Газета Завтра - Газета Завтра 266 (1 1999) Страница 6

Чего ради мы должны отказаться от Крыма и Севастополя? Ради того, чтобы режим Кучмы, закрыв вопрос о границах, мог спокойно продолжать откровенно антирусскую и прозападную политику?

На Украине 12 миллионов русских людей. Около половины граждан республики считают русский язык своим родным языком и думают на нем. Но режим Кучмы насильственно вытесняет русский язык из всех сфер жизни. Вещание по радио и телевидению на нем искусственно ограничивается, преподавание — сводится на нет. На всей Украине осталось лишь 14 процентов русскоязычных школ. Две трети русских детей лишены возможности обучаться на родном языке. В Киеве — матери городов русских — из 360 школ на русском среднее образование можно получить только в 18. И, как свидетельствует председатель “Русской общины” нынешней украинской столицы Константин Шуров, “чиновники киевской горадминистрации, разбредаясь по школам, подслушивают, на каком языке разговаривают на переменах дети. И если на русском, учителей ждет увольнение или переаттестация”.

Фактов антирусской политики режима Кучмы уже тогда, год назад, у нас было более чем предостаточно, и мы решили провести парламентские слушания и предать их огласке накануне вынесения договора на ратификацию. И в это самое время по инициативе Селезнева кураторство над нашим комитетом отбирают у противника договора вице-спикера Сергея Бабурина и передают вице-спикеру Светлане Горячевой. Она приходит на слушания и, вопреки всем принятым в Госдуме этическим нормам, берется председательствовать на них вместо руководителя профильного комитета. Но загасить недовольство выступавших договором ей не удалось, и в результате вызванного слушаниями резонанса он был снят с повестки дня.

Спустя полгода, в ноябре 1998 года, указом президента Кучмы утверждается “Государственная программа сотрудничества Украины с организацией Североатлантического договора (НАТО) на период до 2001 года”. Вот что в ней сказано: “Стратегической целью Украины является полномасштабная интеграция в европейские и евроатлантические структуры, осуществление с государствами-членами НАТО совместных разработок и производства вооружений, адаптация системы военной подготовки и обучения в соответствии с существующими стандартами НАТО, привлечение потенциала НАТО к переоснащению ВПК Украины, активизация проведения совместных с государствами-членами НАТО военных учений и тренировок”.

Нужны ли к этому комментарии? В договоре Ельцина и Кучмы о дружбе Украины с Россией все сводится к общим, ни к чему не обязывающим декларациям о благих намерениях, в программе сотрудничества Украины с НАТО расписан конкретный план проникновения на украинские земли западной военщины.

Политика режима Кучмы за минувший год стала еще более антироссийской. Но через два месяца после утверждения Кучмой пронатовской программы, то есть 25 декабря 98-го, Селезнев и Горячева без широкой огласки вносят в Госдуму вопрос о ратификации ельцинско-кучмовского договора. Наш комитет тут же предлагает проект постановления с отклонением ратификации. Но появляется новый проект, на котором — в нарушение регламента — не было никаких виз. Мы подготовили для депутатов перевод процитированной выше программы сотрудничества Украины с НАТО. Но нам его не разрешили распространить в зале. Мне с трибуны Госдумы не дали высказаться до конца. И в итоге депутаты от оппозиции клюнули на уговоры спикера Селезнева и проголосовали за анонимное постановление о ратификации договора. То есть прологосовали за отказ России от Крыма и Севастополя, за развязывание рук режиму Кучмы для истребления на Украине русского языка и для размещения натовских танков под Орлом и Белгородом.

Мне понятно, почему за антирусский и антироссийский договор отдали свои голоса депутаты-”яблочники” и независимый депутат Козырев. У них уже есть заслуги перед мировой демократией, и их новый вклад в натовский план “Дранг нах Остен” наверняка не останется незамеченным. Но какие тридцать сребреников могут получить депутаты от оппозиции, бездумно последовавшие вслед за высокопоставленными думскими коммунистами Селезневым и Горячевой?

Записал Николай АНИСИН

Святополк Гутман ГОРЕ ОТ ЗАДНЕГО УМА

ЭТОЙ НОЧЬЮ Грише снилась оторванная взрывом американской ракеты рука иракского мальчика, которую ему торжественно вручали в Спасо-Хаусе. А он не знал, как ее брать — вилкой, или запросто, пальцами. В конце концов презент обернули стодолларовыми купюрами и запихнули во внутренний карман его смокинга...

Затем, как это бывает только во сне, все сменилось, и Гриша опять стал маленьким, когда его отец был, как герой из книжки. Книжку написал известный педагог, и была она о той самой колонии, в которой вырос и его отец и в которой, с перерывом на войну, проработал воспитателем до самой пенсии. То есть вертухаем, как объяснили ему во дворе мальчишки, младшие братья воспитанников отца. Это было первое гадкое слово, ставшее первопричиной раздвоенности сознания Гриши, тогда и понятия не имевшего о таком слове, как “шизофрения”. Еще он не знал, что значит слово “опустить”, а когда ему преподали в этом деле наглядный урок, он понял, что в школу больше не вернется.

Пожилой психиатр, к которому отвели мальчика, тоже посоветовал сменить место учебы. Но в их районе ничего подходящего не было, и Гриша стал работать на почте, а по вечерам посещать школу рабочей молодежи. На работе и в школе, общаясь с относительно взрослыми людьми, Гриша до болезненности избегал всяких разговоров, которые во взрослой среде сопровождают всякий перекур и тем более выпивку. Особенно невыносимы были ему разбитные почтовые девицы, то и дело подкалывавшие его. Они заметили его слабое место и прилепили прозвище Белоснежка. Нет, его положительно не интересовали глупые девицы, которым так и суждено жить и состариться в этой провинции. Его захватила лихорадочная подготовка к экзаменам, во время которой он изводил себя до истощения. А еще он стал ходить в секцию бокса, чтобы впредь постоять за себя, если понадобится. Ему присвоили спортивный разряд, и кургузый пиджачок со значком стал вдруг выглядеть весомо.

Но с нервами продолжало что-то твориться. Навязчивые сны, в которых его раз за разом обижали дворовые мальчишки, заставляли Гришу избегать сна, читать до рассвета, а там обливать себя ледяной водой и топать на работу. В конце концов Гриша стал даже путать, что ему снится, а что — явь. Особенно мальчишки, они манили его и в ночной, и в дневной реальности — манили и вызывали жгучую ненависть.

Здесь сон снова сменился — он уже студент, живет в общаге и знает все слова, за которые по законам этой страны полагаются уголовные сроки: мужеложство, педофилия, растление... Спорт пришлось оставить. Тренер в институтской секции заметил, как Гриша смотрит на товарищей в душевой, и велел ему больше не приходить в зал.

Однажды его вызвали в первый отдел. Он даже и не знал, где такой находится, но ему разъяснили. А в маленькой комнатке с неприметной дверью маленький и неприметный человечек рассказал Грише, что в их учреждении тоже знают названия всех слов и статей, которые к ним полагаются. Так Гриша стал добровольным помощником у очень хороших людей, которых на самом деле не интересовало, какие анекдоты про Брежнева рассказываются в их общежитии и кто купил джинсы у фарцовщика. Его мучила двойственность и в отношении людей, которым он стал добровольно помогать: с одной стороны — это защита конституционного строя, с другой — он сексот, стукач. Стыдно, как будто взяли за одно место... А за что взяли?

Снова сон поменялся, и Гриша почувствовал себя в новой полосе своей жизни. Его застукали-таки на мелком деле с соседским парнишкой. Но хорошие люди, которые защищали конституцию, вспомнив про давний диагноз, отправили Гришу в соответствующую больницу, строго-настрого наказав не выпускать его раньше, чем через полгода, но на сей раз диагноз поставить скромный — нервное расстройство. В отделении у Гриши появился друг, добрый, нежный. Потом, когда его выписали, они продолжали встречаться за оградой... Впрочем, любовь проходит даже между мужчинами, проходит, как сон.

... Рука багдадского мальчика вдруг оказалась кистью мертвого Пуго — она шевелилась и была живая, а остальное тело осталось мертвым и глядело на Гришу и сквозь него. “Вам не присвоят маршала! — крикнул ему Гриша, — никогда, ни за что! Вам не за что!”

Пуго исчез, но продолжал оставаться где-то рядом. Потянуло гарью, то ли от Дома Советов, то ли это горели трупы в танках на улицах Грозного. Чеченцы предлагали чью-то обгорелую кисть, но он не взял. Над всем этим маячила чья-то гигантская тень, и к ней следовало тянуться. Тень прорисовалась точнее, заслонив собой все, даже голубую луну, освещавшую развалины сгоревших городов и зданий. Это был он — в знакомой треуголке и застегнутом наглухо сюртуке — Император! Император приблизился, но глянул на Гришу быстро и с презрением. Гриша хотел что-то возразить, услышал свой голос и почувствовал себя в своей спальне. Он проснулся.