Сергей Кормилицын - Орден СС. Иезуиты империи. О чем не принято говорить Страница 50

Есть в этом тоже что-то средневековое. Рыцарское правосудие и законность не распространялись на крестьян и уж тем более на инородцев. Меченосец, чья справедливость и праведность была прославлена в песнях, был на деле подлинным грабителем и убийцей, соблюдающим правила и установления только по отношению к равным с ним по положению. Инородцы же – арабы, евреи, цыгане, славяне – равными не считались по определению. Правда, давайте на секунду отвлечемся от основной темы и задумаемся: осталось ли подобное отношение в Средневековье? Ведь, по чести сказать, все и сегодня практически так же. Просто никто еще после падения Третьего рейха не пытался придать такому взгляду на жизнь, спокойно существующему, что называется, на бытовом уровне, статус государственной идеологии.

Но что же все-таки думали немцы той поры о законе и правосудии? Если забыть, что провозглашавшиеся максимы распространялись только и исключительно на представителей немецкого народа, можно с уверенностью сказать, что звучат они преблагородно. «Пусть рухнет мир, но восторжествует справедливость. Отдельному человеку лучше пострадать от законов, чем вообще не иметь их. Человек не волен судить так, как Всевышний. Закон устраняет произвол, ибо перед ним все равны. Строжайшее соблюдение законов дает нашему национал-социалистическому государству право на отправление правосудия и определение наказания. Немецкое правосудие больше не зависит от воли одного человека. Благодаря справедливым законам оно вошло в плоть и кровь всей нации. Это стало возможным только потому, что у немецкого народа есть свои законы и он не пользуется заимствованными. Государство – это правосудие. Несправедливость губит его. Бауэру, рабочему и бюргеру нужны законы, защищающие их труд. Правосудие охраняет честь, жизнь, брак, собственность, – все то, что мы должны иметь и имеем – и это краеугольный камень германской государственности. Только независимый суд блюдет законы.

Справедливость требует жертв. «Лучше пусть погибнет мой сын, чем из мира уйдет справедливость», – сказал Фридрих Великий. Мы хотим, чтобы в Германии восторжествовала законность – великий неписаный закон немецкой крови. Все в рейхе должно быть по закону. Правосудие – это то, что служит не отдельным лицам, а всей нации. Это высший закон национал-социализма, и перед ним все обязаны склонить голову».[107]

Надо сказать, что чрезмерная самостоятельность СА уже давно раздражала главу НСДАП, так что, придя к власти и укрепив свои позиции, он нанес этой организации смертельный удар, обезглавив ее и физически ликвидировав главных зачинщиков бунтов и сепаратистских устремлений. Теперь вся пенитенциарная система принадлежала ему одному, находилась в руках централизованной власти. И, поскольку борьба с противниками правящей партии продолжалась, а мощностей существующей системы для этого не хватало, он принялся ее расширять, создавая новые лагеря. Собственно, тут мы видим полную кальку с нашей собственной истории.

С одним отличием: в Германии не было той истерии поиска тайного внутреннего врага, которая, подобно опасной болезни, поразила нашу страну. Здесь не бросали в лагерь за банальную опечатку в отчете или разговоры в очереди: национал-социалисты стремились не подавлять немецкий народ, а управлять им. Я боюсь, что сложившееся представление о Третьем рейхе как о государстве страха несколько однобоко. Таким представлением мы обязаны множеству прочитанных мемуаров, фильмам, которые смотрели в детстве. Однако кто был авторами мемуаров, публиковавшихся в Советском Союзе? Разумеется, представители коммунистической или в крайнем случае социалистической партии. То есть принципиальные противники режима Гитлера, занимавшиеся после официального запрета их партий нелегальной политической, пропагандистской, а подчас и откровенно подрывной деятельностью. Вполне логично, что они как раз и подвергались преследованию, с тревогой вслушивались в цоканье каблуков патрулей на улице, опасливо смотрели на любого носителя черного мундира. Несладко жилось и евреям: с первых дней прихода Гитлера к власти жизнь их и правда превратилась в кромешный ад: оказаться объектом расовой дискриминации в масштабах целой страны – этого не пожелаешь и врагу. Их воспоминания, описывающие этот темный период истории, тоже оказали свое влияние на наше восприятие. Однако напомню еще раз: национал-социалисты думали только о немцах. Так вот, рядовой законопослушный немец никаким преследованиям не подвергался, даже если спьяну назвал Гитлера не вполне приличным словом или, подобно гашековскому Швейку, посетовал на то, что вождя всего мухи засидели. Он не трясся от страха, ожидая прихода служащих тайной государственной полиции, и пребывал в полной уверенности, что зипо, крипо, гестапо и прочие службы созданы специально для того, чтобы беречь его покой.

Да, агенты СД, входившей в состав СС службы безопасности, живо интересовались, о чем народ говорит в очередях. Но не для того, чтобы перевыполнить план по арестам «государственных преступников», повинных только в том, что им интересно, отчего в стране нет табака, а Герман Геринг курит сигары. Слухи, сплетни, разговоры собирались ими для того, чтобы ведомство доктора Геббельса могло внести коррективы в свою работу, чтобы пропаганда, которая, надо отдать должное министру-хромоножке, была весьма гибкой, могла приспособиться к каждому конкретному моменту, единственно верным образом направить общественное мнение.

Гитлеру сотоварищи не было никакого резона запугивать до умопомрачения будущих господ мира. Если бы они постоянно страдали от страха перед собственными словами и поступками, быть господами им удалось бы вряд ли. И национал-социалисты понимали это прекрасно. Напротив, они всеми силами старались поддерживать в своих подданных ощущение свободы, старательно маскируя ее отсутствие. «В Германии человек не свободен поступать так, как ему заблагорассудится, поскольку ничем не ограниченная свобода погубила бы Германию, – заявляли они. – Свобода не означает жизнь в свое удовольствие. Свобода не означает, что можно спасать свою жизнь за счет трусости. Свобода – это когда человек идет в направлении, которое указывает ему долг. Все остальные – рабы самих себя. Свободный человек служит интересам государства, он горд и честен и является опорой нации и государства. Истинно свободный человек возвысится над собой. Он служит тогда, когда другие празднуют. Но эта служба не унижает, а возвышает его и делает свободным. Жарким летом вода в колодце может иссякнуть. С большим трудом днем и ночью кто-то станет рыть новый колодец. Никто ему не приказывает заниматься этим. Но для него это радостная обязанность – найти воду для детей, женщин и своих товарищей. Другой занят только собственными удовольствиями. Первый – свободный человек благодаря тяжелому труду, который он избрал по своей воле. Второй – раб своих страстей и желаний. Может быть, в пивной он заявляет, что человек рождается свободным и может делать все, что хочет. Но думающий только о себе – раб и лишен свободы, а думающий о других – властелин и поистине свободен».[108] Интересный подход. Объявить коллективизм и необходимость отказа от личного ради общественного – проявлением свободы! Пропагандируются фактически те же тезисы, которые мы знаем по собственному опыту, но с учетом национального характера, они адаптированы к германской почве. Недаром немцы, жившие в то время, по сей день вспоминают предвоенное десятилетие как прекрасную пору. Без всякой симпатии к Гитлеру, безотносительно ко всему. Просто для них то время было и правда весьма неплохим. Они чувствовали себя свободными, защищенными и верили в то, что их ожидает великое будущее. Ну и благосостояние, растущее как на дрожжах, после того, как Гитлер вывел страну из экономического кризиса, разумеется, тоже играло свою роль. Так что для них никакой «империи страха» не существовало. Они-то как раз чувствовали себя лучше некуда.

Для кого же в таком случае предназначалось растущее число ИТУ? Как раз для тех, для кого Третий рейх с приходом к власти НСДАП превратился в империю страха, – для политических противников правящей партии и тех, кто по тем или иным признакам – национальным, религиозным, сексуальным – был для национал-социалистов чуждым элементом. Честно говоря, о судьбе, скажем, еврея в Германии после прихода Гитлера к власти страшно даже задумываться. Разумеется, и до того, как НСДАП встала у руля государства, к евреям относились неприязненно, но то, что началось, как только у национал-социалистов оказались развязаны руки, не вяжется ни с какими представлениями о здравом рассудке. Впрочем, об этом много написано до этой книги и будет немало написано после, а о корнях антисемитизма речь шла в одной из предыдущих глав.

Мы же говорим о том, что концентрационные лагеря и тюрьмы не вызывали у рядового немца, а тем более у члена СС никакого раздражения или удивления. Причем тут нужно уточнить вот что: в Советском Союзе наличие концентрационных лагерей тоже не вызывало раздражения и удивления. Все, кто проявлял подобные эмоции, рано или поздно сами оказывались в числе обитателей ИТУ. Однако отношение к системе ГУЛАГа было схоже с отношением к некоему неизбежному бедствию, с которым нужно смириться, чтобы выжить. В Германии же времен правления Гитлера все было несколько иначе: немцы – те, кто был осведомлен о числе и масштабах концентрационных лагерей, а, надо сказать, таковых было отнюдь не 100 процентов, – были убеждены, что подобного рода учреждения являются проявлением заботы государства об их безопасности.