Евгений Матонин - Агент Коминтерна Страница 5

Этот документ создавал для претендентов на власть в партии совершенно новую ситуацию. Для них оставалось два выхода — либо плыть по течению, дожидаясь, как изменится ситуация в Москве, либо по-прежнему доказывать ей свою незаменимость. Тито выбрал второй, более опасный вариант. Остается не очень понятным, делал ли он это самостоятельно, на свой страх и риск или же к нему снова поступил соответствующий «сигнал» от «кураторов» в «подводной части айсберга Коминтерна».

Однажды он встречался с представителем советской разведки, который, по его словам, был старым аристократом, перешедшим потом на сторону советской власти. Он просил у Тито предоставить в его распоряжение нескольких югославских коммунистов. Для выполнения некоторых секретных задач, и в частности, ликвидации «изменников» в рядах революционеров. Тито ему отказал и чувствовал себя очень неуютно. За его спиной сидели двое сопровождающих разведчика[34]. Но кто знает, о скольких подобных встречах Тито никогда и ничего не рассказывал?

Весной 1938 года активность Тито в партийных делах просто «зашкаливает». В начале мая он создал гак называемое временное руководство КПЮ, в которое вошли Кардель, словенец Франц Лескошек, Ранкович, Джилас, Иво Лола Рибар и другие.

В июне Тито решился на рискованный шаг — он просил разрешить ему приехать в Москву.

Только поездка в Москву могла сделать его признанным главой партии, но при этом он прекрасно понимал, что мог никогда не вернуться оттуда, как Горкич. В то время для коммуниста Югославия и тем более Париж были, пожалуй, более безопасными местами, чем столица «первого в мире государства рабочих и крестьян».

«Ситуация в нашей семье (партии. — Е.М.), — писал Тито Димитрову, — требует, чтобы наш вопрос решился как можно скорее. Поэтому прошу тебя сделать все, чтобы я получил разрешение на въезд…» Однако Димитров молчал. Тито написал ему снова, и только 8 августа наконец-то ему дали въездную советскую визу.

Как теперь известно, он получил ее во многом благодаря своему знакомому по пребыванию в Москве Иосипу Копиничу. Копинич формально учился в Коммунистическом университете нацменьшинств Запада и в Ленинской школе, но чем он на самом деле занимался в Советском Союзе — неизвестно. Не исключено, что он тоже проходил «специальную подготовку». Во всяком случае, в югославской литературе Копинича неизменно называют человеком, который был связан с советскими спецслужбами либо вообще являлся советским разведчиком.

Летом 1938 года Копинич возвращался из Испании через Париж в Москву. Тито попросил взять его письмо и передать Димитрову. Некоторое время Копинич ходил по различным коминтерновским инстанциям и в итоге добился своего — Тито разрешили приехать в СССР. За эту и другую помощь Тито сохранил по отношению к Копиничу благодарность на всю жизнь.

Вскоре Тито отправился в Москву. Впереди его уже в который раз ожидала полная неизвестность.

«Я не был уверен, что и меня не заберут в один прекрасный день»

24 августа Тито был уже в Москве. Он снова поселился в гостинице «Люкс». В сводке о прибытии и убытии постояльцев, которая составлялась в «Люксе» регулярно, записано, что 24 августа прибыл Вальтер — «член ЦК КП Югославии»[35].

Как утверждал Тито, вскоре после приезда он встретился с Димитровым, от которого узнал об аресте Горкича[36]. Димитров также сообщил, что Тито назначен генеральным секретарем ЦК, а весь старый состав ЦК отправлен в отставку. «У меня не было амбиций брать на себя руководство партией, и никогда я об этом не думал… — вспоминал Тито. — Я не думал, что стану вождем, но я хотел, чтобы вождь был бы одним из тех людей, которые могут работать, а коллектив был бы крепким… На встречах с Димитровым я видел тенденцию, что Коммунистическая партия Югославии будет распущена, как в то время произошло с компартией Польши и компартией Кореи. Поэтому я принял предложение Димитрова и сказал ему: “Мы смоем с себя позор!” А он мне ответил: “Работайте!”»[37] Но этот рассказ лишь отдаленно похож на правду.

Тогда казалось, что КПЮ вот-вот будет расформирована. Многие из ее руководителей, начиная с Горкича, уже сидели в тюрьмах. (За время репрессий в СССР было арестовано более 800 югославов.) Тито обратил внимание: в ресторане гостиницы никто не садится с ним за один стол[38]. Он сам объяснял это тем, что в Коминтерне чувствовалось огромное недоверие к КПЮ. Многие были уверены, что и Тито вскоре арестуют, и не хотели появляться рядом с ним.

На самом деле Тито далеко не сразу встретился с Димитровым. В первый месяц своего пребывания в Москве он писал отчеты и объяснительные записки о деятельности партии и о своей собственной работе. За это время он направил в Секретариат Коминтерна

7 отчетов общим объемом в 70 страниц. 23 сентября Тито подготовил, например, заявление, которое назвал «Мои отношения с лицами, которые разоблачены как вредители и враги нашей партии».

Речь в этом заявлении шла о девяти руководителях КПЮ, семь из которых уже были арестованы и расстреляны, а двое находились под подозрением НКВД. Больше всего внимания Тито уделил Милану Горкичу, расстрелянному уже почти год назад. Он самокритично признавался, что не сразу увидел в нем врага, но уже в 1937 году был «очень недоволен вредительской политикой Горкича». «Для меня была страшна эта мысль, — отмечал Тито, — но она мне приходила в голову все чаще: что Горкич хочет меня уничтожить, предать в руки полиции. Но я думал, что оп не шпион, а карьерист, который не выбирает средств, чтобы уничтожить товарищей, которые бы могли ему мешать».

Примерно в таком же стиле он охарактеризовал еще нескольких партийцев, а в заключение добавил: «Если нужны данные еще о ком-нибудь, кого я здесь не вспомнил, то прошу об этом напомнить мне»[39].

Пока шли бесконечные проверки и «отписки», Тито поручили перевести на сербскохорватский недавно вышедшую «Историю ВКП(б). Краткий курс». Вообще-то главным переводчиком считался известный югославский коммунист и ветеран войны в Испании Владимир Чопич, а Тито и еще один коммунист, по фамилии Иованович, должны были ему помогать. Они дошли до второй главы, когда Чопича арестовали, а позже и расстреляли. Тито и Иованович ждали, что со дня на день придут и за ними, но продолжали переводить «Краткий курс».

Когда же они закончили перевод, один из югославских коммунистов, Озрен Мюллер (его судьба сложилась трагически — в 1948 году он поддержал резолюцию Информбюро против Тито, попал в концлагерь на Голом острове, где и умер. — Е.М.), обвинил Тито в троцкизме. В качестве доказательства оп указывал, что Тито неточно перевел некоторые абзацы из «Истории ВКП(б)», и сделал это сознательно. Это дело рассматривала Контрольная комиссия ИККИ Коминтерна, но «троцкистского умысла» не обнаружила.

За перевод Тито заплатили хороший гонорар. На него он купил на Кузнецком Мосту перстень с бриллиантом. Он говорил, что сделал это для того, чтобы продать его в случае возникновения финансовых трудностей. За эту покупку конкуренты Тито обвинили его в «склонности к буржуазным манерам».

Судя по всему, у Тито еще сохранялись связи с его покровителями из «подводной части айсберга Коминтерна», которые по мере своих сил оказывали ему поддержку. Эти «доверительные» связи не могли сыграть в той ситуации решающую роль, однако могли помочь ему сориентироваться. Много лет спустя Тито вспоминал, что ему большую помощь оказывал Иван Караиванов. «Он был из НКВД, курировал издательства, иностранную прессу в Москве и т. д., — рассказывал он. — Кроме того, что он был сотрудником НКВД, он еще работал в аппарате Коминтерна… Я ему жаловался, спрашивая, почему меня так долго задерживают в то время, когда мое присутствие требуется в стране, — говорил он. — Он мне как-то посоветовал написать письмо Сталину. Нет, сказал я, лучше, если он не будет знать обо мне. Я Сталину не писал»[40].

Тито не писал Сталину, зато писал Димитрову. Он просил принять его и в конце концов «решить вопрос КИЮ». Однако Димитров не торопился это делать. И понятно почему — к нему поступали и «характеристики» на Тито. В них сообщалось, например, что Тито — это «фактически провокатор» и «человек Горкича»[41]. Димитров анализировал всю эту информацию.

Он принял Тито только 30 декабря. Он заявил, что дела в руководстве КПЮ «неважные и гнилые» и что «в верхушке КПЮ все фракционеры, и вы — фракционер». «Сейчас, — заявил Димитров, — мы не можем утвердить партийное руководство». Далее он сказал, что Тито поручается «временная задача» — отправиться в Югославию, показать на деле, что он «добросовестно проводит указания ИККИ» (Исполкома Коминтерна. — Е.М.), и вернуться с докладом. По словам Димитрова, Тито «не имеет полного доверия ИККИ» и его надо еще заслужить. «Вы являетесь не центральным руководителем КПЮ, — говорил он, — а связующим звеном, которое связывает нас с югославским пролетариатом и югославскими деятелями… Если вы сейчас приедете в Париж и будете заявлять и разыгрывать роль — вот я уполномоченный ИККИ, чтобы одних направлять в США, а других в Югославию, то ваше дело пропащее… Нет единственного и единоличного руководителя партии — КПЮ, а есть группа товарищей… в которую вы входите… Вы не имеете права сам решать… Вам срок дается три месяца…»[42]Таким образом, Тито как бы получал испытательный срок, за который он должен был доказать свою «профпригодность». Хотя сам Тито неизменно повторял, что Димитров одобрил его кандидатуру на пост руководителя партии.