Савелий Дудаков - Этюды любви и ненависти Страница 54

О наличии восьмиструнной лютни у хазар. Любопытно, что у Лжедмитриев I и II и прочих был дьяк Казарин Бегичев (см. о нем: Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1989. Кн. IV. Т. 7-8. С. 645-646). 29 сентября У Нелидова, Волконского и Ленского о Поссарте, равно и о Правдине. У Ленского есть грим Правдина в роли Бен-Акибы.

13 декабря Отец Чернышевского прошел обычный путь православного священника. Как истый чиновник он "увещевал" раскольников, присоединял старообрядцев к единоверию, обращал евреев в христианство. "Таким образом в Саратове появились однофамильцы Чернышевского из крещеных евреев, которые вовсе не были ему родственниками, а были обращены в православие его отцом". (Стеклов (Нехамкес) Ю.М. Н.Г.

Чернышевский: Его жизнь и деятельность, 1828-1880. М.; Л., 1928. Т. 1. Примеч. С. 4). Из Дневника Чернышевского: "Вильгельм Телль приводил меня в восторженное состояние, и когда мы после (прослушивания увертюры из Вильгельма Телля) поехали к Николаю Ивановичу (Костомарову) и говорили за шахматами о нем, у меня выступили слезы от волнения…" (Мордовцев Д.Л. Профессор Ратмиров, роман о Чернышевском). Саратовский триумвират: Костомаров, Мордовцев, Чернышевский.

«Задолго до ареста Николая Гавриловича Сераковский передал ему разговор с Кауфманом, директором канцелярии военного министерства (впоследствии этот Кауфман был генерал-губернатором в Туркестане). Кауфман говорил, что Чернышевский имеет вредное влияние на общество и потому должен быть сослан. "Но ведь его статьи печатаются с дозволения цензуры, и он ничего противозаконного не делает: как же его сослать ни с того ни с сего?" – "Мало ли что! Политическая борьба все равно, что война; на войне все средства позволительны; человек вреден – убрать"» (Цит. по: Н.Г. Чернышевский в воспоминаниях современников. Саратов, 1959. Т. II. С. 95). Замечательно, что эти слова произнес человек, славившийся своим благоразумием, да и успехов в карьере Константин Петрович Кауфман добился в первую очередь благодаря своему таланту политического маневрирования. Не загонять врага в угол, а, наоборот, дать ему с честью выйти из создавшейся ситуации, не уступив в главном. Тем удивительнее поведение петербургского генерал-губернатора Александра Аркадьевича Суворова, пошедшего на государственное преступление. Незадолго до ареста Чернышевского Суворов посылал к нему своего адъютанта предупредить, что его скоро арестуют, и предложить немедленно покинуть пределы России. "Да как же я уеду? Хлопот сколько!.. заграничный паспорт… Пожалуй, полиция воспрепятствует выдаче паспорта". – "Уж на этот счет будьте спокойны: мы вам и паспорт привезем и до самой границы вас проводим, чтобы препятствий вам никаких ни от кого не было". – "Да почему граф так заботится обо мне? Ну арестуют меня: ему что до этого?" На этот резонный вопрос Чернышевский получил достойный репутации Суворова ответ: "Если вас арестуют, то уж, значит, сошлют, в сущности без всякой вины, за ваши статьи, хотя они и пропущены цензурой. Вот графу и желательно, чтобы на государя, его личного друга, не легло это пятно – сослать писателя безвинно". Чернышевский, подумав, отказался (Там же. С. 95-96). По другим версиям покинуть пределы России ему предлагал сам Александр Аркадьевич.

Даром это вмешательство светлейшего князя в "грязную историю" не прошло. О появлении 23 апреля 1862 г. адъютанта на квартире критика тотчас донес агент тайной полиции. За Чернышевским, кстати сказать, следил "великий русский сыщик" И.Д. Путилин) (см.: Там же. С. 114. Примеч.). Должность генерал-губернатора была ликвидирована, и ни одно письмо Чернышевского к князю Италийскому в руки не попало… Отстранение генерал-губернатора от дела Чернышевского его по-настоящему травмировало, он протестовал, но, естественно, безуспешно. Письма не доходили до адресата, но зато аккуратно подшивались к делу (Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. Т. XIV. С. 837). А если бы К.П. Кауфман смог прочитать письма Чернышевского к Суворову, то многое понял бы, в частности, что юридически невиновный человек предлагал правительству с честью выйти из тупика, не поддаваясь соблазнам фальсификации (см., например, письмо к Суворову от 7 февраля 1863 г.):

Ваша светлость. Я обращаюсь к Вам как человеку, в котором соединяются два качества, очень редкие между нашими правительственными лицами: здравый смысл и знание правительственных интересов. Моя судьба имеет некоторую важность для репутации правительства. Она поручена людям (членам следственной комиссии), действия которых показывают тупость ума или всех их или большинства их – говорю прямо, потому что это мое письмо ведь не для печати. Для меня жизненный вопрос, а для репутации правительства не ничтожное дело, чтобы на мою судьбу обратил внимание человек, могущий здраво судить о правительственных интересах, каким я знаю вашу светлость.

Мои желания очень умеренны. Я могу указать средства, которыми правительство может их исполнить с честью для себя, нисколько не принимая вида, что делают мне уступку, нет, вид будет только тот, что оно узнало ошибку некоторых мелких чиновников и, как скоро узнало, благородно исправило ее.

Это объяснение гораздо удобнее было бы сделать изустно, чем письменно: в разговоре всякие недоумения с той или иной стороны тотчас же могут быть устранены. Потому я прошу вашу светлость навестить меня. Но если Вы не имеете времени исполнить эту просьбу, я прошу у Вас разрешения писать к Вам, но лично к Вам и только к Вам, потому что, как я сказал, я только в Вас вижу качества, какие нужны государственному человеку для здравого понимания государственных интересов и выгод правительства.

С истинным уважением имею честь быть вашей светлости покорнейшим слугою.

Н.Г. Чернышевский (Там же. С. 470-471).

Это письмо делает честь государственному уму Чернышевского, увы, не востребованному правительством. Где-то глухо упоминается о плане послать Чернышевского в заграничную командировку по линии министерства просвещения. Но этот прожект остался неосуществленным, вероятно, из-за противоборства Авраама Норова, министра просвещения, "забраковавшего" диссертацию Чернышевского и заморозившего присвоение ему звания кандидата чуть ли не на четыре года. Добавлю от себя, что это была не эфемерная возможность приспособить взгляды революционера к практической деятельности. Все русские демократы и националы страдали одной общей болезнью – болезнью русской исключительности. Русский мессианизм в равной степени был присущ Тютчеву, Аксакову и Достоевскому, Герцену и Чернышевскому (см. об этом: Каменев Юр. Об А.И. Герцене и Н.Г. Чернышевском.

Пг., 1916. С. 15-17). Правда, автор статьи Лев Борисович Каменев утверждает, что мессианство Бердяевых, Булгаковых, Струве и Трубецких и мессианство Герцена и Чернышевского не одно и то же. Я уже писал о светлейшем князе А.А. Суворове, либерализм которого осудил Федор Тютчев:

Туманный внук воинственного деда,

Простите нам, наш симпатичный князь,

Что русского честим мы людоеда,

Мы, русские, Европы неспросясь!.. 1863 г.

Дело в том, что Суворов наотрез отказался подписать адрес в честь душителя Польши Муравьева, заявив: "Я людоедов не чествую!" Эта фраза враз облетела столицу (Чуковский К.И. Поэт и палач (Некрасов и Муравьев). Пг., 1922. С. 14). И это понятно: Александр Аркадьевич за время своего генерал-губернаторства не подписал ни единого смертного приговорах (курсив мой. – С. Д.).

О самоубийстве Николая I сказано современником: "Причина смерти Николая не осталась тайной. Рассказывают, что, позвав своего лейб-медика Мандта, Николай велел ему прописать порошок. Мандт исполнил. Николай принял. Но, когда порошок начал действовать, Николай спросил противоядие, Мандт молча поклонился и развел отрицательно руками… Народная молва заговорила об отравлении сейчас же после смерти Николая, и, конечно, Мандт поступил благоразумно, удрав за границу" (Цит. по: Шелгунов Н.В., Шелгунова Л.П., Михайлов М.Л. Воспоминания: В 2 т. М., 1967.

Т. 1. С. 234-235; см. там же о попытке самоубийства Николая в присутствии доктора М.М. Мандта, С. 74).

Граф П.А. Валуев (1815-1890), член редакционных комиссий по выработке "Положения 19 февраля 1861 г.", министр внутренних дел (1861-1868), министр государственных имуществ (1872-1879), председатель Комитета министров (1879-1881). Человек – "Двух станов не боец…" Записал о графе Н.П. Игнатьеве, вероятно Николае Павловиче, министре внутренних дел в 1881-1882 гг., говорившем, что ожидается война (1882) и предлагавшем план кампании, в котором башкирам (sic) отводилась роль в тылу врага, угрожал "выжечь" Польшу и т. п. Сии идеи граф развивал Мосолову, директору департамента духовных дел (Граф П.А. Валуев в 1881-1882 гг. (Дневник) // О минувшем. СПб., 1909. С. 430). Вот изумительная деталь, правда осуждаемая Валуевым, не дожившим до 9 января 1905 г. 22 марта в Гатчину явилась толпа рабочих с Николаевской железной дороги с жалобой на подрядчика. Их окружили войском, но потом выслушали, накормили и отпустили, пообещав разобраться. Новая форма гатчинского "Satary" (Там же. С. 434).