Владимир Шулятиков - Оправдание капитализма в западноевропейской философии (от Декарта до Маха) Страница 5

Предприниматель имеет перед собой несоизмеримые величины, не отдельные рабочие группы, а массу, которую следует считать однородной. Отнимите у понятия о рабочем признак профессии – понятие остается. Оно становится «чистым» понятие, получается понятие о рабочей силе. И образование этого понятия предприниматель-мануфактурист квалифицирует как акт своей организаторской воли. Лишь мышление, лишь критическая обработка материала, представляемого внешним миром, делает для нас этот мир таким, каким он существует в реальности, а не в фикции.

Средневековому ремесленнику цеховой устав давал, так сказать, рабочих как нечто готовое, как нечто заранее раз и навсегда обусловленное в своих качествах и проявлениях. Для мануфактуристов рабочие – масса, которую он преобразует, которой он придает желательные ему формы.

Когда создавались мануфактурные организации, между прочим, одно обстоятельство, кажущееся нам теперь столь обычным и естественным, останавливало на себе особенное внимание современников. Описывая устроенное в XVI в. типографское предприятие Кобергеров[24], некто Нейдерфер[25] считает нужным подчеркнуть следующую подробность: «В известный час они (подмастерья) должны были приходить на работу и уходить с работы; ни одного из них не пускали без других в дом,… но они должны были поджидать один другого перед воротами дома»[26]. Это – сенсационное нововведение: именно как о таковом, говорит о нем цитированный автор. Предприниматель, собирая под одной кровлей рабочих разных профессий, устанавливает для всех одно и то же строго определенное начало и один и тот строго определенный конец работы. Того требует совместное выполнение целого ряда рабочих операций, имеющих место в мастерской: оно должно быть соразмерено во времени. Каждая категория рабочих в известную единицу времени вырабатывает известное количество детальных частей продукта, производством которого занято предприятие, и это количество должно точно отвечать количествам других частей, вырабатываемых другими категориями рабочих. Малейшая несоразмеренность во времени имеет своим результатом некоторую дезорганизацию производства. Все исполнительные ячейки должны действовать одновременно и в течение одинакового числа часов. Руководители озабочены урегулированием рабочего дня.

Сделанное мануфактурой нововведение вызывает разработку философского понятия о времени. Время, объясняет Декарт, нельзя считать свойством материи: оно «модус мышления», родовое понятие, создаваемое последним. Другими словами, оно указывает на организаторскую волю. Мы имеем дело с одним их проявлений последней, – с одним из средств, с помощью которых «дух», мыслящий субъект, ориентируется в данных материального мира.

Так обосновывается позиция критического реализма. До «прекрасных аранжуесских дней» этого реализма – до Канта еще далеко, но отправные предпосылки уже намечены.

Старая мелкобуржуазная, ремесленная организация хозяйства рушится. Наступает царство мануфактуры. Образуется класс собственников рабочей силы, широкие массы, свободно привлекаемые и отталкиваемые крупными предприятиями. Китайские стены, разделявшие профессии, уничтожаются. От «материи» отвлекаются свойства и качества, прежде за нею утверждавшиеся. Выясняется, что она – простое протяжение и единственная ее способность – способность двигаться, изменяться, формироваться, точнее способность быть приводимой в движение, изменяемой, формируемой.

Мануфактуристы выполняют «творческую» миссию. Без них – рабочая масса – ничто! Они организуют ее во всех сферах ее производительной деятельности, определяют детально все технические процессы, которая она совершает.

Вещи не даются нашему «духу» без всяких условий. Ошибочно думать, будто достаточно раскрыть наши чувства – и мы получим вещи готовыми, такими, какими они в действительности являются. С подобным материалом оперировать мы не можем. Необходимо его перерабатывать с помощью нашей организаторской способности – мышления. Без мышления, без субъекта нет объекта. Мы можем рассматривать тела только как объекты, только как несамодеятельную, инертную субстанцию.

Философия отныне – верная служанка капитала. Знаменитый путь сомнения, которым шел Декарт, создавая свою систему, его протест против ходячих воззрений на характер и сущность нашего познания, являлся идеологическим отражением пути, по которому развивались новые хозяйственные формы, отражением атаки, которую мануфактура повела против цеха. Переоценка философских ценностей определялась передвижениями в организаторских верхах и организуемых низах. Новые организаторы, новые организуемые – новые понятия о Боге и душе, новые понятия о материи. Цеховой способ присвоения продуктов сменяется капиталистическим: выдвигается проблема познания. Познавать, организовывать, эксплуатировать – это три разных термина, покрывающие, в представлении буржуазных идеологов, друг друга, имеющие тождественное содержание.

Присвоение достигается мануфактурой не теми путями, при помощи не тех производителей, какие были в распоряжении цеха. Старые гносеологические предпосылки, заявляет Декарт, изжили свой век. Нельзя при помощи средств, рекомендованных старой, школьной философией, получать истинные понятия о вещах. Познавательный механизм должен быть во всех своих частях пересмотрен.

В подобном пересмотре Декарт, как известно, и видел главную задачу своей философской деятельности, видел «новое откровение», сообщенное им миру.

IV

Спиноза

Картезианская система, по традиционному объяснению историков философии, изобилует противоречиями, которые и предопределили фатальным образом ее дальнейшее развитие. Требовалось преодолеть лежавший в основе учения дуализм – дуализм Бога и мира, дуализм духа и тела, каковую задачу и выполняли последующие философы.

На первых порах, впрочем, дуализм Бога и мира не удостаивается внимания со стороны философов. Так называемые окказионалисты заняты исключительно пересмотром вопроса о взаимоотношении духа и тела. Почему так произошло, почему начали именно с этого пункта, новейшие комментаторы истории философии не выясняют. И выяснить, оперируя на почве чисто логических рассуждений, нельзя не только данный вопрос, но и вообще вопрос об эволюции картезианских предпосылок.

Декарт первый дал общую схему мануфактурной метафизики. И эта схема отвечала тому внутреннему строению капиталистических предприятий, которое имелось в данный момент на лицо. Но мануфактура развивалась, – и развивалась в направлении все большей и большей централизации своих составных элементов и факторов. И на этом пути первым знаменательным явлением было установление более прочной зависимости промежуточных организаторских звеньев от верховного руководителя. В раннем периоде образования крупных капиталистических организаций (напр. Verlagssystem и домашняя промышленность) эти промежуточные звенья фигурировали в качестве «посредников». Мануфактура постепенно лишала их известной доли самостоятельности, которой они обладали, постепенно превращала их в простые колесики сложного исполнительского организма, механические действующие. Они становятся уже не посредниками, а выполнителями воли главы предприятия. Правда, в рамках их профессии им предоставлены известные полномочия, и они все же выступают как организаторы. Но каждый их организаторский акт мыслим только, как акт, санкционированный свыше. Они действуют именем предпринимателя. Непосредственного – т. е. вполне самостоятельно воздействия на организуемую ими рабочую массу они не оказывают.

Декарт уже отметил зависимость, в которую они попали, но отметил в общих чертах и несколько неясно. «Души» все-таки у него могут влиять на тело, тень известной самостоятельность как никак сохраняют. Дальнейшее усиление зависимости промежуточных организаторов от верховного руководителя сделало подобную постановку вопроса уже неудовлетворительной. Бо́льшая определенность реальных отношений требовала большей определенности и в области идеологии. Окказионалисты во главе с Гейлинксом вносят в картезианство соответствующую поправку.

Движения тела вызываются не волевыми актами души. Точно также тело не может порождать в нас представление. Если нашим желаниям отвечают известные движения тела, то это объясняется волею высшего духовного существа – Бога. Каждый раз по поводу нашего хотения Бог заставляет тело двигаться, каждый раз по поводу известного телесного движения он вызывает в нас соответствующее представление. «Ты скажешь: мы двигаем, мы ломаем твердые и большие тела и испытываем в себе бесконечную силу. Детское это утверждение. Мы не двигаем, не ломаем; но при наличности нашего хотения движение, которое произвел создатель мира и неизменно производит, определяется так, что ломает, делает, двигает тела» (Dices: nos movemus, nos frangimus multa corpora… et infinitam vim in noblis nos experimur. Resp.Zam satis expunximus; pnerilem illum oersuasionem; nos non frangimus ad arbitrium nostrum motus, quem mundi conditor effecit et conservando coutinuo efficit, itu determinatur, ut frungat, ut dividat, ut moveat quaedam corpora»[27]. Наше хотение – лишь повод, «случайная причина», causa occasionalis для проявления божественной воли.