Анатолий Божич - БОЛЬШЕВИЗМ Шахматная партия с Историей Страница 6

XX века. И хотя Сибирь многим из крестьян вышла боком, миф о том, что в Сибири «солдатчества не будут требовать до третьего поколения, а о податях и помину нет»[33] продолжал жить в новых поколениях крестьян.

М. Горький отмечал еще одну характерную особенность русского крестьянства — недоверие и равнодушие ко всему, что не имеет прямого отношения к его потребностям. «Беседуя с верующими крестьянами, — писал Горький, — присматриваясь к жизни различных сект, я видел прежде всего органическое, слепое недоверие к поискам мысли, к ее работе, наблюдал умонастроение, которое следует назвать скептицизмом невежества»[34]. Особо Горький отмечал «подозрительное и недоверчивое отношение деревни к городу… как сложной организации хитрых людей, которые живут трудом и хлебом деревни, делают множество бесполезных крестьянину вещей, всячески стараются обмануть его и ловко обманывают»[35].

Точно таким же было отношение крестьян к власти. Власть для крестьян всегда была персонифицирована в лице станового, исправника, земского начальника. Крестьяне находились в очень жесткой зависимости от решений чиновников, и это порождало безропотное отношение к административному произволу. Оборотной стороной таких отношений был бунт, часто имевший чисто эмоциональную подоплеку, нарушение каких-то одним крестьянам ведомых устоев «истины-справедливости». В подобных ситуациях часто проявлялась крайняя степень жестокости, о чем также писал М. Горький. Уже в 1921 году, анализируя причины беспримерной жестокости, проявленной русскими людьми во время гражданской войны, Горький вспоминал, что, просматривая «Отчеты Московской Судебной Палаты» за десять лет (1901–1910), он был поражен и подавлен количеством истязаний детей. «В русской жестокости, — писал Горький, — чувствуется дьявольская изощренность, в ней есть нечто тонкое, изысканное… Можно допустить, что на развитие затейливой жестокости влияло чтение житий святых великомучеников, — любимое чтение грамотеев в глухих деревнях»[36]. Тезис весьма спорный, особенно если вспомнить, что гражданской войне предшествовала Первая мировая, а изощренную жестокость проявляли не только крестьяне. Но, тем не менее, надо признать, что сами условия жизни крестьян не могли не ожесточать их, что усугублялось сохранением средневековой ментальности и диких суеверий.

На.протяжении веков общинное устройство крестьянской жизни способствовало формированию особого крестьянского мира, за границами которого крестьянин терял способность реально жить и работать, лишь приспосабливаясь, лишь подражая приемам взаимоотношений той социальной среды, в которой он оказывался.

Крестьянская община была хранительницей коллективного опыта и традиций, объединяя функции производственного коллектива, соседской и религиозной общности, административной единицы[37].

Но в конце 1870-х годов ситуация в русской деревне начинает меняться. Известный знаток крестьянского вопроса К. Головин писал в 1887 году, что Россия уже представляет собой «не сплошную однообразную общину, но целый ряд ее разновидностей, образующих постепенные переходы от мирского владения к личному»[38]. Рушилась патриархальная большая крестьянская семья. «Переживаемое нами переходное состояние этого хозяйства, — писал Головин, — соединяет в себе невыгоды обеих форм владения, общинной и личной»[39]. По его мнению, это являлось существенным препятствием для успехов земледелия. Являясь поборником частной земельной собственности, Головин призывал государство ускорить процесс разложения общинного землепользования. Это были весьма распространенные настроения. В легализации частной земельной крестьянской собственности видели средство для разрешения социально-экономических проблем.

Еще большей проблемой для российской экономики являлось чиновничество, превратившееся к концу XIX века в самостоятельный фактор внутренней политики. Созданная реформами Петра Великого, бюрократия чрезвычайно усилилась уже в эпоху Николая Первого, испытывавшего после восстания декабристов слепое недоверие к дворянству. При Николае Первом бюрократический механизм был превращен в основу самодержавной монархии, и под конец своего царствования Николай Первый жаловался, что Россией управляет не он, «а 40 ООО столоначальников». В начале царствования Александра Второго была существенно поднята планка, дающая право получать потомственное дворянство, продвигаясь по табели о рангах. Указом от 9 декабря 1856 года был установлен порядок, просуществовавший до 1917 года. Теперь потомственное дворянство давал чин полковника (капитана первого ранга) по военной службе, и чин действительного статского советника — по гражданской. Это привело к тому, что дети чиновников и офицеров, не выслуживших себе потомственного дворянства, стали пополнять ряды нового сословия — разночинцев, все более и более составляя конкуренцию дворянским отпрыскам в различных ведомствах государевой службы.

Так называемые «буржуазные» реформы 1860-х годов не привели к возникновению бессословного общества и созданию механизма общественного контроля над бюрократией. В ситуации капиталистической трансформации экономики возникли крайне благоприятные условия для расцвета коррупции и финансовых махинаций в среде чиновничества. В то время был весьма популярен анекдот об одном высокопоставленном чиновнике, который на предложение — «Ваше превосходительство, я дам вам пять тысяч, и никто об этом не узнает!» — запросто ответил: «Давайте десять и рассказывайте, кому хотите!»

Многие чиновники правительственного уровня буквально находились на содержании западноевропейских финансовых магнатов. Например, опубликованные материалы позволяют с высокой степенью достоверности говорить о закулисных связях с Ротшильдами (основавшими в 1886 году Каспийско-Черноморское нефтепромышленное и торговое общество) директора Горного департамента (в 1891–1896 годах) К.А. Скальковского и директора Департамента торговли и мануфактур В.И. Ковалевского[40].

Российский чиновник был поставлен в особо благоприятные условия, так как в случае жалоб со стороны частных лиц, в соответствии с «Судебными Уставами», предание его суду зависело от усмотрения его начальства, если только в действиях чиновника не было прямого нарушения законов[41]. Разумеется, подобное положение дел не могло не вести к системе круговой поруки. Более того, сама структура аппарата государственной власти создавала широкое поле для злоупотреблений. В Российской империи до 1906 года не было консолидированного правительства. Пост председателя Комитета министров являлся номинальным, министры подчинялись только монарху, и степень влияния того или иного министра зависела от степени его близости к престолу. Основную нагрузку в системе управления несли два министерства — министерство финансов и министерство внутренних дел. Соответственно главы этих министерств получали больше возможностей административного влияния. Особо привилегированное положение занимало Министерство иностранных дел, но и оно во многом зависело от воли монарха и придворных интриг. Подобная структура неизбежно вела к формированию клановой системы власти и расстановке чиновников по критерию личной преданности тому или иному сановнику. Высокие профессионалы и люди чести, как правило, выдавливаются из клановых систем самой средой.

Социальный состав чиновничества был весьма неоднороден. По данным Н.А. Рубакина, который ссылается на итоги переписи 1897 года, в Российской империи (за исключением Финляндии) насчитывалось 435 818 чиновников. В то же время по официальным данным на государственной службе в 1900 году состояло 159 476 человек[42]. Последняя цифра, скорее всего, отражает количество табельных чиновников и не учитывает земскую администрацию («третий элемент»), администрацию железных дорог и т. д. Петровская табель о рангах, как было сказано выше, сохраняла свое значение, превращая чиновников по выслуге в личных, а затем и в потомственных дворян. Но большая часть мелких чиновников навсегда оставалась разночинцами, не говоря уже о выходцах из мещанского сословия. Именно эти люди формировали низовые структуры административного аппарата, именно от них зависело качество выполнения принимаемых наверху решений. Эти люди несли на себе печать своей среды, а именно: низкий уровень культуры, отсутствие нравственных табу (очень часто маскировавшееся внешней религиозностью), корыстолюбие и меркантильность в личных отношениях. Чиновный мир прекрасно описан в русской литературе конца XIX — начала XX века, и это описание в комментариях не нуждается. Стоит только добавить, что чиновничество являлось носителем власти, и в условиях, когда власть одного чиновника была ограничена лишь властью вышестоящего чиновника, оно постепенно начинало играть самостоятельную роль в системе управления. Можно говорить о глубоком кризисе самодержавной монархии, утратившей контроль над своей административной системой, которая, в свою очередь, очень быстро теряла дворянский характер и наполнялась разночинцами.