Филлип Найтли - Ким Филби - супершпион КГБ Страница 6

Ужин приготовила сама госпожа Филби. Польскорусского происхождения, она любила комбинировать блюда этих кухонь. К столу были поданы черная и красная икра, осетрина, семга, окорок, шпроты, селедка, маринованные огурцы, черный и белый хлеб, холодное жареное мясо, жареная картошка, апельсины. Для сервировки стола использовались салфетки, на которых были изображены типично английские сюжеты, в том числе и не совсем уместный здесь лондонский Тауэр, традиционное место казни государственных преступников. На столе было шампанское, белое и красное грузинское вино и шотландское виски.

Филби наполнил шампанским хрустальные бокалы и предложил тост. «Сегодня двойной повод для торжества, — сказал он. — Во-первых, вы первый западный журналист, которого я пригласил здесь к себе домой. Во-вторых, через несколько дней исполнится двадцать пять лет с тех пор, как я приехал в Советский Союз».

Так начались наши беседы. Они всегда проходили в вечернее время: до и после ужина. Иногда в хронологической последовательности мы «проходили» по жизненному пути Филби. В других случаях я задавал Филби большое число заранее подготовленных вопросов. Иногда я оставлял ему для просмотра книги и документы, которые он комментировал на очередной встрече. Как бы поздно я ни возвращался в гостиницу, я всегда делал подробные записи состоявшейся беседы, с тем чтобы иметь возможность уточнить у Филби все неясные моменты.

После шести дней бесед как Филби, так и я чувствовали себя уставшими, и, я думаю, он был рад распрощаться со мной и со своим прошлым, о котором я ему напомнил. У меня были три полностью заполненные записные книжки (некоторые записи были сделаны самим Филби) и три фотопленки. Их должно было бы быть четыре, однако не получилось снимков, которые я пытался сделать в грузинском ресторане: я забыл зарядить пленку. Возможно, это произошло из-за 600 граммов заказанной Филби водки.

В самолете меня не оставляла мысль о том, как лучше всего реализовать на Западе беседы с Филби. Я мог бы опубликовать их содержание, разбив по темам или по событиям. Но при такой системе не учитывались бы интересы целого поколения читателей, выросших в стране после перехода Филби в СССР, которому в этом случае было бы трудно понять всю ситуацию. В конце концов я решил изложить материалы в виде биографии Филби, как это было сделано газетой «Санди таймc» в 1968 году, использовав при этом всю новую информацию, в том числе комментарии и наблюдения, сделанные Филби во время московских бесед.

Правда, это означает, что асам шпионского дела при чтении этой книги придется столкнуться с материалами, которые, по их мнению, они хорошо знают. (Однако и им следует быть готовыми к неожиданным открытиям.) Но следует отдать предпочтение не созданию удобств для некоторых избранных читателей, а ознакомлению молодого поколения англичан с жизнью замечательного человека, его политическим и личным мотивациям, и также темным сторонам шпионского ремесла, которое до сих пор оказывает отрицательное воздействие на нашу жизнь.

1988 год

ГЛАВА I. ПО СТОПАМ СВОЕГО ОТЦА

Ким Филби считает, что его предки вышли из Дании, и первоначально их фамилия начиналась с буквы «Ф». «Кто впервые заменил «Ф» на «Пх» — никто не знает», — заявил он. Есть местечко Филби Брод в Восточном Норфолке, существует общество «Филби Сосайэти». В Эссексе фамилия Филби (начальная буква «РЬ») прослеживается вплоть до восемнадцатого столетия. И таким образом, Ким Филби является продолжателем старинного рода. В 1883 году дед Кима Филби Монги, лихой, но довольно безалаберный владелец кофейной плантации на Цейлоне (Шри Ланка) женился на Квини Дункан. Квини, или Мэй, как ее все называли, происходила из известной семьи военных: не менее 141 ее родственника принимали участие в первой мировой войне. Военная традиция в семье продолжалась и дальше: один из ее представителей стал фельдмаршалом Монтгомери и, таким образом, Филби является отдаленным родственником известного британского полководца.

У Мэй и Монти Филби было четыре сына: Ральф, Гарри, Гарольд и Деннис. В соответствии с английской семейной традицией, которая прослеживается во многих поколениях, мальчики сразу же получили прозвища Том, Джек, Тим и Пэдди, что явилось впоследствии причиной многих курьезных ситуаций. Джек (а в действительности Гарри Сент-Джон Бриджер Филби) является отцом Кима (а в действительности Гарольда Адриана Рассела Филби).

Мать Кима Дора Джонстон, красивая рыжеволосая женщина, являлась дочерью старшего инженера железнодорожной службы индийской провинции Пенджаб. Высказывается возможность наличия у нее индийской крови. В одной из публикаций говорится: «Хотя родители Доры имели смешанное европейско-азиатское происхождение,

они были приняты в британскую общину». В другом документе упоминается о переживаниях Доры после получения писем от индийских родственников, в которых говорилось о неопределенном социальном статусе ее будущей невестки. Дора передала эти письма своему сыну, и Ким подробно написал о глубоких шотландских корнях своей матери по линии ее отца. Однако о матери Доры Филби лишь сказал, что ее девичья фамилия была О’Коннор, что она воспитывалась в Индии и что от нее у Филби есть толика ирландской крови. Вполне возможно, что мать Доры имела в какой-то степени индийское происхождение, но точных данных нет.

По поводу своего темного цвета лица Сент-Джон обычно рассказывал маловероятную историю о поездке семьи на Цейлон, когда он был еще маленьким ребенком. Во время остановки на ночь в правительственном загородном доме слуги нечаянно оставили его одного. По возвращении они увидели цыганку, нянчившую двоих детей: своего собственного и Сент-Джона. Дети были очень похожи друг на друга, и, поскольку цыганка некоторые вещи Сент-Джона надела на своего сына, точно определить, кто есть кто, было невозможно. «Слуги сделали все, что могли, — обычно говорил с ухмылкой Сент-Джон, — но принесли ли они его родителям их ребенка?»

Сент-Джона Филби такие мелочи совершенно не беспокоили. Он был одним из тех англичан, которого всю жизнь влек к себе Восток и который быстро устанавливал близкие отношения с любым местным человеком. У него были настолько хорошие отношения с индийцами, что один из начальников Филби по работе в индийской гражданской службе сделал такую запись в его личном деле: «Слишком много общается с местным населением». Сент-Джон принял мусульманское вероисповедание и взял саудовскую девушку из числа рабынь в качестве второй жены. Он жил в Мекке, одевался в арабскую одежду, хорошо себя чувствовал во время кочевок с любым из местных племен, ел мясо верблюда и держал у себя абиссинских бабуинов. Он говорил на нескольких языках: французском, немецком, персидском, арабском, пушту и пенджаби. Но он никогда не переставал быть англичанином. Он дважды выставлял свою кандидатуру в парламент, сотрудничал в газете «Таймс», завоевал международные награды как исследователь Аравии, был членом лондонского литературного клуба. (В те времена лондонские клубы, даже в большей степени, чем сегодня, были влиятельными центрами, где регулярно встречались люди, разделявшие общие интересы. Для человека, разбирающегося в социальных различиях каждого клуба, не представляло труда указать происхождение любого лица и его взгляды лишь по названию клуба, к которому он принадлежал. Членство в престижном клубе могло быть и рекомендацией и ключом к успеху.) Сент-Джон — это такой человек, который мог бы завоевать мировое признание. Он был энциклопедистом. Со знанием дела мог говорить об истории и классической литературе, политике и экономике, исламе, финансах и праве, современной литературе Франции и Германии, орнитологии и геологии, картографии и геологической разведке. Он исследовал районы Аравийского полуострова, неизвестные даже Бертону и Даути [4], нанес их с такой точностью на карты, что они используются до сих пор при ведении геологической разведки. Он награжден медалью королевского картографического общества, получил медаль Бертона номер один от королевского азиатского общества. Он значительно дополнил британскую коллекцию геологических и зоологических образцов с Аравийского полуострова. Он собрал коллекцию и изучил ранние семитские надписи. При его участии число таких надписей увеличилось от двух до тринадцати тысяч.

Сент-Джон был прекрасным администратором. Его идеи в этой области опережали время. Он должен был бы входить в руководство индийской гражданской службы, а по мнению некоторых лиц, даже в штат вице-короля. Но ему всегда не везло. Он упускал шансы, нередко из-за своего упрямства, обостряя отношения с начальством. В конце своей жизни он большую часть времени тратил на споры'с правительственными чиновниками, постоянно обвиняя руководство страны в вероломстве, лживости, моральной деградации.