Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №10 (2004) Страница 5

Ловушка свободной международной торговли

Свобода торговли — фритрейдерство — вводилась принудительно мор­скими державами. Одним из первых бросков американского империализма был поход капитана Пэри в 1857 г. к берегам Японии. Бравый моряк нацелил пушки своего фрегата на японцев и под прикрытием орудийных стволов потребовал свободы торговли, политики открытых дверей. Так начиналась современная экономика бомбометания. Свобода торговли в наши дни стала, как отмечалось, альфой и омегой неолиберального мирового порядка. Широко рекламируемая ее взаимовыгодность рассчитана на простаков. Это удобный для торговых морских держав миф.

Возьмем учебники или словари по экономике, изданные, скажем, в Англии, в стране — родоначальнице политэкономии и самой доктрины свобод­ной торговли. Еще в 60–70-е годы ХХ века эта доктрина рассмат­ри­валась как “архаичный принцип”. Свобода торговли считалась “нежелательной, ибо губит младенческую национальную промышленность” [7] 7 . Спустя 20 лет неолиберальная школа стала утверждать прямо противоположное. “Бесспорные статистические данные, — утверждает один из документов ВТО, — свидетель­ствуют о положительной связи между либерализацией торговли и экономи­ческим ростом” [8] 8 . Либералы подают это как истину, не требующую доказа­тельств, как аксиому.

Однако ни история экономики, ни современный опыт не подтверждают, что свобода торговли ведет к ускоренному экономическому росту и преодолению отсталости. Спор не окончен. И надо признать, что есть доводы и за и против. Но современная практика мирового хозяйства дает все больше оснований для утверждения, что свобода торговли в конечном итоге закрепляет отставание, насаждает неравноправие, эксплуатацию, однобокое развитие и зависимость слабых экономик от тех стран и корпораций, которые вырвались вперед в научно-техническом развитии и заняли выгодные позиции в международном разделении труда.

Одним из фундаментальных исследований на эту тему стал труд женев­ского экономиста Поля Бейроха “Мифы и парадоксы экономической истории” [9] 9 . Выводы его стали сенсацией, потому что потрясли основы доктрины свободной торговли: в период с 1800 по 1990 гг., т.е. в течение всей капиталистической эпохи, высокоразвитые страны обеспечивали ускорение своего экономического роста главным образом посредством протекционизма. Свободу торговли они навязывали другим. В итоге те превращались в отсталые страны. Индия — один из очевидных примеров, считает П. Бейрох. США наилучшие экономические результаты показывали именно тогда, когда они проводили политику протекционизма. Они стали требовать свободы торговли, только когда встали на ноги, когда создали национальный экономический комплекс, укрепили образование, подгото­вили научные кадры. “Невидимая рука рынка” — это миф: при монополизации у этой руки должен быть железный кулак. Свобода торговли выгодна только тем, кто торгует наукоемкой и капиталоемкой продукцией. Все знают, что отсталым странам не догнать Америку и Европу в развитии четвертого и решающего фактора производства — науки и менеджмента, если не прибегнуть на какой-то период времени к разумному протекционизму. В современных условиях ключом к успеху и в личной карьере и в конкуренции становится интеллектуальный капитал и образование. Да, именно образование! Возможно, самым большим уроном от реформ в России 90-х годов является разгром науки и образования. Они были первоклассными по самым высоким стандартам. Чтобы восстановить их, потребуется беспре­цедентная концент­рация сил.

Свободная торговля у либералов стала “священной коровой”. Между тем торговля, даже внутренняя, имеет экономические пределы. Об этом писали многие выдающиеся мыслители. Джон Мейнард Кейнс, самый влиятельный экономист ХХ века, явно скептически относился к чрезмерному международ­ному разделению труда и к безграничной свободе торговли: “Я симпатизирую скорее тем, кто хочет сделать как можно меньшим переплетение экономик различных наций, а не тем, кто хочет увеличивать их взаимозависимость. Идеи, знания, искусство, гостеприимство, путешествия по своей природе интернациональны. Но товаров должно быть как можно больше нацио­нального производства. А главное и, прежде всего, финансы должны быть национальными” [10] 10 . Кейнс настаивал на этом еще до появления таких мощных новых факторов, как подорожание энергоресурсов, угроза их исчерпания и, главное, угроза экологических катастроф. С тех пор необходимость производить как можно больше товаров и услуг на месте потребления многократно возросла и становится императивом. Экономист и философ Лев Тихомиров еще в начале ХХ века настаивал, что не только нации, но и более мелкие общности людей — области, волости, общины — должны сами удовлетворять свои потребности, производя все основное на месте. Л. Тихо­миров отмечал две существенные особенности России, которые неблаго­приятны для внешней торговли: удаленность от морских путей и суровый климат. Они делают большую часть российской продукции неконкуренто­способной. Себестоимость нефти из Сибири, например, в несколько раз выше, чем из Кувейта. Морской транспорт многократно дешевле железно­дорожного и т. д.

Казалось бы, столько выдающихся умов сомневались и сомневаются в свободе торговли, в либеральной политике открытых дверей. Нет, наши руководители как в 1996, так и в 2004 году по-прежнему клянутся в верности экономическому либерализму, либеральным реформам, “правому делу монетаризма”, как любил повторять В. Черномырдин. Дошли до того, что пытаются конкурентоспособность объявить национальной идеей! Доллар по-прежнему остается, как в каком-нибудь Гондурасе, расхожей валютой и резервом. Ресурсы, капиталы и умы утекают из России широкой рекой. Взамен нам сбывают товары, которые можно производить на месте.

Сейчас на Западе идет интенсивный поиск путей возрождения местной экономики (local economics). Возрождение местной экономики в общинах и кооперативах перспективно и в экологическом плане. Это был бы удар по гигантомании, по неуемному потреблению дешевой энергии. Это было бы возвращением на новом уровне к жизненосной экономике, основанной на таких органических принципах, как многообразие, целенаправленность роста, обеспечивающего нужное количество нужного качества в нужном месте. Экономика — это живой организм. Избыток чего-либо так же гибелен для живого организма, как и недостаток.

Местная экономика обещает стать одним из плацдармов для наметивше­гося контрнаступления космоцентристской модели развития против техно­цент­­ристской цивилизации, что будет означать смену парадигмы развития, смену ценностей. Это не очередная утопия, а императив выживания. Реликты жизненосной местной экономики остаются даже в Европе. В Швейцарии, например, три тысячи общин по тысяче человек каждая вполне самодо­статочны. Более того, они дают пример подлинной демократии — прямого участия граждан в решении всех жизненно важных вопросов. Сохранившееся в России крестьянство является в этом смысле большой социальной ценностью. Крестьянство все еще органично, все еще ведет органическое хозяйство.­

Стратегическая установка США и глобализаторов на свободу торговли вовсе не победила окончательно, как это пытаются внушать теоретики конца истории. Не победила, несмотря на создание в 1995 г. Всемирной торговой организации и вступление в нее почти всех государств мира. Многие страны прибегают к скрытому протекционизму, и наиболее регулярно сами американцы.

Малые страны объединяются в региональных рамках. Принцип свободы торговли оказывается обременительным даже для морских держав, которые, как правило, имеют в мировой торговле преимущества перед континен­тальными странами. Это противоречие между морем и континентом распространяется не только на торговлю, но и на геополитику. Атлантистам трудно понять евразийцев и иметь с ними партнерские отношения. Эта константа — серьезный геополитический фактор, с которым должны считаться реальные политики.

С точки зрения классической политической экономии в основу доктрины свободной торговли положены два правила, так логично обоснованные 200 лет назад Давидом Рикардо: сравнительные преимущества производства и транспорта и вытекающая из них специализация в международном разделе­нии труда. Однако оба эти постулата, некогда считавшиеся аксиомами, ныне все чаще опровергаются. Давид Рикардо не знал, во-первых, ни молниенос­ного перелива капиталов, ни дробления и переноса производственных циклов в другие страны. Он не знал, во-вторых, проблемы обеспечения полной занятости; в-третьих, не было в его время трясины обменных курсов валют.