Николай Зенькович - ЦК закрыт, все ушли... [Очень личная книга] Страница 59

Газета «Наша нива», в которой когда-то работал Янка Купала и которую следователи называли «знаменем мелкобуржуазного и кулацкого возрожденчества», издана в Минске в репринтном исполнении. Начиная с 1990 года каждый читатель может убедиться в том, чем она была в действительности. Относительно «на-цдемовской контрреволюционной организации» ясность появилась уже в 1988 году: все ее «члены» — В. Ластовский, Я. Лесик, А. Смолич, С. Некрашевич и другие реабилитированы, ибо такой организации и в помине не было.

С того дня, когда сломленный подозрениями и допросами поэт взял нож, чтобы покончить с жизнью, и к нему, лежавшему в луже крови на полу, бросилась жена Владислава Францевна, прошло двенадцать лет.

Второе военное лето, июнь месяц, столичная гостиница «Москва». Здесь погиб Янка Купала. Как это произошло? Ответа не было почти полвека. И только благодаря усилиям известного белорусского писателя Бориса Саченко, неутомимого исследователя многих белых пятен родной литературы, нарушен таинственный заговор молчания. Борис Иванович провел гигантскую работу, собрал свидетельства тех, кто был очевидцем последних дней и даже минут Янки Купалы.

Исследователь не без оснований считает, что следует сразу же и навсегда отбросить как беспочвенные разговоры о самоубийстве Купалы. Не было у поэта в те дни никаких причин для этого. Остаются две версии. Первая: Купалу столкнули с лестничной площадки. Вторая: споткнувшись, он не удержался на ногах и упал в пролет лестницы. Борис Саченко склонен считать правильной первую версию.

Первое правдивое упоминание о причине гибели поэта дал Илья Оренбург в автобиографической книге «Люди, годы, жизнь»: «Я сидел в своем номере, когда в коридоре послышались крики. Я выбежал в коридор и узнал, что с верхнего этажа в пролет лестницы упал поэт Янка Купала».

До этого свидетельства обстоятельства гибели самого выдающегося поэта Белоруссии в печати не упоминались. Материалы комиссии, которая занималась выяснением этих обстоятельств, таинственно исчезли. Во всяком случае, в архивах КГБ, МВД, Прокуратуры СССР они не значатся.

Буквально за несколько часов до смерти Янки Купалы с ним встречался известный исследователь и переводчик белорусской литературы Е. Мозольков. «Никогда не сгладится в памяти последняя встреча с Ян-кой Купалой двадцать восьмого июня 1942 года,— писал он позже,— за два-три часа до его нелепой, случайной смерти. Иван Доминикович встретил меня как-то особенно ласково, тепло, обнял, поцеловал. Вид у него был свежий, настроение хорошее. Как выяснилось, перед самым моим приходом он хорошо поспал, отдохнул. Мы сидели вдвоем в номере гостиницы «Москва»... Перед нами на столике лежала большая коробка чудесных шоколадных конфет. В те времена, когда обыкновенный кусочек сахара считался значительной ценностью, — это была невиданная роскошь. Я взял одну конфету, а затем не без колебаний потянулся к другой...

Иван Доминикович засмеялся:

— Вы больше жалеете их есть, чем я... Скажу вам по секрету: через неделю мое шестидесятилетие. Заранее приглашаю вас. Вот тогда уж мы посидим как следует...

...Наша последняя встреча была сравнительно недолгая. Зазвонил телефон, на десятом этаже Янку Купалу ждали друзья. Иван Доминикович уговаривал меня пойти вместе с ним, но в тот день я торопился.

— Ну ладно, на моем шестидесятилетии посидим уж как положено, — повторил Иван Доминикович.

Я проводил его до лифта (он жил на четвертом этаже), мы простились. Я вышел из гостиницы в приподнятом настроении: впереди две встречи с Янкой Купалой. А через несколько часов мне позвонили, что его нет в живых.., Это известие ошеломило, казалось диким, неправдоподобным. Представление о смерти никак не увязывалось с тем обликом поэта, который я знал в течение многих лет и который видел во время нашей последней встречи, — жизнерадостным, полным планов на будущее и лучших надежд, душевным, ласковым...»

Кондрат Крапива: «Последний раз я видел Янку Купалу опять же у Михася Лынькова за час до его трагической смерти. Кроме нас троих, в номере было еще человек пять наших общих знакомых. Я на коро і кое время отлучился в город, а когда вернулся в гостиницу, меня громом поразила весть: Янка Купала погиб».

Михась Лыньков, тогдашний председатель правления Союза писателей БССР: «28 июня умер в Москве, в гостинице «Москва», наш народный поэт Янка Купала. Пробыл в Москве всего десять дней... Можешь представить мое личное горе, если буквально за нес-колько минут до своей смерти он сидел у меня, в моем 1036 номере на десятом этаже гостиницы «Москва». Сидел веселый, жизнерадостный, мечтал о родных просторах Белоруссии. А когда вышел, мне минуты через три-четыре позвонили, что Янки Купалы нет больше в живых, он умер. Это было в одиннадцать часов ночи 28 июня. Первого июля его тело мы предали кремации».

Борис Саченко разыскал магнитофонную запись выступления Петра Глебки на встрече с читателями девятнадцатого июня 1962 года в городе Борисове. Глебка тоже был в том злосчастном гостиничном номере, когда раздался телефонный звонок, и Янка Купала вышел на лестницу. Глебка рассказывал: дежурная по этажу вроде бы видела, что Янка Купала стоял на лестнице и разговаривал с молодой женщиной. Когда дежурная через некоторое время снова взглянула на лестницу, то Купалы там уже не было, стояла одна женщина. О женщине, виновной в смерти поэта, свидетельствуют и другие: ее, ту женщину, видели, она бежала, явно стремясь спрятаться. Саченко приводит и свидетельство знаменитого следователя Л. Шейнина, который в одной из бесед, отвечая на вопрос, произнес: «Купалс помогли умереть». Известный следователь имел отношение к выяснению обстоятельств гибели поэта.

Вдыхая запах истории, прикасаясь ко многим малоизвестным ее страницам, я время от времени вспоминал Минск, Яшу с полиграфкомбината, его разговоры на запрещенные темы, которые наполняли тревогой сердце, щекотали нервы предчувствием опасности. Был, был генерал НКВД, был спецсамолет, было письмо, адресованное Сталиным не Жданову и не Ворошилову, а тридцатишестилетнему Кузнецову, второму секретарю Ленинградского горкома. Были строки: во всем, что касается организации обороны, мобилизации всех сил, я могу опираться только на тебя. Было последнее предложение: «Алексей, Родина тебя не забудет!» То письмо, сохраненное Кузнецовым до ареста, имело огромную силу, это была верительная и заодно охранная грамота.

Вот почему первым вопросом людей в черных пальто и черных шляпах, ворвавшихся в тихую московскую квартиру на улице Грановского, где сейчас установлена мемориальная доска, был: где письмо? Алексей Александрович понял, какое письмо ищут. Его забрали, не зафиксировав в акте наряду с остальными вещами: «ордена Ленина — 2; орден Красного Знамени— 1; орден Кутузова 1 степени— 1; орден Кутузова II степени— I; орден Отечественной войны I степени— 1; медали «За оборону Ленинграда»— 2; погоны генеральские — 7 пар; сапоги мужские хромовые— 1 пара; зубной порошок— 1 пачка; зубная щетка — 1 шт.» «Алексей, Родина тебя не забудет!» — этого следа из памяти, из истории не выбросить. Он не подлежит забвению.

Постепенно я втягивался в обстоятельства «ленинградского дела». Через несколько дней уже жил им, знал фамилии и должности. Ужасные фальсификации леденили кровь. Однако меньше эмоций, они плохие советчики в государственных делах и высокой политике, слово фактам и документам.

Все началось с анонимного письма в ЦК ВКП(б). Не хотелось бы цитировать произведения подобного жанра, но из-за этого клочка бумаги возникло громкое политическое дело. Вот текст доноса: «На Ленинградской X областной и VIII городской партийной конференции я был членом счетной комиссии, и мы, все 35 человек, видели, что фамилии Попкова, Капустина и Бадаева были во многих бюллетенях вычеркнуты. Однако председатель счетной комиссии тов. Тихонов объяснил на этой конференции о том, что эти лица прошли единогласно, обманув таким образом свыше тысячи делегатов. Очевидно, такой же обман на районных партийных конференциях и в первичных партийных организациях, если объявляют о единогласном избрании секретарей. Неужели это с ведома Центрального Комитета, как пытался дать нам понять тов. Тихонов. Как это стало возможно в Ленинско-Сталинской большевистской партии? Боясь репрессий— не подписываюсь».

Тогда анонимки проверяли. Что же выяснилось? Против П. С. Попкова, вновь избранного на конференции в декабре сорок восьмого года первым секретарем обкома и горкома, было подано четыре голоса, против второго секретаря обкома Г. Ф. Бадаева — два, против второго секретаря горкома Я. Ф. Капустина — двенадцать и председателя Ленгорисполкома П. Г. Лазутина — два голоса. А. Я. Тихонов умер несколько лет назад, а без его участия трудно найти объяснение непонятного обмана, тем более что речь шла о ничтожном количестве голосов, каких-то сотых долях процента. Тем не менее этому случаю придали громадное значение.