Игорь Свинаренко - Записки репортера Страница 59

Каково это – из без пяти минут уголовника сделаться губернатором? Я слетал к нему, посмотрел, как он там живет, что делает.

А потом он прилетел в Москву и его застрелили. Средь бела дня, на Новом Арбате…

Я его спрашивал – не боится ли он? Многим ведь насолил… Рыбной мафии, водочной, золотой. Нет, отвечал он, не боится. Убьют – так тому и быть. Зато, пока жив, делает что хочет. Дышит полной грудью.

Ну что, вполне взрослые игры…

Колыма, Север. Мрачное низкое небо, мысль о вечной мерзлоте под ногами, металлический блеск зубов, голубенькие старомодные наколки на запястьях, трепетное ожидание первого весеннего месяца – июля. После – лето с жарой аж в 14 градусов! Ностальгические воспоминания про бешеные зарплаты, которые прогуливались в дни сладкой отпускной жизни на материке. В Магадане 100 тыщ жителей, город считается огромным и иначе как столицей не называется. А всего населения в области, после того как Чукотка отделилась, – 250 тыщ.

Зачем все это нужно? А не бросить ли эту холодную неуютную землю и уехать в теплые обустроенные края? Устроиться где-то по-людски или провести остаток жизни в попытках облагородить холодную косную жизнь? Азарта прибавляет то, что попытки запросто могут оказаться бесплодными.

Стоп, вы про что здесь – про Колыму в частности или про Россию вообще?

Непонятно? А посмотрите на карту русского Севера и ужаснитесь лично. Собственно Север на этой особенной карте закрашен зеленым, там выше есть еще синее – это и вовсе Арктика. Синего и зеленого набирается 2/3 российской земли! Что сюда входит? Понятно, вся северная окраина русской Европы: Беломорское и Северно-Ледовитое побережья и острова. А еще – почти вся русская Азия. Там, в нашей Азии, Севером не занята только тонкая полосочка земли вдоль китайской границы… Страшно смотреть на эту бедную сиротскую полоску. От нас зачем-то скрывали этот обидный факт. И мы тут, в центре, наивно полагали, что за Уралом – богатая и обильная земля. Но там – главным образом дикая тундра, страшный холод, вечная мерзлота и никаких железных дорог. А только редкие островки цивилизации, скромные бараки поселков. Эти редкие огоньки видны из самолетного окна – среди бескрайних черных пустынь, видных в безоблачную погоду.

Таким образом в свете вышесказанного выходит, что, например, Кубань или даже Рязань – это для России экзотика и редкость, а уж никак не норма. А норма у нас – тундра, тайга, вечная мерзлота и белое безмолвие.

– А ну-ка угадай, какой самый большой северный народ? – предложил мне загадку Цветков. – Нет же, не чукчи, а вот кто: русские, получается! Поди поспорь.

А насчет бросить и уехать – даже решение такое было официально принято. Москва сказала – все, хватит, будем вахтовым методом Север развивать. Вахтовики – было сказано – будут прилетать-улетать, а людям, объявили, жить там незачем.

На Колыме был поставлен крест. Каждый третий все бросил (или продал за бесценок) и улетел на материк. Еще пару-тройку лет назад Колыма была вторая после Чечни – по скорости бегства людей.

Тогдашний начальник Колымы Михайлов начал сворачивать жизнь на вверенной ему территории. За ненадобностью все распродавалось по дешевке – квартиры, электросети, рыболовный флот и порт, телефонная сеть. А что не купили, то остановилось, разворовалось и само пришло в упадок – как, например, ликеро-водочный завод, некогда главный бюджетный бастион.

Это смутно напоминает игры на фондовых биржах. Кто знает, не было ли это все игрой: объявить о закрытии Колымы, после скупить все по дешевке – а после закрытие аннулировать…

Цветков, будучи в то время крупнейшим колымским предпринимателем, приходил на всякие собрания и громко ругал там Михайлова. Ему жалко было бросать Колыму. Он ее полюбил в пятилетнем возрасте, когда его туда привезли родители. Они потом вернулись на материк, а он сам остался и кончил школу. Потом ездил учиться на инженера в райское Запорожье, которое в виде мечты снится колымским пенсионерам, и вернулся добровольно.

Зачем Цветков вернулся на Колыму? Зачем вообще жить на Севере?

Есть ведь теория, что на холоде невозможна цивилизованная жизнь, потому что холод парализует мозги. (Швеция, например, северней нас, но там Гольфстрим и тепло.)

Цветкову смешно про это слушать:

– Наоборот, с Севера цивилизация начиналась! Север стимулирует изобретать шубу, топор, разводить огонь, думать! А в Африке – что? Она теплая и отсталая. Только экстремальные условия заставляют делать великие дела…

Он увлекается, это одна из любимых тем:

– Северяне – это такая каста, это авантюристы, люди рисковые. Генофонд создался такой, свобода… Такие Америку создавали. Тут собирались люди, способные на поступок, да хоть, например, уехать с материка… Экстремальные условия, тут легко пропасть без помощи, ясно, потому тут всегда помогут. Лагеря? Сюда же отправляли самых отпетых, самых выдающихся, самых сильных. Многие после освобождения оставались на Колыме. Там шел натуральный естественный отбор, про который нам рассказывали в школе. Кто помер, кто сбежал, а которые остались, так гвозди бы делать из этих людей, как говорил поэт. Тут волей-неволей (удачный калабмур!) был создан могучий интеллектуальный потенциал. А колымская спайка – это навсегда.

– Это как фронтовое братство?

– Да, это сравнимо.

Тихий бескровный фронт, легендарное колымское, почти фронтовое братство. Да и про настоящий ведь фронт помнятся больше не моменты нажатия гашетки, а как последний сухарь делили вполне мирным образом.

Те, кому не на что было уезжать и некуда и кому пресной и бессмысленной казалась жизнь на теплом изнеженном материке, и выбрали Цветкова губернатором. Он выиграл эти выборы под страшным для слабонервного материкового жителя и леденящим кровь лозунгом: «Наша родина – Колыма!» Ну что, ужасно образно. Нам не понять – так это и не для нас.

Московскому аппаратчику Михайлову тогда, конечно, ничего не светило. Начать с того, что Цветков – сын колымского шофера; согласитесь, звучит очень и очень сильно.

– Я сегодня не могу сказать, что хочу, – а привык быть свободным человеком. Я сам себя лишил свободы! – жалуется он на необходимость соблюдать политический этикет. А мысль про добровольное лишение себя свободы – типично колымская.

Губернатор Цветков – страшно прямой и буквальный человек. Когда он, например, говорит, что идет в баню, то там он именно парится, плещется в бассейне и пьет чай. А там водка или еще какие удовольствия – нет. Сказал же, в баню. А если б еще что, то он бы так и сказал.

Он был такой же, как все колымские пролетарии! Без лоска, скорее даже несколько неотесанный. С вставными зубами, как у всех местных; ну, материал у него поприличней, в представительских целях. Ну и еще разве только с образованием. И такое еще отличие: он богат! И это на выборах его украшало. Откуда деньги – все знали: Колыма маленькая, люди на виду. Все помнили Цветкова еще красным директором, который брал все знамена за соцсоревнование, а потом – кооперативщиком – и деньги за капсоревнование.

На Колыме российские процессы идут, конечно, с легким отставанием. Там, например, всерьез еще хвалят Цветкова в таких терминах, что «люди ему поверили» и пошли за ним, он раньше всех приходит на работу и уходит после всех, не боится брать на себя ответственность, он без выходных и не щадя себя, и мыслит нестандартно! Ну уж ладно, давайте и мы пару слов про эту нестандартность:

– Я декларации о доходах сдаю с 91-го года. Я сам туда пришел, я знал, чем кончится. Надо мной смеялись, а я говорил – смотрите, каждый рубль посчитают! У меня все бумажки хранятся… Когда нас начали декларациями пугать, была моя очередь смеяться: я этого много лет ждал!

Мое отличие от многих других в политике, что я могу открыто тратить деньги. Я могу доказать, что заработал их честно в бизнесе. А то ведь у людей деньги, но они не могут объяснить откуда.

А после бизнеса – он ведь в политике с 93-года, был в Совете федерации председателем комитета (по делам народов Севера)? Там же бизнес запрещен? Зато оборот денег на фондовых рынках разрешен. На акциях МММ он, например, получил 25 номиналов, вытащив оттуда деньги за две недели до краха. Ну что тут сказать – это бизнес…

Когда перед выборами кандидатов показывали в прямом эфире на местных телевидениях, Цветков, конечно, смотрелся выигрышно против обыкновенных серьезных политиков. Он как будто слегка неуклюжий и даже неотесанный, он огромный, под два метра, усатый, с широкой могучей шеей. Он похож на матерого могучего моржа, которому как бы и не с кем всерьез сражаться. Еще у него на столе стоит игрушечный бульдозер, уместно придуманный местными имиджмейкерами; тоже неплохой образ для суровых пролетариев.

Ну и потом, при советской власти сражаться с КГБ, да еще в самом энкавэдэшном месте СССР – на Колыме! Некоторые женщины Колымы признавались мне, что это было самым сильным переживанием в их жизни, – если иметь в виду чувства, вызываемые мужчинами.