Жорж Перек - Думать / Классифицировать Страница 5

Речь идет о том, что информационная теория называет узнаванием формы: выискивание соответствующих черт позволяет перейти от линейной последовательности букв, пробелов и знаков пунктуации, в виде которой сначала и представляется текст, к тому, что окажется его смыслом, после того как на разных уровнях чтения мы сумеем выявить синтаксическую связность, повествовательную организацию и то, что называется «стилем».

Если не брать в расчет самые известные простейшие, то есть лексические примеры (читать — это сразу же понимать, что слово convent означает то, что делают курицы, когда яйцо снесено, или же монастырь[17], a Fils Aymon не то же самое, что fils aà coudre [18]), я не знаю, с помощью каких экспериментальных наблюдений можно изучать эту работу узнавания; лично я могу похвастаться лишь отрицательными результатами: меня долго преследовало ощущение глубокой неудовлетворенности при чтении русских романов («…после смерти Анны Михайловны Друбецкой овдовевший Борис Тимофеевич Измайлов попросил руки Катерины Львовны Борисич, но она предпочла ему Ивана Михайловича Васильева…»), а в пятнадцать лет мне захотелось разобрать пассажи из «Нескромных сокровищ», считавшиеся неприличными («Saepe turgentem spumantemque admovit ori priapum, simulque appressis ad labia labiis, fellatrice me lingua perfricuit…»[19]).

Искусство текста могло бы основываться на игре между предсказуемым и непредсказуемым, между ожиданием и разочарованием, соучастием и удивлением: примером могли бы служить наличие филигранно манерных оборотов, небрежно осыпанных изысканно тривиальными или откровенно арготическими выражениями (Клодель, Лакан…), еще лучше, отрывок «что же я вас ничем не укостила, может, выбьете юрочку слипёра, лоточек пинца?» (Жан Тардье «Слово за слово») или метаморфозы, которые претерпевает фамилия персонажа Болукра в романе Раймона Кено «Праздник жизни» (Буленгра, Брелюга, Бролюга, Ботюга, Ботрюла, Бродюга, Бретога, Бютага, Брелога, Бретуйа, Бодрюга и т. п.) [20].

Искусство чтения — не только прочтения текста, но и, так сказать, считывания картины или прочитывания города — могло бы состоять в том, чтобы читать краем глаза, взирать на текст искоса (но здесь речь идет уже не о физиологическом аспекте чтения: как научить наружные мышцы глазного яблока «читать иначе»?).

Шевелить губами при чтении считается неприличным. Нас учили читать, заставляя читать вслух; затем нам пришлось отучиться от этой скверной, как нам объяснили, привычки наверняка потому, что она выдает усердие, усилие.

Когда мы читаем, оказываются задействованы перстнечерпаловидные и перстнещитовидные мышцы, натягивающие и составляющие голосовые связки и голосовую щель.

Чтение остается неотделимым от губной мимики и голосовых действий (одни тексты следует шептать и нашептывать, другие — выкрикивать или чеканить).

Трудно читать не только слепым. Есть еще безрукие: они не могут переворачивать страницы.

Руки служат лишь для того, чтобы переворачивать страницы. Распространение книжного ширпотреба лишает сегодняшнего читателя двух огромных удовольствий: первое — разрезать страницы (если бы я был Стерном, я поместил бы здесь целую главу во славу разрезных ножей: от картонных, которые дарили в книжных магазинах всякий раз, когда покупалась какая-нибудь книга, до бамбуковых, каменных, стальных, в том числе ножей в виде кривой сабли [Тунис, Алжир, Марокко], шпаги матадора [Испания], меча самурая [Япония] и облаченных в кожзаменитель уродливых предметов, которые составляют с другими предметами того же типа [ножницы, подставка для ручек, стакан для карандашей, календарь, блокнот, подложка с бюваром и т. п.] то, что называется «настольным канцелярским набором»); второе, еще большее удовольствие, — начинать читать книгу, не разрезая страниц. Мы помним (ведь это было не так давно), что книги складывались таким образом, что каждые восемь страниц нужно было разрезать: сначала по верхнему краю, а затем, в два приема, по боковому. При таком чередовании восемь первых страниц могли читаться почти целиком без использования ножа; из восьми следующих можно было читать, соответственно, первую и последнюю, а чуть отгибая — четвертую и пятую. Но не больше. Так в тексте оказывались лакуны, которые заставляли читателя томиться в ожидании и уготавливали ему всякие сюрпризы.

Разумеется, выбор позы при чтении слишком связан с внешними условиями (которые я перечислю ниже), чтобы его можно было рассматривать обособленно. На эту тему могло бы получиться увлекательное исследование, неразрывно связанное с социологией тела, и приходится удивляться, что ни один социолог или антрополог до сих пор не удосужился за это взяться (несмотря на проект Марселя Мосса, о котором я уже упомянул в начале статьи). В отсутствие какого-либо систематического изучения, остается лишь набросать грубый перечень:

читать стоя (наилучший способ пользоваться словарем);

читать сидя, но сидячих положений очень много: ноги на полу, ноги выше сидения, тело откинуто назад (кресло, диван), локти на столе и т. д.;

читать лежа; лежа на спине; лежа на животе; лежа на боку и т. д.;

читать, сидя на коленях (дети, листающие книжку с картинками; японцы?);

читать, сидя на корточках (Марсель Мосс: «На мой взгляд, сидение на корточках — интересная поза, которую можно сохранить у ребенка. Самая большая ошибка — исправлять ее. Все человечество кроме нас ее сохранило»);

читать на ходу. Мы сразу вспомним о прогуливающемся и читающем требник кюре. Но есть еще турист, который фланирует по незнакомому городу с картой в руке или проходит перед картинами в музее, читая их описание, предложенное путеводителем. А некоторые гуляют за городом с книгой в руке и громко читают вслух. Мне кажется, такое случается все реже.

II. Вокруг

I have always been the sort of person who enjoys reading.

When I have nothing else to do I read.

Можно очень грубо разделить чтение на две основные категории: то, что совмещается с другим занятием (активным или пассивным), и то, что несовместимо ни с каким другим. Первое приличествовало бы господину, который перелистывает журнал в очереди к стоматологу; второе подошло бы к тому же самому господину, который возвращается домой, удовлетворенный своими зубами, садится за стол и принимается читать «Воспоминания о посольстве в Китай» маркиза де Можеса.

Итак, случается, что мы читаем, чтобы читать; случается, что чтение в какой-то момент оказывается нашим единственным занятием. Примером могут служить читатели, сидящие в читальном зале библиотеки: в этом конкретном случае библиотека становится местом, специально предусмотренным для чтения, одним из тех мест, где чтение является коллективным действием (чтение обычно деятельность индивидуальная, хотя и не обязательно одиночная; бывает, что читают вдвоем, щека к щеке или заглядывая через плечо; или же перечитывают вслух для других; но мысль о том, что несколько человек читают одно и то же в одно и то же время несколько удивительна: джентльмены, читающие в клубе «Таймс»; группа китайских крестьян, изучающих «Маленькую красную книжицу»).

Другой пример, как мне кажется, хорошо проиллюстрирован фотографией из журнала «Экспресс», который несколько лет назад опубликовал исследование о книгоиздательстве во Франции: на ней мы видим утопающего в удобном кресле Мориса Надо в окружении стопок книг, выше его самого.

А еще ребенок, который читает, или пытается читать, главу из учебника по естествознанию и переживает, что на следующий день его вызовут к доске.

Можно легко набрать множество подобных примеров. И связывает их, как мне кажется, то, что всякий раз «читать, чтобы читать» сопряжено с усердным занятием, с чем-то, связанным с работой или профессиональной деятельностью и, во всяком случае, с осознанием какой-то необходимости. Разумеется, следует уточнить и, в частности, найти более или менее удовлетворительные критерии, чтобы отличать работу от неработы. Учитывая современное состояние дел, мне кажется уместным отметить это различие: с одной стороны, чтение, скажем, профессиональное, которому важно посвящать себя целиком, которое нужно сделать единственным занятием на протяжении часов или дней; с другой стороны, чтение, допустим, на досуге, которое всегда сопровождается каким-то другим занятием.

На самом деле, именно это, в связи с данной темой, больше всего поражает меня в способах чтения: не то, что чтение воспринимается как разновидность досуга, но то, что, в общем, оно не может существовать в одиночку, что ему нужно встраиваться в другую необходимость, его должна поддерживать другая деятельность — чтение ассоциируется с идеей заполнения времени, с мертвым временем, которым надо воспользоваться, чтобы почитать. Возможно, эта другая поддерживающая деятельность лишь повод для чтения, но как это узнать? Читающий на пляже господин находится на пляже, чтобы читать, или же читает, потому что он на пляже? Хрупкая судьба Тристрама Шенди важна для него больше, чем загар, который покрывает его икры? Может, следует обратить внимание на этот антураж чтения: читать — это не только прочитывать текст, разбирать знаки, следить за строчками, просматривать страницы, вникать в смысл; это не только абстрактная сопричастность автора и читателя, мистический союз Идеи и Уха; в то же самое время это еще и шум метро, покачивание железнодорожного вагона, солнечный зной на пляже и крики играющих неподалеку детей, ощущение теплой воды в ванне и ожидание сна…