Журнал Знамя - Знамя Журнал 7 (2008) Страница 6

Или - она создала его.

В Верховном Совете было немало ярких личностей, в чем нас еще и еще раз убеждают аттестации, едва ли не каждому выписанные Филатовым. Выбор широкий; но единственным женихом власти демократическая часть депутатского корпуса (или - точнее - его антикоммунистическая часть) сделала именно Ельцина. «…Появление Бориса Николаевича, открытого, порой в чем-то наивного, но мужественного и честного, сильного и подчас противоречивого, готового решать все вопросы и все проблемы, вселяло в нас надежду на их действительно скорое разрешение»20. Таково было первое - или одно из первых - впечатление, оправдывая которое Филатов тут же добавляет, что и сами мы были во многом наивны. Прошли годы. В разговоре с американским политиком - долгожителем Капитолия Филатов высказывается о Ельцине так: «Практически свел на нет веру во власть, способствовал развитию коррупции в стране и в конце своего правления создал олигархическую власть»21. Между двумя этими оценками - трагедия: человека, президента, России.

Судя по книгам Филатова, Ельцин выделялся из своего окружения необыкновенной жаждой власти, волей к ней, способной смести все преграды, одной, сказал бы поэт, но поистине пламенной, всепоглощающей страстью. Отсюда - уже почти хрестоматийный образ первого Президента, проявляющего всю мощь своей натуры, когда вопрос ставится предельно остро: либо - либо; когда, без всяких натяжек, речь идет о жизни и смерти. Правда, что он был самородок, но правда и то, что, продираясь к власти, он стесал свои, может быть, лучшие качества. Правда, что он обладал огромной внутренней силой, но правда и то, что без упорной и требовательной работы над собой она выродилась в неограниченное своеволие. Правда, что он искренне хотел быть демократом; но правда и то, что вся его прошлая жизнь партийного функционера приучила его подменять верховенство безусловного закона соображениями меняющейся целесообразности. Правда, что он шел к власти и добился ее, надеясь верой и правдой послужить Отечеству, но правда и то, что в окончательный реестр своей деятельности он дал истории право вписать бойню в Чечне, расплодившихся под его рукой стервятников-олигархов, бесконечные «рокировочки» в правительстве и политическую апатию, сопутствовавшую закату его времени. Щедро одаренный от природы, он был выращен идеологическими компрачикосами и, может быть, лишь на самом последнем склоне жизни сумел вернуть себе человеческий облик. Он был человек земли и плоти, не утруждавший себя размышлениями о тайне нашего бытия. Без всяких душевных угрызений он разрушил Ипатьевский дом - место величайшего злодеяния, совершенного партией, в рядах которой прошла почти вся его жизнь. Пробуждение совести, чувства вины и, если хотите, покаяния вызвало в нем глубочайшую растерянность и выразилось в почитании Патриарха, в ком он простодушно увидел полноценного носителя святости и постпреда Господа Бога во всей России. У него, пишет Филатов, «не было своей программы преобразования России»22. Он метался из стороны в сторону в поисках умных людей, союзников, советчиков, но мало-помалу создал вокруг себя своего рода помещичий двор с льстецами, шутами и подхалимами, многие из которых становились впоследствии его лютыми врагами. Книги Филатова рисуют удручающую картину обосновавшейся в Кремле византийщины самого дурного пошиба с ее интригами, сплетнями, доносами, игрой мелких страстей и внезапным возвышением каких-то серых, а иногда просто темных личностей. Вот разговор Филатова с Е.М. Примаковым, только что назначенным премьер-министром. «…Евгений Михайлович с болью заговорил о недостойном Ельцина окружении, о том, что оно оказывает на президента очень сильное негативное влияние, и потому стало трудно общаться с Борисом Николаевичем - каждый его шаг находится под их неусыпным контролем»23. «В первый же день моего пребывания на посту руководителя администрации ко мне пришел некто полковник Гольцов и представился руководителем закрытой аналитической группы в Администрации президента. То, что он мне рассказывал, вызывало у меня внутреннюю брезгливость, но я заставил себя выслушать его до конца. Речь шла о ближайшем окружении первых лиц государства, и все сплетни, вся грязь оказались озвученными у меня в кабинете. Я понял, что это никакая не аналитическая группа, а просто-напросто обыкновенные стукачи»24.

И как же оно завершилось - политическое время Ельцина? Увы: совсем не так, как начиналось. Народу был предъявлен наследный принц в образе подполковника КГБ, «злой и злопамятный»25, впоследствии правивший нами восемь лет и тоже передавший власть почти по наследству.

Филатов - безусловный и последовательный приверженец демократии. Не будь в нем крепкой демократической закваски, он вряд ли пошел бы в большую политику. Исповедуя свои убеждения, он уже в первых своих публичных выступлениях не уставал повторять: «…Нам нужна законодательная база, правовое государство, всенародно избранный президент страны».26 Пятнадцать лет спустя он говорил, по сути, о том же: «Во многих из нас живет убежденность, что сильное государство то, которое все держит «в кулаке», у которого все «под присмотром». Это стереотип тоталитарного мышления. На самом деле сильное государство то, в котором неукоснительно действует закон всеобщего равенства перед законом, несмотря на должность и звания, родственные связи и толщину кошелька. Это - правовое государство»27. Филатов более всего на свете хотел бы, чтобы Россия стала в полном смысле правовым государством, и потому, находясь во власти, бился над созданием Конституции, принятой затем всенародным голосованием, содействовал появлению Академии государственной службы, этой - по идее - школы современного, образованного и, главное, воспитанного в абсолютном уважении к Закону чиновничества; стремился, чтобы через все наше законодательство красной нитью прошла мысль о приоритете прав человека. Будучи в лучшем смысле западником, с глубочайшим уважением относясь к созданной в США и Европе культуре права, он прекрасно знает истинную цену велеречивых рассуждений о якобы уготованном России особом пути, о правде, которая в нашем Отечестве воспаряет над законом. Слова, слова, слова… Ничего, кроме пустой и вредной для общества демагогии. «Жить по правде - старая российская забава. Хитрость в том, что закон - един, а правда - у каждого своя. Чиновник, который берет взятки, не сомневается в своей правоте. Еще бы, он трудится в поте лица, тратит здоровье, а государство ему недоплачивает»28. Федора Ивановича Тютчева крепко подвела муза, шепнувшая ему, что умом Россию не понять. Эти строки стали для нас пожизненным оправданием нашего неумения построить государство, которое бы не смотрело на человека мертвыми глазами Вия. Или в самом деле в нашей крови на веки вечные поселилось женственное начало (что, кстати, отмечал и Бердяев) и склонность к обожанию вождя (царя, генсека, президента), в эпоху ликующих на Красной площади праздничных толп с трагической полнотой выразившаяся в вопле одной гражданки: «Хочу ребенка от Сталина!»

Такое ощущение, что мы все - а вместе с нами и С.А. Филатов - оказались в порочном круге. В его книгах читаем: отдайте первенство Закону! Благоразумный читатель спорить не будет. Вопрос в другом: как это сделать в стране, Бог знает с каких времен на все лады склоняющей пословицу о законе, который что дышло: куда повернешь, туда и вышло. В стране, суды которой, по давнему слову Хомякова, по-прежнему «черны неправдой черной». В стране, все глубже погрязающей в коррупции и по ее уровню занимающей сейчас 127-е место - между Филиппинами и Руандой. «…Мы не привыкли исполнять законы, таковы наши традиции… Наша власть сама не законопослушна. …наши законы сегодня не имеют механизма реализации. Новую Конституцию, - отмечает далее Филатов, - нарушали многократно. Основные положения Конституции о правах человека не соблюдаются. Не работает судебная система, в ней постоянно нарушается равновесие в сторону прокуратуры. Часто злоупотреблял своим положением и брал себе неконституционные полномочия сам президент»29. Американский собеседник Филатова, обсуждая с ним российские проблемы, заметил, что «диктатор, который использует диктатуру ради победы демократии, - хороший диктатор»30. Где он, интересно бы знать, видел такую просвещенную и совестливую гориллу? Филатов не стал отвечать ему с прямотой древнего римлянина, однако заметил, что полагаться исключительно на разум и совесть диктатора, не имея «гарантий и сдерживающих механизмов»31 все равно что ходить по минному полю. Когда-нибудь да взорвется.

Вероятно, Филатову куда ближе советы Карла Поппера, которые тот высказал в обращении к русским читателям первого и пока единственного в России издания своей знаменитой книги «Открытое общество и его враги». Например, все государственные служащие «должны быть воспитаны в духе служения объективной истине, интересам опирающегося на закон правосудия - и ничему более»32. И предупреждал: «Воспитание таких людей - большая задача, решение которой займет у вас годы»33. В девяносто втором году он советовал нам присмотреться к опыту Японии, куда более закрытой, чем Россия, части общечеловеческой цивилизации, но в свое время отправившей за границу «своих лучших и многообещающих молодых юристов», дабы они усвоили «западную традицию судопроизводства». Ибо «Без установления власти закона немыслимо развитие свободного рынка и достижение экономического равенства с Западом»34.