Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2006 #3 Страница 6

Заинтересовав собой некоторых видных иерархов аскетического духовного мировоззрения и заручившись их благорасположением, Григорий Распутин, под покровом епископской мантии владыки Феофана, проник в петроградские великосветские духовные кружки, народившиеся в последнее время в пору богоискательства… Дворец великого князя Николая Николаевича для Распутина явился милостью, брошенной пророком Илией своему ученику Елисею, привлекшей внимание к нему высочайших особ, чем Распутин и воспользовался, несмотря на наложенный на него в этом отношении запрет со стороны великого князя после того, как его высочество, поближе ознакомившись с Распутиным, разгадал в нем дерзкого авантюриста…

…Распутин, пользуясь всеобщим бесстрашием, основанным на кротости государя, ознакомленный своими милостивцами с особенностями склада мистически настроенной натуры государя, во многом по характеру своему напоминавшего своего предка Александра I (…) сумел укрепить его веру в то, что только в нем одном, в Распутине, и сосредоточены таинственные флюиды, врачующие недуг наследника и сохраняющие жизнь его высочества, и что он как бы послан Провидением на благо и счастье августейшей семьи. В конце концов Распутин настолько сам в этой мысли укрепился, что мне он несколько раз с убежденностью повторял: “Если меня около них не будет, то и их не будет”. На свои отношения с царской семьей он смотрел как на родственную связь, называл на словах и в письмах своих к высочайшим особам государя “папой”, а государыню “мамой”…

В обществе моего времени ходило много легенд о демонизме Распутина, причем сам он не старался разубеждать тех, кто ему это передавал, отделываясь многозначительным молчанием. Эти слухи отчасти поддерживались особенностями нервности всей его подвижной фигуры, аскетической складкой его лица и глубоко впавшими глазами, острыми, пронизывавшими и как бы проникавшими внутрь своего собеседника, заставлявшими многих верить в проходившую через них силу его гипнотического внушения”.

Не могу удержаться, чтобы не процитировать еще один отрывок из воспоминаний деда. Речь идет об исцелении Распутиным А. А. Вырубовой после железнодорожной катастрофы между Петроградом и Царским Селом, в которую она попала.

“О несчастном случае с А. А. Вырубовой Распутин узнал только на второй день, когда положение Вырубовой было признано очень серьезным. Она, находясь все время в забытье, была уже молитвенно напутствована глухой исповедью и причастием святых таин. Будучи в бредовом, горячечном состоянии, не открывая глаз, Вырубова повторяла лишь одну фразу: “Отец Григорий, помолись за меня”.

Ввиду настроения матери Вырубовой решено было Распутина не приглашать. Узнав о тяжелом положении Вырубовой со слов графини Витте и не имея в ту пору в своем распоряжении казенного автомобиля, Paспутин воспользовался любезно предложенным автомобилем графини Витте и прибыл в Царское Село, в приемный покой лазарета, куда была доставлена Вырубова женщиною-врачом этого лазарета княжною Гедройц, оказавшей на месте катастрофы первую медицинскую помощь пострадавшей.

В это время в палате, где лежала Вырубова, находились государь с государыней, отец Вырубовой и княжна Гедройц. Войдя в палату без разрешения, ни с кем не здороваясь, Распутин подошел к Вырубовой, взял ее руку и, упорно смотря на нее, громко и повелительно сказал ей: “Аннушка! Проснись, поглядь на меня!”

И к общему изумлению всех присутствующих, Вырубова открыла глаза и, увидев наклоненное над нею лицо Распутина, улыбнулась и сказала: “Григорий, это ты? Слава Богу!”

Тогда Распутин обернулся к присутствующим, сказал: “Поправится!” И шатаясь вышел в соседнюю комнату, где и упал в обморок. Придя в себя, Распутин почувствовал большую слабость и заметил, что он был в сильном поту.

Этот рассказ я изложил почти текстуально со слов Распутина, как он мне передавал; поверить правдивость его мне не удалось, так как с княжною Гедройц я не был знаком, и мне не представилось ни разу случая с нею встретиться, чтобы расспросить ее о подробностях этой сцены и о том, не совпал ли момент посещения Распутиным Вырубовой с фазой кризиса в болезненном состоянии Вырубовой, когда голос близкого ей человека, с которым она душевно сроднилась, ускорил конец бредовых явлений и вывел ее из забытья.

Представляя себе таким образом всю картину исцеления Распутиным Вырубовой, я ясно представлял себе, какое глубокое и сильное впечатление эта сцена “воскрешения из мертвых” должна была произвести на душевную психику высочайших особ, воочию убедившихся в наличии таинственных сил благодати Провидения, пребывавшей на Распутине, и упрочить его влияние на августейшую семью. После этого случая Вырубова, как закончил мне свой рассказ Распутин, сделалась ему “дороже всех на свете, даже царей”…”.

Интересно, что вопреки укоренившемуся мнению влияние Распутина на государя было далеко не беспрекословным, что подчеркивает в своих записках мой дед. Николай II отказывал Распутину в его просьбах, если они не отвечали его самостоятельному решению, не принимает Распутина после его скандальных выходок, а главное, царь твердо знал, что через пять лет, когда опасность жизни и здоровья наследника из-за гемофилии отпадет, он удалит от себя Распутина.

Белецкий пишет, что “в последнее время Распутин уверял своих поклонников, чему я сам был свидетелем во время одного из воскресных чаев у него на квартире в июне 1916 года в присутствии А. А. Вырубовой, что ему положено на роду еще пять лет прожить с ними, а после этого он скроется от мира и от всех своих близких и даже семьи в известном только ему одному, намеченном уже им глухом месте, вдали от людей, и там будет спасаться, строго соблюдая устав древней подвижнической жизни. Это свое намерение Распутин, как я понимал, навряд ли привел бы в осуществление, даже если бы и не был убит, так как он довольно глубоко опустился на дно своей порочной жизни.

Но Распутин ясно, по настроении государя, замечал близость наступления поворота в отношениях к нему со стороны его величества и заранее подготовлял себе почетный отход от дворца, указывая на пятилетний срок как на то время, когда наступит для наследника юношеский возраст, кладущий преграду гемофилии, внушавшей их величествам постоянную боязнь за жизнь его высочества и связавшей Распутина в силу приведенных мною причин с августейшей семьей…

К той общей характеристике, которую я дал Распутину, — пишет Белецкий, — мне остается добавить только несколько штрихов для обрисовки его личности. Распутин пренебрежения к себе и обид, ему наносимых, не прощал и никогда не забывал и мстил за них до жестокости; на людей смотрел только с точки зрения той пользы, которую он мог извлечь из общения с ними в личных для себя интересах; будучи скрытным, подозрительным и неискренним, он тем не менее требовал от окружавших его безусловной с ним искренности и фальши в отношении себя не допускал; помогая кому-нибудь, он затем стремился поработить того, кому он был полезен; в своих выводах и решениях отличался упрямством и трудно поддавался переубеждению, идя на уступки в тех только случаях, когда это отвечало его интересам; в своих домогательствах и желаниях отличался поразительной настойчивостью и до той поры не успокаивался, пока не осуществлял их; умел носить на лице своем маску лицемерия и простодушия, вводил этим в заблуждение тех, кто, не зная его (а таких было много, в особенности из состава правившей бюрократии), мечтали сделать из него послушное орудие для своих влияний на высокие сферы. Присматриваясь к судьбе тех лиц, которые искали в Распутине той или иной поддержки, я видел или печальный исход влияния на них Распутина и всей окружавшей его порочной обстановки, или фатальный для них позор, как последствие сближения их с Распутиным, но не в силу его демонизма, а главным образом вследствие свойства тех побуждений, которые толкали их идти к Распутину и заставляли затем поступаться многим в ущерб своей чести и достоинству…”.

…Теперь, спустя почти сто без малого лет, о Распутине известно достаточно много, в том числе и благодаря этим воспоминаниям моего деда. Но именно они, написанные в семнадцатом году в тюрьме, были первым подробным и достоверным рассказом о жизни и смерти Григория Распутина…

Вернусь в больничные палаты тюрьмы “Кресты”, где мой дед писал эти воспоминания. В 1917-1918 годах здесь сидели царские сановники, монархисты, великие князья. Вскоре к ним присоединились депутаты Государственной Думы и члены Временного правительства. Соседом моего деда по камере был бывший депутат Думы и известный разоблачитель провокаторов царских охранных органов В. Л. Бурцев. Койки Степана Петровича и Владимира Львовича стояли рядом. Они знали друг друга до тюрьмы, но здесь по-настоящему подружились. Бурцев проделал сложный путь от революционера до монархиста.