот по воспитанию его в национальном духе и от расходов на содержание в концлагере.

Министр внутренних дел почтительно засмеялся.

Гитлер положил трубку и возобновил прерванную беседу с Шахтом. Первоначально он прочил на этот самый ответственный пост своего старого спонсора Фрица Тиссена. Но у того и без министерского портфеля был хлопот полон рот. В качестве вознаграждения за оказанные делу революции услуги Тиссен прежде всего дал по рукам своему конкуренту Флику и завладел контрольным пакетом акций Стального объединения. Затем «попросил» из руководства двух мощных предпринимательских ассоциаций Западной Германии («Союза работодателей Северо-Запада» и «Союза защиты хозяйственных интересов Рейнско-Вестфальской области») их председателей, которые недостаточно прониклись духом национал-социализма. И естественно, сел на оба освободившихся стула. Теперь Тиссен занимался тем, что ставил по стойке «смирно» гауляйтеров западных областей. Эти проблемы не позволяли сосредоточиться на деле возрождения немецкой экономики, о чем он честно заявил фюреру.

Отметив про себя политическую близорукость камрада Тиссена, Гитлер решил оставить его в номинальной должности члена экономического совета при фюрере. У него был другой человек, жаждавший великих дел. Так Ялмар Шахт, помимо председателя Рейхсбанка, стал еще и министром экономики.

Типичный финансист кайзеровской школы, Шахт всячески подчеркивал свою приверженность традиционным имперским устоям. Его костюм со стоячим воротничком, из которого торчала длинная и тощая шея, вышел из моды еще до избрания Гинденбурга на первый срок. Старомодное пенсне делало министра экономики похожим на карикатурного пруссака. Но при всем своем внешнем комизме Шахт обладал железной волей, колоссальным самомнением и не раз доводил фюрера до белого каления.

Вот и сейчас министр экономики со свойственным ему высокомерием критически высказался о партийной программе создания работ. Он утверждал, что триумфальные реляции гауляйтеров Восточной Пруссии насчет победы над безработицей есть настоящее большевистское очковтирательство. К тому же убыточное для государственной казны.

Гитлер вскипел;

– Мне наплевать, сколько это будет стоить! На политике мы не экономим. Борьба с безработицей – стратегический вопрос. Немецкий народ больше не может существовать в состоянии голода и нищеты. Национал-социализм тем и отличается от веймарской плутократии, что мы не обещаем. Мы делаем!

– Мой фюрер, – возразил Шахт, – вы сами говорили, что главными показателями деятельности хозяйства являются прибыльность и рентабельность.

Гитлер промолчал. Министр экономики упрямй гнул свою линию:

– В Померании на осушение болот направлено 80 тысяч безработных, которые получают полторы марки в день. Эти деньги выплачиваются из дотационных сумм, то есть из государственного бюджета. Между тем осушенные территории никак не используются. Да и не могут быть использованы в силу крайне низкой плодородности почв в Померании. Одна только эта затея обходится казне в три миллиона шестьсот тысяч марок ежемесячно.

Гитлер угрюмо слушал. Приблизительно то же самое говорил министр народного хозяйства Шмидт. А что делать? Ждать улучшения положения на мировом рынке и подъема биржевых курсов? Но, во-первых, Гитлер был сторонником автаркии, и. во-вторых, выборы 5 марта дали партии всего лишь 48% голосов. Завоевать популярность во всех слоях немецкого народа можно, только быстро решив проблему безработицы. Любыми средствами. Политика всегда стоит на первом месте. В какие бы миллиарды это ни влетело.

Словно поняв мысли фюрера. Шахт заговорил о проблеме "воздушных денег». Количество денежной массы, отпущенной в виде дотаций и субсидий Рейхсбанком на искусственное "создание работ», достигло критической цифры. В свое время еще правительство Брюнинга стало зачинателем этой традиции очень простых решений, включило денежный станок и нашлепало пустых казначейских билетов на сумму 135 миллионов марок. В пору своего канцлерства фон Папен добавил в оборот еще 70 воздушных миллионов. И, кроме того, выпустил налоговых облигаций на 800 миллионов. Своеобразный рекорд поставил Курт фон Шляйхер, который за 70 дней пребывания у власти напечатал 400 миллионов марок. И вот теперь правительство национал-социалистов вместо того, чтобы учесть этот печальный опыт, выступило, с ведома статс-секретаря министерства финансов Рейнхарда, с намерением осуществить эмиссию еще 1 миллиарда марок. Все эти деньги уйдут в ту же черную дыру «создания работ». Итого: в обороте находится почти 4 миллиарда воздушных марок.

– Мой фюрер, нам грозит новая гиперинфляция, как в начале двадцатых годов.

На это Гитлер ответил фразой, которая вошла в историю:

– Главной причиной стабильности нашей валюты являются концлагеря!

Шахт был вполне с этим согласен. Можно и таким способом удержать ситуацию. В национал-социалистическом государстве нет предела совершенству!

Работая на благо страны, министр экономики не забывал себя и своих друзей. От темы инфляции он плавно перешел к вопросу о принудительном картелировании. Эта идея, которую в сыром виде подал Тиссен, весьма органично вписывалась в декларируемую национал-социализмом концепцию государственного контроля за экономикой. Проект соответствующего закона должен был представить фюреру Шмидт, тоже свой человек, в недавнем прошлом гендиректор крупного страхового концерна. В законе предусматривалось предоставление имперскому министру народного хозяйства права организовывать в Добровольно-принудительном порядке либо запрещать создание новых картелей в различных отраслях промышленности, а также право распускать без судебного решения действующие картели. Все это сулило совершенно фантастические перспективы давления на конкурентов, немыслимые при гнилом веймарском либерализме.