Игорь Свинаренко - Беседы с Vеликими Страница 52

– Есть легенда, что стены монастыря на Соловках сложили татары, плененные при взятии Казани. Будто бы Иван прислал их Филиппу в подарок.

– Когда читаешь, что на Соловках у Филиппа была машина по разливу кваса… Автоматическая пекарня. Система каналов, шлюзов. Кирпичный завод-полуавтомат, который просуществовал до 30-х годов XX века.

– В 1937-м Соловки закрылись как лагерь.

– Тогда и были разрушены остатки его изобретений. Я, конечно, вижу в Филиппе Колычеве русского Леонардо. Потому и Янковский – у него благородное прекрасное лицо. У Пети Мамонова лицо тоже прекрасное, но иначе. Они составили такую шекспировскую пару. Два характера, два мощных человека, и драма, и трагедия их отношений. Я уверен, что Филипп принес себя в жертву, думая остановить кровь. Он прекрасно понимал, что его ждет…

– Насколько я помню, канонизировали Колычева в беспрецедентно короткий срок – после его смерти прошло лет семьдесят или восемьдесят.

– Да. Никон его объявил святым. Начались чудеса вокруг могилы. Очень интересно, что сначала Иван хотел его казнить – как колдуна сжечь. Но казнить действующего митрополита – это как-то слишком. И он сослал его навечно в монастырь. Под Тверь. И по пути на Новгород, проходя мимо Твери с намерением ее разрушить, он заехал к Филиппу. И послал к нему Малюту Скуратова – просить благословения на взятие Твери. На «подвиг» свой. И Филипп опять отказал! Уже понимая, что это значит. Малюта его задушил. Подушкой.

– Когда я был на Соловках, мне рассказывали, что после закрытия лагеря в монастыре для беспризорников устроили школу юнг…

– И они что, все поверили в Бога?

– Нет-нет. Ни в кого они не поверили. Я о другом. Так вот, они собрали по всем островам иконы, и у них было стрельбище, где в качестве мишеней стояли эти иконы.

– Ой!

– У них высшим шиком считалось попасть в глаз Божией Матери. Говорят, что почти все они погибли во время войны. С Богом шутки плохи.

– И вот поэтому через весь фильм, несмотря на сюжет, который там есть, идет диалог о Боге, о смысле человека…

– А Янковский крещеный?

– Да. А вообще… Он человек закрытый, с ним особенно не поговоришь на подобные темы. Мне он представляется таким, как бы сказать… Он человек XVIII века – либертин, как говорили французы. Эти шутки, ирония… Трубка, глоток виски… Это не экстатический человек. Был смешной разговор в самом начале съемок. Петя дернул – а ему пить нельзя, он дурной делается – и пришел к нам в столовую. Съемочная группа жила в гостинице, а Петя отдельно от всех, ему снимали квартиру. Я думаю, у Мамонова такая нервная система, что если бы он жил с нами, то сошел бы с ума. Ему не надо видеть много людей. Ну вот, мы сидим с Янковским, тихо выпиваем после смены, Петя пришел – очень похожий на Грозного – и говорит Олегу: «Ты мне дай полюбить себя!» А этот сидит, пыхтит трубкой и говорит: «Люби». – «Нет!!! Ты не понимаешь!!! Ты мне дай, дай полюбить себя!!!» А тот опять: «Ну люби же». И так раз двадцать… Но потом они договорились и очень дружили…

– Да… Как русские начали пятьсот лет назад по приказу маньяка резать друг друга, так и до сих пор ненавидят своих… Есть ли какой знак, что помирятся между собой когда-нибудь?

– Я бы не сказал, что до Грозного была стройная европейская жизнь, а потом излом произошел. До Ивана Грозного был Иван III… Тот еще персонаж. Который, кстати, первое избиение Новгорода совершил. До него – Василий Темный… Да там красавец на красавце в плане душегубства… Делание фильма – это такой процесс… Ты получаешь ответы на вопросы, на которые на рациональном уровне ответа нет. Мы видим, что в России в XIX веке у дворянства было свое понятие добра. У Пушкина, например… А у власти – другое.

– А третье понятие добра было у таких людей, как Пестель или Александр Ульянов. Или как Савинков. И православия, видимо, было два. И спор был, в какого Бога верить – в Бога суда или во Христа любви?

– Но Бог Страшного суда хочет того же, что и Христос любви. Как я понимаю, водораздел проходил вот где: Бога бояться или Бога любить? Бог тебя любит или Бог тебя ранит и пугает? С кем Бог: с тобой, маленьким человеком, или Бог со страшной, тупой и безжалостной машиной государства? Помните, у Мандельштама: «Власть отвратительна как руки брадобрея». А ведь в Послании апостола Павла римлянам сказано, что всякая власть – от Бога… Вот и разберись с этим всем… Бог любви, Бог подавления…

– Это могло влиять и на завоевателей. Те могли думать: русские так друг друга мочили и резали, что мы если чуть добавим, так они и не заметят. Может, русским так нравится?

– Кстати, возвращаясь к теме Грозного и Сталина. У них было очень много общего. Например, оба убивали генералов в процессе войны. И в процессе подготовки к войне. Талантливых вырезать, высылать – такая у них была практика. Они вообще не любили талантливых людей.

– Как и всякий серьезный руководитель… В этом контексте очень интересна тема Андрея Курбского. Яркий, талантливый человек. Тоже ренессансный персонаж. Ты в фильме этого касаешься?

– Нет. У меня в фильме взят короткий период в полтора года – от прихода митрополита до его удушения. Хотя тема Курбского очень важна и значима. Первый русский диссидент как-никак. Но нельзя объять необъятное…

– Павел, как ты думаешь, фильм будет успешным? Как насчет «Оскара»?

– Не знаю насчет успеха. Фильм сложный!

– Ну а дальше что?

– Вообще-то я хотел бы сделать фильм про Горбачева.

– Игровой?

– Да. Я хотел бы сделать хороший, большой фильм про этого человека. С хорошими актерами, с хорошим сценарием. У меня есть кое-какие идеи на этот счет.

– А что, кстати, за семинар «Создание сакральных пространств»? Я слышал, что ты в нем участвовал…

– Это я выступал у своего товарища Алексея Лидова. Очень интересный парень. Он занимается сакральными пространствами. Я выступал, а он меня комментировал. Я как бы создавал эти пространства.

– Это ты про Суздаль и декорации к Ивану Грозному?

– Сначала я рассказал про декорации к «Острову». Нам пришлось их создавать с нуля, потому что ни один реальный монастырь не подходил. Там стены, мощь, а нам нужно было другое… У Лидова есть идея, что существует некое пространство перед иконой, в котором находится человек, – вот оно и есть сакральное. Не икона и не церковь, а это вот пространство. Не просто духовное, а обращенное вверх. Он придумал науку новую, называется «иеротопия». Он вообще-то Византией занимается…

– А еще он тебя спрашивал про создание пространственных икон. Интересуется. Якобы ты создаешь такие декорации, в которых человеку удобней общаться с Богом. Звучит несколько странно, но…

– Это все ненаучная спекуляция. Но скажу, что в «Острове» пейзаж действительно работал не просто как пейзаж, но как ситуация, которая обращала людей к Богу.

– А ты сам нашел этот пейзаж?

– Ну, сначала, как я уже говорил, мы поняли, что подходящего монастыря мы не найдем. Мы были в Коневецком монастыре, на Валааме… Мы решили, что нужно найти пейзаж и на нем построить то, что нам нужно. И мы нашли и построили, там же ничего не было…

– А с декорациями к фильму про Ивана Грозного ты что делал?

– Я решил, что все сниму в Суздале. Я хотел, чтобы Суздаль играл роль Москвы. Декорации там из строевого леса. Мощные, настоящие!

– Однако, как известно, все пошло на дрова.

– Местные власти отказались, предприниматели тоже, а мужики все потихоньку растащили. И хорошо, а то нужно было бы еще платить за вывоз. Мы же там построили целую деревню! Настоящую улицу старой Москвы с опричным двором! С заводиком, где выплавляли колокола. Говорю им: «Возьмите, летом хоть столики поставите, ресторан будет». Но оказалось, что никому ничего не надо.

– Плохая это история, с декорациями. Ничего материального нам, типа, не надо. Одним Духом Святым живем. В чем был прав Иван Грозный, так это в том, что главное не материальные удовольствия, а спасти душу. Вот и Курбскому он писал: ты приди, и я тебе отрублю голову, а если ты ни в чем не виноват, так попадешь в рай как мученик! Получается, что Иван Грозный, как это ни смешно, – носитель русской духовности в чистом виде. Духовности, свободной от материальной составляющей. Только вот к себе он этого не относил, а то все было бы хорошо.

– Есть такая ключевая фраза у Ивана Грозного… Решался вопрос, виноваты воеводы в том, что битва проиграна, или нет. А он и говорит: не все ли равно, в душе своей каждый виноват. В голове-то каждый украл, каждый предал. Любого бери, любого казни, и будешь прав. Я нашел в каком-то из его писем блестящую фразу: да, говорит он Филиппу, как человек я грешен, но как царь я праведен! Вот это ключевая русская фраза! Он одновременно как человек грешен и в то же время как царь прав. На мой взгляд, это шизофрения. Раздвоение личности.