Николай Лесков - Модный враг церкви Страница 5

«Философский спиритизм» держит себя совсем иначе. Это, как сказано в журнале Киевской духовной академии, новое мышление, до сих пор даже и не стремящееся быть не чем иным, как мышлением. Но, тем не менее, новое мышление, которое распространяет философский спиритизм, не только не благоприятно для церкви, но идет против нее, враждебно ей и имеет своею прямою задачею разрушить содержимую христианскою церковию «старую религию» или «церковное христианство», а вместо него поставить не nihil [Ничто — Лат. ], не клеточку, не материю, а совершенствование духа в преуспеянии на пути предоставленных человеческому естеству добродетелей: добра, милосердия, справедливости, самообладания и мира.

По первому взгляду на тенденции философствующих спиритов их, пожалуй, с общей точки зрения не найдется в чем и осудить. Как деисты и люди, проповедующие в своих стремлениях идеал усовершенствования человеческого духа, они, по-видимому, не могут быть и сравниваемы с представителями того недавнего русского материализма, который стремился разрешить безусловно все задачи бытия микроскопом и скальпелем.

Современные духовные писатели и не сравнивают этих двух школ: они признают ласковый и требующий, по-видимому, маленьких уступок философский спиритуалистический толк без всякого сравнения вреднейшим для христианской церкви, чем самый крайний материализм (как удержанный на соответственной высоте ученого миросозерцания, так и низверженный до низменных степеней невежества, создавшего из него русский нигилизм).

Вред учений того духа, к которому надлежит отнести так называемый спиритами философский спиритизм, полно, коротко и ясно изложен автором книги «Иезуиты в России» священником Михаилом Морошкиным. Составляя обыкновенно обзор иностранной богословской литературы для журнала «Православного обозрения», М. Я. Морошкин в одной из прошлогодних книжек этого журнала, с замечательною ясностию, свойственною этому писателю, показал, что учения, вымогающие у церкви небольших уступок в воззрении на Сына Марии, гораздо вреднее с первого же взгляда несостоятельных учений крайнего материализма. Относясь довольно почтительно, — а иногда даже и очень почтительно, — к нравственным идеалам христианства, но нанося удары божеству Сына Марии и критически сравнивая его то с Конфуцием, то с Зороастром, то с Сократом, то с Санкиа-Муни и Мохамедом, все эти учения стремятся к так называемой независимой нравственности и имеют гораздо больше общего с решениями, принимаемыми Сабатье, Франком и Контом, чем с учением Христа, прямо относившегося к тайнам человеческой души.

Философский спиритизм, получающий в нынешнее время особенно успешное распространение, строит совершенствование духа тоже на независимой нравственности, так как спиритский Христос тоже не более, как Сын Марии, приходивший в виде лишь относительно совершенном, но отнюдь не совершеннейшем, в котором «он еще придет по Своему обетованию», усовершенствовавшись в других обителях отца. (То есть усовершенствованный многовековым пребыванием в иных обителях, Дух Истины, бывший в Сыне Марии, придет будто бы и вселится в единого из нас, который и будет совершеннее Сына Марии.) Философский спиритизм не оскорбляет и не отталкивает от себя ни жестоких людей, ни людей самых мягкосердных и нравственных; напротив, он с бесконечною терпеливостию сносит первых и, как бы некий целительный елей, увлажает острупелые раны, нанесенные последним от оскорблявшего нежнейшие человеческие чувства материализма. Но в то же время он тихо, без всякого шума, отторгает людей от церкви и путем независимой нравственности указывает им задачу совершать больше того, что совершал Христос (что, по их толкованию евангелия, будто бы указано человечеству и самим «обоготворяемым сыном Марии»).

Итак, философский спиритизм, чуждый всех шарлатанств спиритизма опытного (с которым он, вероятно, скоро вовсе разойдется и станет им гнушаться), очевидно принадлежит к тем учениям, которые в настоящее время, по выражению священника Морошкина, строят «кризис, угрожающий большими опасностями христианской церкви», а опасности эти, по мнению того же автора, таковы, что ожидаемая, а частию уже происходящая, от них «гибель угрожает не некоторым историческим, священным повествованиям, не некоторым чудесам, не некоторым символам, но самому верованию в невидимую действительность мира нравственного».

Этот нежный, елейный спиритизм, «увлекающий целые толпы», до сих пор остается почти вне всякой дельной полемики со стороны нашего духовенства и, укрепляясь, овладевает симпатиями многих благороднейших и даровитых людей, потеря которых не может быть нечувствительною для церкви.

Что же сделали и что намерены, по-видимому, сделать слуги церкви для борьбы с этим новым, хитроласковым врагом своим?

Не опасаясь сделать слишком большую ошибку, скажем, что в прошедшем заслуги церковных писателей против подрывающегося под авторитет церкви спиритизма до крайности бедны. За повторением общих мест и насмешек, к сожалению, не всегда метких, очень редко остроумных и никогда не действительных для тех, кто знаком с задачами спиритизма, литература духовная и церковная проповедь ничем еще не помешали успехам этого учения. Наибольшая из всех заслуг в этом роде едва ли не принадлежит тем же статьям «Христианского чтения», да заметкам о. Морошкина. М. Я. Морошкин по крайней мере растолковал, что учения того рода, к которым относят свое учение философствующие спириты, не могут быть помирены с христианством, но, к сожалению, умные заметки о. Морошкина, напечатанные в духовном журнале, едва ли могли иметь в обществе такое большое распространение, какого можно для них пожелать и какого требовало бы дело. Затем Киевская духовная академия сделала полезный шаг, признав существование в спиритизме нового и опасного врага для церкви. Но, к сожалению, Киевская духовная академия, говоря позже многих о спиритизме, имела в виду только лишь одну наименее вредную и наиболее несостоятельную часть спиритов, — именно спиритов, называемых «опытными» и близких к слепому «стологаданию».

Однако и о. Морошкин, и Киевская духовная академия, хотя не совсем прямо, но, впрочем, довольно ясно, указывают меры, какими следовало бы начинать класть в России преграду успехам спиритизма и других учений независимой нравственности.

Взгляды на это о. Морошкина и редакции «Трудов Киевской духовной академии» довольно несходны; но оба очень интересны, и один из них даже достоин высокого почтения.

Киевская духовная академия, изложив свой взгляд на известный ей спиритизм, прямо не рекомендует против него никакой меры; но говорит, что «люди серьезные из самих протестантов предлагают против этого зла, как средство самое лучшее, уничтожение пресловутого американского отделения церкви от государства и ограничение дозволенной там безусловной свободы совести…»

(Чтый да разумеет.)

Священник Морошкин, говоря о елейных врагах церкви, признающих бытие Божие, но с тем вместе и независимую нравственность, и указывая с этой стороны для церкви такие опасности, перед которыми можно вменить в ничто злые нападки материалистов, выразил иную мысль, которая и гораздо прямее, и гораздо достойнее намека Киевской духовной академии и, что в данном случае всего важнее, гораздо той мысли действительнее. О. Морошкин того мнения, что церковь требует теперь от своих слуг сугубого внимания к строению тайн Божиих и что время в своем круговороте снова вызывает их даже к подвижничеству. С этим мнением почтенного священника Морошкина очень трудно не согласиться. Врагов у церкви бездна, и последний, хитроласковый и не безнравственный (с точки зрения нехристианской, независимой нравственности) враг ее достоин ныне всего внимания даровитейших ее служителей.

Меры, на которые намекает Киевская духовная академия, — это те самые меры, посредством которых наша церковь столь долго и столь малоуспешно боролась при помощи правительства с грубейшими сектами русского церковного раскола. Если все эти меры оказались бессильными против раскола, то что же они могут сделать, будучи употреблены против «нового мышления»? Как стеснением «свободы совести» запретить мыслить по-новому и заставить чтить отметаемую спиритами «старую религию» (то есть церковное христианство)?.. Признаемся, помимо того, что нам удивительно склонение Киевской духовной академии к мерам такого странного и недуховного характера, мы не можем не предвидеть для всех таких мер полного неуспеха. — Хлысты, лазаревцы и другие наши «духовные христиане» избегли и до сих пор очень легко избегают всякого преследования, потому что, по их игнорированию значения всяких религиозных обрядов, они ради спокойствия и ходят в церкви, и жертвуют на храмы, и льют колокола, но при всем этом мыслят иначе, — то как же стеснением совести изнять образованных, благовоспитанных и нравственно развитых спиритов? Киевская духовная академия, сколько позволяет нам судить одна книжка ее журнала, где помещена статья о спиритах, очевидно имеет весьма неполное знакомство с тем, что происходит в современном спиритизме, и особенно в многочисленных кружках русских спиритов. Академический журнал, «по примеру людей сериозных из протестантов», предусматривает «самые лучшие средства» против спиритов, вертящих для своей забавы столиками и занимающихся другими нелепостями, упуская из вида свое же собственное определение, что самый богословский спиритуализм спиритов отдает сильным реализмом, а реализм не стоит in statu [Неподвижно — Лат. ] и шлет проклятие всякой неподвижности. Бостонская дама, у которой в визитной комнате была получена душа умершего Иоанна Пирпоана, смешна, если вам угодно, или жалка, еще лучше; но совсем ли удобно смеяться над другою спириткою, девицею Суси Джонсон, которая объявила в Провидансе, что ей «надоели пустые слова и разглагольствия и что она готова трудиться со всяким мужчиною и со всякою женщиною, которые покажут первый практический шаг к тому, чтобы поставить женщин в возможность положить основу для нравственности, для более строгой справедливости, для лучшего правления и, наконец, для выполнения высшей цели человеческой природы»?