Татьяна Москвина - Вред любви очевиден (сборник) Страница 6

«Все мужчины» – казалось бы, такая же химера, как «все женщины», это в быту-название психоза, с которым мы живём «всю жизнь», подкармливая наше чудище кто чем может. В обыденном течении жизни можно отогнать чудищ варевом ежедневной пошлости: даже громко рассказанный сальный анекдот как-то разрежает атмосферу. Все мужчины подлецы, все женщины бляди. Всё так забавно, в общем-то, ну, у одних палочка, у других дырочка. Придумано занятно, и ничего страшного. Но вот наступает «час роковой» – и серый мир становится чёрно-красным, и в молниях, освещающих мгновенно сотворённый хаос, мелькают те, первоначальные, Божественные лики – Мужчины и Женщины. Разгневанные и тоскующие лики влюблённых и поссорившихся богов. «Все мужчины» – Его плоть, «все женщины» – Её. Нами они любят, нами ссорятся, нами же и мирятся.

Но с нас им нынче… как с той паршивой овцы – разве шерсти клок.

Нынешние, тутошние женщины читают пакостные советы в журналах о том, как обольстить мужчину, – сами уже не умеют, разучились. Красота пошла на панель и ходит там с видом полного благополучия. А тот М, которого хотят заполучить Ж, – победоносная, самовлюблённая свинья, пожирающая землю, агрессор и самодур. Да, ненавижу. Убийцы. Предатели.

И вокруг – море слабых, тоскующих, заблудших, в которых пол-то едва шевелится. На жизнь бы сил наскрести, на бедную жизнёночку, а вы говорите – страсть, гроза, мир в свете молний! Ужас какой-то.

Да Господи ты Боже мой, разве я не люблю покой, чистоту, достаток, изящество быта, уют отлаженных отношений? Люблю. Никогда, в самой сильной любовной обиде, в самой несносной любовной тоске не прибегала я к средствам чёрной магии, а, отплакавшись, махала рукой – ай, ладно, в другой раз, может, что получится. Из моего большого круглого живота, похожего на пшеничный хлеб, вышли двое сыновей – стало быть, эти проклятые «все мужчины» – просто-напросто моя частица, фрагмент меня. И не выглядывает ли из-под страстной, трагической маски моей героини весёлый и любопытный глаз неунывающего Автора, которого явно забавляет всё то, что так ранит её?

Но – «если что знаешь, скажи». И я сказала, что знала: разгневана Богиня-Мать. Земля, над которой мы издеваемся, природа, которую мы оскверняем, любовь, которой мы боимся. Всю нашу игрушечную жизнь, весь наш жалкий кукольный театр может смести этим гневом – да откройте глаза-то! – уже сметает…

Примирение? Да чего же лучше, кабы мы, «все мужчины» и «все женщины», зажили в любви и мире. Только я не из тех, кто согласен на мир любой ценой. Я не отдам своё – любовь к высоте человеческого духа, мечту о России, поэзию, поиск истины, обожание природы, гордое личное время, выстраданную свободу – за снисходительное разрешение и мне «быть умной» и участвовать в мужских играх на правах «товарища специального устройства» (выражение Андрея Платонова). Я не хочу выпрашивать любовь, а хочу стать лучше, совершенней, выше, и всем то же советую. Я получила одиночество не как награду или наказание, а как естественную среду обитания, как благословенную келью. Я, ребята, взвесила ваш мир и нашла его довольно лёгким. И очень противным.

А потому – прочь, прочь отсюда, мой острый и насмешливый дух! Какое нам с тобой дело до этих мужчин и этих женщин? Мы ещё повоюем, мы увидим другое небо и другую землю, мы найдём людей моего племени, умеющих любить и ненавидеть, мечтать и петь, и умело хвалить сердитых богов, и выдумывать жизнь цвета солнца, и строить прекрасные города для благородной жизни… Моя бедная девочка Саша сошла с ума – вот дурочка. Ей просто надо было написать роман.

Здравствуй, грусть

Хорошие люди и в изрядном количестве попадаются мне на глаза в общественном транспорте. Они прилично, без пестроты и претензий одеты, ведут себя сообразно нормам достойного поведения, но на их милых бледных лицах разлита тонкая и неизбывная печаль. Такое впечатление, что передо мной не бодрый электорат Валентины Ивановны, а верные почитатели Алисы Фрейндлих, ведь только этой актрисе было суждено сполна воплотить эту особенную, замешанную на стоицизме и благородстве, утончённую петербургскую печаль, особое страдание, возвышающее и омывающее душу до чистого звука.

Не всякое страдание ведь очищает. Страдание предателя, растолкавшего в остервенении запоздалого аппетита своих товарищей, дабы единолично занять выгодное местечко на помойке новой идеологии, не поможет его больной и грязной душе. Чистота достижима лишь от труда возвышения. Более двадцати лет назад в судьбе Алисы Фрейндлих произошёл драматический перелом – из её жизни ушёл и любимый театр, и любимый человек. Но за все эти годы никто не услышал от актрисы ни одного резкого, досадующего, негодующего слова о них. В бурном потоке лихих мемуарных откровений нынешних лет мы не найдём голоса Фрейндлих.

Когда-то подобные каноны – каноны благородного господского поведения – были естественны для оранжереи дворянской культуры России. Однако Алиса Бруновна – не графиня, не княгиня. Она родилась в Ленинграде, в почтенной интеллигентной семье. И вот, как ни ругай интеллигенцию (и есть за что), придётся признать: только здесь во втором, в третьем поколении, а иногда и в первом, возможно воспроизведение канонов благородства. Больше надеяться не на что – дети «элиты», правящего класса, в благородном поведении пока не замечены. А замечены частенько в развязности, корысти, вульгарности и маниакальном стремлении к почётным должностям в новообразованных банках.

На юбилейном вечере Фрейндлих в БДТ на сцену вышел премилый квартет: губернатор Валентина Матвиенко, полпред президента по Северо-западу Илья Клебанов, председатель Законодательного собрания Вадим Тюльпанов и руководитель федерального агентства по культуре Михаил Швыдкой. Люди несли себя гордо, без рефлексии. Откуда и взяться рефлексии. Вот на днях Валентине Ивановне была присуждена премия «Национальная гордость России», за «выдающееся укрепление региона». Интересно, как бы вы ходили в качестве национальной гордости великороссов, выдающимся образом и всего за один год укрепив регион? Начальники что-то отрапортовали, а потом Михаил Швыдкой, заранее радуясь удачной шутке, подарил Фрейндлих корзиночку с набором вещиц, нужных для дома – молоток, лампочки, гвозди. «Гвозди я стырил со строительства Мариинского театра», – весело объяснил он. «О, теперь понятно, куда всё пропадает», – очаровательно отшутилась Алиса Бруновна. Экспроприированные гвозди преподносил актрисе руководитель культуры. А перед ним и была – культура. Неужто он серьёзно думает, что ею руководит?

Пока что в городе торжествует «затхлая атмосфера провинциального чванства» (выражение Томаса Манна по другому поводу). Настоящую печальную красу Петербурга и его жителей покрывает пёстрая, бойкая пошлость, и здесь дизайн городского телевидения находится в полной гармонии с общими установками. Вглядитесь в зимнее освещение, в гирлянды лампочек и могучие чупа-чупсы на набережных, изрыгающие фонтаны огней, в новые пешеходные зоны, и вы поймёте общий корень происходящего. Этот корень – в отсутствии корней. Вид и судьбу города определяют люди, о которых далеко не понятно, понимают ли они, ценят ли, чувствуют ли город? Мещанские пристрастия к нарядненькому, новенькому, обязательно блескучему становятся жалким стилем современного Петербурга. Дешёвыми блёстками, грошовыми претензиями, серпантином пустых слов осыпана его страдальческая красота, его честная бедность, его продолжающееся, несмотря ни на что, духовное напряжение.

Жизнь человека в крупном городе устроена так, что большинство людей он может повстречать лишь единожды. Я смотрю на бледные лица петербуржцев, мы обмениваемся сдержанными, но любезными взглядами… Должно быть, мы больше никогда не увидимся. Но всё-таки я могу мысленно обратиться к вам. Давайте не выступать в этом фарсе – ни в каком качестве, даже в качестве зрителей. Ведь можно сочинить некий кодекс чести петербургского бойца. Например, не участвовать в наиболее позорных средствах массовой информации, не читать их и не смотреть (мой личный список возглавляют «Пятый канал» и газета «Петербургский час пик»). По возможности не участвовать ни в каких мероприятиях городской администрации. Ни словом ни делом не поддерживать известные партии и их фракции и комитеты. При любом случае выражать общественное презрение к фальшивым почестям, лживым обещаниям, недостойному поведению официальных лиц. Искать единомышленников, постепенно объединяться – для грядущей битвы. Спокойной и честной битвы настоящего Петербурга – с тупым и злым мещанским чванством, хвастливой пошлостью, агрессивным стяжательством. Если город решится на такую битву, он имеет шансы стать настоящей духовной столицей России и дать отпор подлому и мерзкому обожествлению денег – настоящей официальной идеологии и практике правителей страны. В такой войне и пасть не зазорно.