Игорь Фесуненко - По обе стороны экватора Страница 52

Да! А как же новый местре-зала — Жулиньо? Где он?.. На трибунах уже знали о трагедии «Санта-Марты» и нетерпеливо вытягивали шеи туда, в середину колонны, все еще находящейся неподалеку от Канделярии, где в руках порта-бандейры Вильмы колыхалось, наклонялось, описывало круги расшитое золотом знамя «Санта-Марты». Никто не хотел бы сейчас оказаться на месте Жулиньо — так непомерен был лежащий на его плечах груз ответственности. И каждый втайне завидовал ему и хотел бы оказаться на его месте — потому что ни одного местре-зала не ожидала Авенида с таким нетерпением, ни на одного участника дефиле не смотрела она с таким напряженным вниманием, как на Жулиньо. Кто только не прошел за эту долгую ночь и жаркое утро по горячему бетону Авениды, купаясь в благодарных овациях архибанкад: вечная королева самбы певица Элза Соарес и не менее знаменитая самбистка Жижи из «Мангейры», высекающая, казалось, каблуками искры из мостовой. Трио «Золотой пандейро», выделывающее со своими инструментами головокружительные трюки. Француженка Аник Малвиль, присоединившаяся к шествию «Салгейро», и поразивший весь город и всю страну своей последней самбой любимец Рио — композитор из «Вила Изабел» Мартиньо да Вила, и трехкратный чемпион мира по футболу, защитник сборной команды страны Брито, лихо работавший с тамборином в батарее «Мангейры». Все они сорвали свою долю оваций, все они заработали свои баллы в судейских бюллетенях, но никого из них не ждали с таким нетерпением и интересом, как долговязого Жулиньо — преемника великого Дудуки… Местре-зала и порта-бандейра идут в середине колонны. И поэтому только тогда, когда вся полуторакилометровая полоса Авениды была заполнена желто-красным потоком «Санта-Марты» и голова колонны уже пересекла линию финиша против здания военного министерства, в самом начале Авениды показались, наконец, Жулиньо и Вильма. Как и каждому участнику дефиле, им предстояло пройти мимо судейских кабин и трибун, мимо полицейских и фоторепортеров, мимо телекамер и губернаторской ложи около полутора километров. Где-то на середине этой дистанции — прямо против серой кабинки с табличкой: «Судья, оценивающий выступление местре-зала и порта-бандейры» — Жулиньо и Вильма должны выполнить положенные эволюции. Свою обязательную и произвольную программы.

«Не спеши, береги силы!» — строго сказала Вильма, когда они пересекли белую линию старта. «Жу-ли-ньо! Жу-ли-ньо!» — раздалось в тот же миг сквозь грохот сурдо, треск реко-реко и всхлипывание куик на восточном крыле архибанкады: торсида «Санта-Марты» подбадривала новичка. «Спокойно, — снова повторила сквозь зубы Вильма, рассыпая по трибуне воздушные поцелуи. — Спокойно, вспомни, что говорил Дудука».

Да, да! Дудука… Жулиньо вновь услышал его голос, писклявый, словно звучащий с магнитофонной ленты, пущенной с большей, чем положено, скоростью. Повернувшись лицом к стене, словно стесняясь своей немощи, своего предательства, Дудука скрипел хриплым дискантом: «Другие местре-залы начинают дефиле быстро и самбируют без передышки. С самого начала Авениды. И когда подходят к кабине судьи, они уже — без ног. Но так делать ни к чему. Нужно начинать не спеша. Когда выходишь от Канделарии, нужно больше работать руками, а ноги беречь. Поклончик туда, улыбочка сюда. Чтобы не свистели, приходится, конечно, изобразить шажочек, другой. Но не слишком утомляясь. Потом, уже на подходе к судье, маневрируешь больше и больше. Входишь окончательно в ритм. И перед кабиной включаешь мотор, давишь на педаль и выдаешь все сразу: поешь самбу и ногами, и руками, и головой…».

Ах, Дудука, Дудука! Тебе легко было выдавать эти советы, лежа в постели. Когда никто на тебя не смотрит, не гремит батарея, не горят прожектора Авениды. А во время дефиле чего только не случается? Неиде — лучшая порта-бандейра Рио — на ее счету 25 карнавалов в рядах «Мангейры» рассказывала как-то о своем местре-зала Делегадо, который всегда соперничал с Дудукой: «Однажды он умудрился выйти на Авениду, забыв завязать шнурки башмаков. Каждую минуту он мог упасть. И я пошла вокруг него мелким шагом, наклонилась, укрыла знаменем, чтобы он успел незаметно завязать свои шнурки».

Когда газеты напечатали интервью Неиды, Делегадо обиделся и сказал, что она тоже не без греха: «Почему она не рассказала, как однажды во время поклона у нее свалился парик? Если бы мы растерялись, не избежать срама на всю Бразилию, Но я придумал выход: балансируя корпусом, отклонился назад, перегнулся, как „девочка-каучук“ в цирке, и, почти достав головой мостовую, поднял зубами этот проклятый парик. И все кричали и били в ладоши, решив, что это — наш новый трюк».

Да, от местре-зала и порта-бандейры зависит многое. Вдвоем они дают школе столько же баллов, сколько, например, вся батарея из 300 человек! Сколько все, кто сколачивал и красил аллегории, кто шил фантази́и, кто сочинял музыку самбы и придумывал ее слова, кто предложил и разработал сюжет, кто репетировал эволюции, кто добивался гармонии и слаженности всего дефиле.

Вон она: кабина судьи! Жулиньо осторожненько, словно невзначай, косит глазом и видит там, внутри, седого сеньора с трубкой в зубах. Раз с трубкой, значит — из господ! Простые люди трубку не курят. Хуже некуда. Жулиньо чувствует дурноту в голове и слабость в ногах. А тут еще этот металлический голос:

«Леди и джентльмены! Мадам и месье! Уважаемые сеньоры, дамы и господа!.. К центральной трибуне приближается местре-зала — церемониймейстер, ведущий порта-бандейру со знаменем школы. Вместо указанного в розданных вам буклетах и программах знаменитого ветерана Дудуки роль местре-зала „Санта-Марты“ исполняет Жулиньо — самый молодой местре-зала Рио-де-Жанейро».

Объективы телекамер послушно поворачиваются, нацеливаясь на Жулиньо и Вильму. Словно расстреливая в упор, «Первая — крупный план на ноги Жулиньо! — пищит голос режиссера в наушниках операторов. — Теперь первая камера панорамирует на лицо Жулиньо, вторая — ведет Вильму!» И на экранах телевизоров перед миллионами телезрителей — заинтересованных или равнодушных, улыбающихся, зевающих после бессонной ночи, дремлющих с газетой в руках или затаивших дыхание — возникает крупным планом вымученная улыбка Жулиньо, пытающегося замаскировать панический ужас перед холодными глазами восседающего в кабине судьи.

«Главное — не потерять ритм», — вертится в голове у Жулиньо наставление Дудуки.

«Руку дай, руку!.. — шепчет Вильма сквозь зубы, заканчивая стремительное вращение. — Улыбнись еще раз этому дьяволу с трубкой!»

Жулиньо подхватывает ее, помогая сохранить равновесие, падает на левое колено и плавно ведет вокруг себя. Затем прыжком подымается на ноги и начинает, сначала не торопясь, а потом все быстрее и быстрее каскад эволюций, которым его вот уже три года обучал Дудука. На архибанкаде раздаются поощрительные аплодисменты. Судья сосет свою трубку с такой кислой физиономией, словно она набита лимонными корками. Или словно ему не нравится Жулиньо.

А позади судейской будки столпились парни и девчонки: родные лица, все из «Санта-Марты». Они шли впереди, и уже закончили дефиле, и теперь вернулись сюда, чтобы подбодрить Жулиньо. И он постепенно успокаивается. Он чувствует, что все идет хорошо. Прыжки и вращения удаются даже лучше, чем на последней репетиции.

«Леди и джентльмены! — вещают репродукторы. — Обратите внимание на хореографию местре-зала. Этот участник дефиле должен обладать выносливостью атлета, ловкостью танцовщика классического балета и утонченностью манер, свойственной дипломатам. Он не имеет права сбиться с ритма, он должен все время изобретать новые па, не теряя при этом контакта со своей партнершей — порта-бандейрой».

…Поворот, еще поворот, прыжок с двойным щелчком башмаков друг о друга, затем стремительное вращение, после которого нужно замереть, не покачнувшись, и через секунду еще раз упасть на колено, после чего Вильма вновь пойдет описывать плавные круги со знаменем, опираясь на его руку, а Жулиньо сможет отдышаться, маскируя отдых помахиванием веера.

Отлично! Он замер, не сдвинувшись ни на миллиметр, как это всегда удавалось Дудуке, упал на колено, смиренно склонив голову перед судьей, все так же равнодушно посасывавшим погасшую трубку. И трибуны взорвались бурей восторгов.

Потом еще около получаса шли последние шеренги «Санта-Марты». Описывала, повинуясь свистку Зеки, свои строгие эволюции батарея. Медленно плыла ала байанок с Сильвией и Терезиньей. Везли последние тележки с аллегориями. Но в редакциях газет, не дожидаясь конца дефиле, уже набирались «шапки» на первые полосы: «Жулиньо потряс Авениду!», «Талантливый преемник Дудуки повергает Рио в экстаз».

После окончания дефиле школ самбы — где-то около полудня в понедельник — карнавал, пройдя экватор, начинает медленно угасать. Нет, веселья на улицах Рио не убавляется. Наоборот, словно стремясь в оставшиеся сутки насытиться пьянящим карнавальным восторгом, миллионы кариок с какой-то истеричной решимостью вновь бросаются в этот водоворот. Карнавал еще будет жить двое суток, но все же с каждым часом начинает все острее ощущаться приближение рокового рубежа — пяти часов утра в ночь со вторника на среду. Может быть, именно поэтому с такой одержимостью вскипают самбой центральные улицы города: Рио-Бранко, Антонио Карлос и Граса Аранья. На всех перекрестках гремят карнавальные батареи и духовые оркестры. По Авениде, еще не остывшей от жаркого дефиле школ, еще хранящей на бетоне своей мостовой обрывки нарядов, затоптанные в пыль листовки «Мангейры» и «Санта-Марты», вновь идут блоки. Среди них самый знаменитый «Бафо да Онса», что означает «Дыхание ягуара». Это тоже весьма любопытное зрелище: десять тысяч парней и девчонок, одетых в желто-черные пятнистые наряды «ягуаров», треск тысяч деревянных босоножек по бетону мостовой, грохот полутора тысяч барабанов. И во главе «Бафо да Онса» — грузовик, в кузове которого — гигантская фигура вскинувшегося на задние лапы разъяренного ягуара ростом с двухэтажный дом. Там же, в кузове, — и десяток молодых темпераментных «ягуарих», которые ни на секунду не перестают самбировать. Двигатель грузовика молчит: несколько сот энтузиастов из «Бафо», впрягшись в канаты, тащат его вместе с ягуаром и «ягуарихами». И тащат так, что сидящий в кабине водитель Мигель вынужден время от времени притормаживать.