Дмитрий Быков - Статьи из журнала «Крестьянка» Страница 6

Точно такой была Цветаева. Есть отчаянное письмо Сергея Эфрона Максу Волошину, у которого они, собственно, и познакомились: Эфрон узнал о связи Марины с его другом, Константином Родзевичем. «Марина — человек страстей. Гораздо в большей мере чем раньше — до моего отъезда. Отдаваться с головой своему урагану для нее стало необходимостью, воздухом ее жизни. Кто является возбудителем этого урагана сейчас — неважно. Почти всегда (теперь так же как и раньше), вернее всегда все строится на самообмане. Человек выдумывается и ураган начался. Если ничтожество и ограниченность возбудителя урагана обнаруживаются скоро, Марина предается ураганному же отчаянию. Состояние, при котором появление нового возбудителя облегчается. Что — не важно, важно как. Не сущность, не источник, а ритм, бешеный ритм. Сегодня отчаяние, завтра восторг, любовь, отдавание себя с головой, и через день снова отчаяние. И это все при зорком, холодном (пожалуй вольтеровски-циничном) уме. Вчерашние возбудители сегодня остроумно и зло высмеиваются (почти всегда справедливо). Все заносится в книгу. Все спокойно, математически отливается в формулу. Громадная печь, для разогревания которой необходимы дрова, дрова и дрова. Ненужная зола выбрасывается, а качество дров не столь важно. Тяга пока хорошая — все обращается в пламя. Дрова похуже — скорее сгорают, получше дольше. Нечего и говорить, что я на растопку не гожусь уже давно». Мы-то привыкли, что он был кроткий, романтичный, безвольный… Нет — он был железный, и все понимал; и тысячекратно права она была, когда писала Берии, что «лучшего человека — не встретила». Он понимал про нее все — и все-таки любил. В оправдание Цветаевой — если поэт вообще нуждается в оправданиях, потому что с точки зрения Бога он всегда прав, ведь только его бытие и осмысленно, ведь Бог любит по-настоящему читать только стихи… но если поэт в этих оправданиях все-таки нуждается, то ему и положено быть рабом любви, не зависящим от конкретного объекта. Ведь он существует для того, чтобы сочинять, ни для чего больше. И если ему для этого нужна любовь — пусть очаровывается хоть чертом лысым, были бы тексты. С остальными сложнее — в их случае любовь совсем уж самоцельна, и «ураган» нужен им исключительно для личного удовольствия. Наслаждения более высокого порядка — а именно эмоциональный контакт с чужой душой, который возбуждает, радует и увлекает гораздо больше, чем беспрерывное терзание собственной, — для них невозможны. Любой, кто любил по-настоящему, — то есть испытывал телесный и духовный full contact с отдельной другой Вселенной, у которой обнаруживались вдруг тысячи совпадений с вашей собственной, совсем было уверившейся в своем безвыходном одиночестве, — поймет, что никакая персональная, вымышленная буря страстей этого не заменит. Но увы — число людей, способных на контакт, ограниченно. Иначе все дети рождались бы красивыми и умными, а это бывает только от настоящих совпадений, от полного и окончательного сближения. В большинстве случаев, увы, женщины партнеров додумывают. Собственная его личность волнует их в последнюю очередь. В некотором смысле они его курят, как наркоман курит коноплю. Я категорически против любых наркотиков, пишу это не для Госнаркоконтроля, а для читателя; грешно проникать с отмычкой туда, куда надо ходить со своим, любовно выточеннным ключом. Но если наркоманию художника еще можно объяснить тем, что наркогрезы нужны ему для создания шедевров, — то самоцельную, гедонистическую аддикцию обывателя не оправдать уже вовсе ничем. То же и с любовью.

Раба любви — тип, чья соматика, сложение, манеры варьируются широко, и это затрудняет ориентацию. Так сразу и не поймешь, с кем имеешь дело, а рванешься — и поздно. Они бывают длинными, тонкими, меланхоличными, анемичными, мечтательными — и классический тип как раз таков, — но вот Цветаева, например, была сравнительно невысокой, крепкой и сильной, в юности даже полноватой; мне встречались и красавицы с такой душевной организацией (красавицы, кстати, — чаще, и оттого они почти всегда несчастны в любви), и прелестные дурнушки французского типа mauvais mais charmant, и женщины без всякого обаяния, с одним только волевым напором. Они бывают глупы, а бывают цинично-умны; бывают одиночками, но чаще матерями семейств, ибо должен же кто-то обеспечивать крепкий тыл. Я не знаю, как их отличить сразу: среди них встречаются превосходные хозяйки — и абсолютные неумехи; деловые женщины — и совершенные распустехи; деловые, пожалуй, чаще — потому что им для бешеной активности нужен мотор, а сама по себе экономика таким мотором обеспечивает нас не всегда. Нужно что-то другое. Вот я, кажется, нашел: рабынями любви становятся женщины, у которых нет другого стимула жить. Все кажется им либо скучным, либо недостаточным. Нужно что-то другое — «то, чего не бывает». Ни семья, ни работа, ни творчество не заводят их до такой степени, чтобы безоглядно раскочегариться и явить миру предел своих возможностей; им нужен эмоциональный экстремум — и в этой обстановке они способны творить шедевры, демонстрировать чудеса договороспособности, пробивать лбом стены… Раба любви — женщина, сознающая недостаточность всего остального; так что это не вина, а трагедия.

А вот поведение такой рабыни описано многажды — и узнается без труда. Попасть в ее путы так просто именно потому, что на самые умеренные ваши заигрывания она отвечает с удивительной готовностью, даже и с опережением. Вы, сами того не замечая, немедленно ловитесь. А дальше — вы уже через день оказываетесь перед ней виноваты. Делается это так: вы расстаетесь после очередного свидания самым мирным образом. Через час в ваш адрес приходит sms-ка: прости, милый, все было очень хорошо, но раз так — мы должны расстаться. Что «так», в чем дело?! — вопите потрясенный вы. Оказывается, вы не так ответили на один ее вопрос. Скажем, «который час» или «какая у вас собака». Не с той интонацией. И отвели глаза. И ей сразу стало ясно, что вы ей лжете, а с тем, кто лжет в мелочах, нельзя иметь серьезные отношения. Понимаете? Вы понимаете это?! А она устроена так, что для нее возможны только серьезные, никаких других. Она не рождена для легких связей, которыми, кажется, так избалованы вы. (Поначалу вы еще воспринимаете подобные обвинения как комплимент, да так они и задуманы.) Поэтому простите, но все. Она больше не может.

Она рыдает. Она нечеловеческим усилием прерывает отношения с вами, потому что не чувствует в вас последней правды и окончательной готовности. Вы в недоумении отключаетесь и думаете: ладно, если так как хочет… хотя вообще-то все было очень даже ничего себе… и почему она так серьезно все восприняла? Мы думали трахнуться, потом еще трахнуться, но чтобы вот так вот… Наутро она звонит. Она плакала всю ночь. Муж даже спросил, не хочет ли она чаю, но она сумела что-то наврать этому чудному, святому человеку. Она в ужасе от своей вины перед ним, но не может порвать и с вами, потому что вы, оказывается, держите ее крепче, чем она думала. И теперь вы оказываетесь виноваты сразу и перед ней, и перед чудным, святым мужем, и вообще вы уже покорежили всю ее жизнь так, как будто сделали ей ребенка, а потом бросили с ним на зимней улице, презрительно швырнув под ноги триста рублей на такси.

Еще одна важная методика рабынь любви — регулярные придирки к словам. Что скрывать, очень часто мы разговариваем на автопилоте, особенно с женщинами; говорим что-то, только чтобы сотрясти воздух и заполнить паузу особенно если голова занята другим, чем-нибудь серьезным и срочным. На самом деле, конечно, на свете нет ничего серьезнее живого общения, но это понимается не сразу да и потом, раба любви — не самый интересный собеседник. Чаще всего она с кучей ненужных деталей, на которые у нее изумительнаяпамять, рассказывает вам эпизоды из своей богатой личнойжизни, в которой никто ее по-настоящему не понимал и все обманывали. Допустим, между вами происходит такой диалог:

— Ты знаешь, у одной моей подруги серьезная проблема (у женщины этого типа очень много подруг, и у них всегда проблемы — ДБ.). Она никак не может решить, куда ей поехать: муж хочет в Дубровник, а сын — в Крым.

— Да-да, очень мило, — бормочете вы.

— Что ты сказал? — напряженно переспрашивает она.

— Я сказал «Очень мило», — повторяете вы. Вы еще не привыкли, что у нее такая манера — переспрашивать, потому что для нее важно каждое сказанное вами слово.

— А что здесь очень милого? — недоумевает она. — У нее проблема, муж хочет в одно место, а сын в другое. Что же тут мило?

— Очень мило, что у нее есть такой выбор, — говорите вы. — Я вот летом вообще никуда не смог поехать.

— То есть ты хочешь сказать, что ты работаешь, а все остальные тунеядцы? — уточняет она.

— Нет, я хочу сказать не это. Мне просто нравится, что у людей возникают проблемы такого уровня.

— То есть ничьи проблемы, кроме твоих, вообще не стоят внимания?