Валерий Демин - Заветными тропами славянских племен Страница 6

«Некогда жила пара пожилых людей, имевшая трех сыновей. Два из них были разумны, а третий, Иван, был глупым. И в земле, где он жил, не было никогда дня, но всегда царила ночь [выделено Тилаком. В. Д.]. Это был результат влияния змея, и Иван убил этого змея. Но тогда явился змей о двенадцати головах, но Иван убил и его и разрубил все его головы. И немедленно над этой землей засиял свет».

Тилак проводит вполне приемлемую параллель между русской волшебной сказкой и известными гимнами Ригведы о борьбе ведийских богов с Вритрой — драконом (змеем) мрака (рис. 19), по Тилаку, олицетворяющим все ту же полярную ночь. В борьбе армии Индры и Марутов — божеств ветров — с силами мрака на стороне первых участвует еще одно ведийское божество по имени Трита Аптья. Трита означает «третий» (Аптья переводится «рожденный водой»). Тилак усматривает прямую генетическую связь между ведийским Тритой и третьим сыном волшебных славянских сказок (в данном конкретном случае — русским Иванушкой-дурачком). Полярную нагрузку, по Тилаку, несет и другой демонический герой русских сказок — Кощей Бессмертный.

Глухие воспоминания о полярной прародине, превратившиеся в сказочные мифологемы можно обнаружить в фольклоре и других славянских народов. В изумительной по своей красоте словацкой сказке «Солнечный конь» подробно рассказывается о той далекой эпохе, когда прапредки современных славян обитали в циркумполярных областях, окруженные иными, нежели теперь, полярными реалиями:

«За горами, за лесами была когда-то печальная страна, в которой никогда не светило солнце. Привольно там жилось летучим мышам да совам, а вот люди давно бы ушли оттуда куда глаза глядят. Но был у короля той страны конь с солнцем во лбу, которое озаряло все вокруг совсем как настоящее Солнце. Водили этого коня по всей стране, и куда бы он ни пришел, там становилось светло как днем. Но стоило коню скрыться за горой, как опять наступала тьма, да такая густая — хоть ножом режь. И вдруг пропал Солнечный конь, как сквозь землю провалился, и опустилась на всю страну непроглядная тьма…»

Как бы ни трансформировался сказочный сюжет за свою долгую жизнь — он неоспоримо свидетельствует об одном: далекие предки словаков и, надо полагать, предки всех славян знали о такой стране за Полярным кругом, где царит долгая ночь и бушует нескончаемая буря. Классическими образами-мифологемами славянского фольклора, олицетворяющими ту далекую эпоху являются Мороз (Морозко) и Снегурочка. При этом закодированная в фольклорных сюжетах полярная символика может приобретать самые неожиданные формы и обличия. У чехов и словаков есть популярная волшебная сказка с одним и тем же названием — «Злотовласка», совершенно не совпадающая однако по фабуле. В чешской сказке говорится о добывании героем невесты для старого короля с концом, аналогичным русскому «Коньку-горбунку». Словацкая сказка, несомненно, более архаична и построена по совсем иной схеме. Ее внутренний стержень — борьба Светлого и Темного начала. Первое олицетворяет Златовласка с золотой звездой во лбу (явная мифологема женской ипостаси Солнца), второе — Черная волшебница, душащая детей и превращающая в камень (лед?) взрослых мужчин. Налицо закодированные мифологемы Солнечного дня и Полярной ночи.

В народной памяти сохранились также и другие смутные воспоминания и о катастрофическом похолодании, постигшем Землю после глобального катаклизма. Выдающийся чешский поэт, историк и фольклорист Карел Яромир Эрбен (1811–1870) свидетельствует, что хрустальная или стеклянная гора славянских сказок есть не что иное, как образ ледяной горы, трансформировавшийся в сознании людей, а также при устной передачи от поколения к поколению. В чешском фольклоре известен и город Ледян — сродни русскому Леденцу, — что значит «ледяной». Да и в упомянутом выше чешском варианте сказки о Златовласке речь идет о прекрасной царевне, которая живет в хрустальном дворце, что находится на острове посреди моря (как известно, ни в Чехии, ни в Словакии никакого моря нет и в помине, поэтому-то в сказочном образе и закодировано воспоминание о далекой Полярной прародине в зоне Ледовитого океана). Чтобы убедиться в правомочности данного вывода, достаточно еще раз внимательно просмотреть волшебную русскую сказку «Хрустальная гора». Здесь тридесятое царство наполовину втягивается в хрустальную гору (что наглядно воспроизводит действие наступающего ледника). Но главное в другом: чтобы спасти гибнущее царство и заточенную в хрустальной горе царевну, герой, победив змея о двенадцати головах, «разрезал его туловище и на правой стороне нашел сундук; в сундуке — заяц, в зайце — утка, в утке — яйцо, в яйце — семечко, зажег и отнес к хрустальной горе — гора скоро растаяла». Растопить подобным образом, как не трудно догадаться, можно только лед и никак не хрусталь (стекло).

В славянском фольклоре имеются и другие любопытные подробности, касающиеся стеклянной горы. На ее вершине растет чудесная яблоня с золотыми молодильными яблоками. Стережет ее беспощадный сокол, сметающий вниз всякого, кто пытается одолеть скользкие, как лед, склоны. Потому-то все подножье стеклянной горы сплошь усеяно человеческими костями. Герой одной карпатской сказки сумел перехитрить кровожадного сокола — носителя тотемной символики; с помощью рысьих когтей он незаметно поднялся на вершину и отсек хищному стражу волшебной горы ноги. Кровь пролилась вниз, и все жертвы безжалостной птицы ожили. Обо всем этом можно узнать из сборника «Повести и предания народов славянского племени» (СПб., 1840), изданного ныне совершенно забытым этнографом и историком Иваном Петровичем Боричевским (1810–1870). Русские исследователи фольклора справедливо усматривали в сказочной стеклянной (хрустальной) горе отголоски общеарийской мифологии — воспоминания о вселенской горе Меру.

Вообще же полярные реминисценции, как бы это ни показалось парадоксальным на первый взгляд, обнаруживаются и в Библии. В Книге Исаии говорится об обители (сонме) богов на краю Севера, куда стремился один из возгордившихся и наказанных за это сынов человеческих — Денница, сын Зари (Ис. 14, 13). Северные те боги, по Библии, обитают на священной горе, хорошо известной в индоиранской традиции под названием Меру. В книге Иова подробно и эмоционально описывается полярная ночь:

«Ночь та, — да обладает ею мрак, да не сочтется она в днях года, да не войдет в число месяцев! О! ночь та — да будет она безлюдна; да не войдет в нее веселие! Да проклянут ее проклинающие день, способные разбудить Левиафана! Да померкнут звезды рассвета ее: пусть ждет она света, и он не приходит: и да не увидит она ресниц денницы…»

Эмоциональные заклинания пророка пробуждают в памяти те многочисленные строфы Ригведы, где говорится о долгой и страшной тьме, которая скрывает врагов бога Индры. В библейской Книге Иисуса Навина содержится ссылка на еще более древнюю книгу Праведного, где описывается поведение Солнца в приполярных областях:

«Стояло Солнце среди неба и не спешило к западу почти целый день»

Данный фрагмент практически полностью соответствует строкам Ригведы: «Свою колесницу бог Солнца остановил посреди неба», где также в метафорической форме описывается полярный день.

А есть ли полярные мотивы в древнегреческих мифах? Не могут не быть, если только прапредки эллинов пришли с Севера и принесли с собой ядро тех сказаний, которые, приспособившись к новым условиям и обрастая массой подробностей, приобрели впоследствии привычный для нас вид. Но сквозь оболочку позднейших наслоений нет-нет да и сверкнет Полярная звезда памяти о далеком прошлом. Так, перед битвой со змееногими гигантами Зевс велел Солнцу-Гелиосу, Луне-Селене и Заре-Эос не светить на землю. В небе остались только звезды. Здесь явственный намек: гигантомахия (точнее — события ей предшествовавшие) сопряжена с полнощными странами и полярной ночью.

Также в легендах о рождении Геракла различные источники единодушно свидетельствуют: когда Зевс соблазнил Алкмену, их первая брачная ночь ознаменовалась тем, что Солнце трое суток не поднималось над Землей. Такое может случиться только в Приполярье или Заполярье. Следовательно, именно там и происходили описываемые события. И именно туда, на родину предков, неоднократно возвращался величайший герой древности Геракл при совершении некоторых из своих подвигов и при освобождении Прометея. Лишь в эпоху расцвета античной цивилизации первичное ядро северных легенд было трансформировано и приспособлено к условиям Средиземноморья.

Один из крупнейших представителей сравнительного языкознания и религиоведения, санскритолог и мифограф Макс Мюллер (1823–1900) не без оснований полагал, что в период, предшествовавший образованию современных этносов, каждое слово в первоначальном арийском языке было мифом, каждое имя — образом, каждое существительное — определенным лицом и каждый предлог — маленькой драмой. По этой причине многие языческие боги — индийские, иранские, греческие, германские, славянские и прочие — не что иное, как результат персонификации поэтических обозначений (имен), неожиданных даже для тех, кто их придумал.