Николай Зенькович - ЦК закрыт, все ушли... [Очень личная книга] Страница 62

— Подожди, Сигитас, а что произошло?

— Создан ГКЧП. Президент, кажется, отстранен от власти. В составе ГКЧП — Янаев, Павлов, Пуго, Крючков, Язов, еще какие-то деятели. По радио передавали их обращение к народу.

Теперь наступила моя очередь изумляться. На даче у нас радио не было, а телевизор по утрам мы обычно не включали, не хотелось, чтобы дочка рано вставала. В машине, как я уже говорил, мы увлеклись разговором с водителем, и радио в ней молчало.

Моя секретарша обычно приходила на работу раньше, чтобы принести свежие газеты. Когда я появлялся в своем кабинете, они уже лежали на столе. В тот день тоже было как всегда. Пачка газет ждала на обычном месте.

Можно понять нетерпение, с которым я набросился на прессу. Увы, газеты были за субботу. По-понедельникам тогда выходила только «Правда». Я раскрыл ее, но никаких материалов о ГКЧП не нашел.

Включил телевизор— «Лебединое озеро». Повернул ручку вмонтированного в стол радиоприемника — передавали один из документов ГКЧП. Успел услышать только его окончание.

Требовательно зазвонила «вертушка»— впервые в этот день. Снял трубку.

— Николай, это Оников. Доброе утро. Скажи, пожалуйста, у тебя есть документы ГКЧП? По радио передают — ничего не понять. Нужно иметь под рукой...

Леон Аршакович Оников — долгожитель ЦК. Окончил МГИМО при МИД СССР. С 1952 года — в аппарате ЦК Компартии Эстонии. С 1960 по 1991 год — в аппарате ЦК КПСС. Враг номер один орготдела, как мы шутливо называли его между собой. Остро критический ум, нестандартные мысли, и, что немаловажно — смелость.

Леону Аршаковичу тогда было под семьдесят. В ЦК, даже после многочисленных реорганизаций и сокращений, оставалось немало людей уважаемого возраста. Вели они себя тише воды, ниже травы. Прожил день, и слава Богу. Оников был возмутителем спокойствия, легендой всего аппарата. Его аналитические записки, адресованные руководству ЦК, воспринимались в орготделе как посягательство на монополию в вопросах партстроительства. Его выступления на аппаратных совещаниях и партийных собраниях вызывали дружные аплодисменты молодых работников и кривые ухмылки ортодоксов.

— Леон Аршакович, рад бы помочь, но, к сожалению, этих документов у меня нет.

— Николай, их надо читать, а не слушать. Поверь мне, старику, тут что-то не то. Держи ухо востро...

— Спасибо, Леон Аршакович. Звоните. Как только — так сразу...

Он рассмеялся. Крылатая фраза аппаратчиков выручала в щекотливых ситуациях.

Только положил трубку — в кабинет заглянула секретарша. У нее на столе хитрое приспособление: когда начальник говорит по любому из телефонов, загорается красная, синяя или желтая лампочка. Прекращается разговор, лампочка тут же гаснет.

Валя — миловидная, экстравагантно одевавшаяся женщина, тоже долгожительница ЦК, ее стаж на Старой площади исчислялся более чем двумя десятками лет. Ровная, спокойная.

— Николай Александрович, на шестом этаже сбор. Спуститесь, пожалуйста.

На шестом этаже— руководство идеологического отдела. Захожу к одному из первых замов. Он недавно пришел в ЦК. Несколько дней назад у нас состоялась размолвка.

Я настаивал на том, чтобы не проводить аккредитации в пресс-центре ЦК КПСС. Надо действовать демократическими методами, убеждал я. Проход на наши мероприятия для советских журналистов, начиная от сотрудника многотиражной заводской газеты и кончая работником «Правды», должен осуществляться по редакционным удостоверениям. Никаких ограничений ни для кого! Что касается иностранных коллег, то им достаточно аккредитационной карточки МИД СССР. Не надо плодить новых пропусков!

Казалось бы, зачем копья ломать? Ведь очевидно, что такой порядок наиболее приемлем. Тем не менее он вызвал яростное сопротивление долгожителей ЦК. Необходима отдельная аккредитация, убеждали они. Новый первый замзав пока своего мнения не высказал, внимательно прислушивался к доводам «за» и «против».

Аккредитация журналистов в пресс-центре ЦК КПСС обособит их, разделит на допущенных и не-допущенных, доказывал я. Хотя при желании ее можно превратить в большую и шумную кампанию, на которой запросто можно набрать очки у секретарей ЦК. Новый замзав слушал мои аргументы и загадочно улыбался. Решения он еще не принял.

Итак, я спустился в кабинет начальника. Там уже было много народа. Никто документов ГКЧП «живьем» не видел. Что делать? Сверху никаких указаний нет. Так ни с чем и вернулись в свои кабинеты.

Как я узнал о пресс-конференции гэкачепистов? По городскому телефону позвонили из газеты «Экономика и жизнь». Пожаловались, что их сотрудников не пропускают в пресс-центр МИД СССР на Зубовском бульваре.

— Позвоните, чтобы нас пропустили,— просили знакомые журналисты из этого издания.

— Подождите, а что там происходит?

— Как что? Пресс-конференция ГКЧП.

— Но я не могу дать им указание. Там, в отличие от нашего пресс-центра, пропускают только по аккредитации...

Вечером я уехал в аэропорт: приезжал мой давнишний приятель из Баку, с ним я когда-то вместе учился в московской ВПШ. У него большое горе — у двоих детей слабое зрение. Раз в два года он привозит их в Москву на консультацию к окулистам. Прием в поликлинике, устройство в гостинице, питание, билеты на обратный путь — это уже моя забота. Бедные ребятишки! Такие забавные, смешные, и слепые, как котята. Не дай бог такого горя родителям. Я, чем мог, помогал давнишнему товарищу.

Загодя, за две недели до его приезда, написал официальную бумагу в кассу Управления делами ЦК КПСС. Персонально тому, кто занимался продажей билетов и устройством в гостиницу, тоже долгожителю ЦК. На фирменном бланке составил убедительное письмо: прошу оказать содействие в предоставлении мест в гостинице и приобретении билетов на обратный путь до Баку — отцу, ответственному работнику ЦК Компартии Азербайджана, его жене и двум бедным детишкам. Перед тем как засылать письмо, позвонил в кассу:

— Они приедут без командировки. У главы семейства отпуск. Давайте поможем коллегам.

— Нет вопросов. Пускай приезжают и прямо ко мне.

— Но они прибудут рано утром.

— Ничего не могу поделать. Такой порядок.

— И что, они с больными детьми будут ожидать вашего прихода на работу?

— Но ведь у них нет командировки? Я придерживаюсь инструкции...

— Инструкция у вас есть. А сердце? Дайте бронь...

— Послушайте, как вас там зовут... Я действую согласно инструкции, — упрямо твердил чинуша. — Места в гостиницы и билеты на обратную дорогу только по предъявлении командировочного удостоверения. Если у вас личные интересы — тогда иное дело. Обращайтесь в другое место. А здесь ЦК, вы понимаете, что это такое?

Человек, нанятый для моего же обслуживания, явно лез в бутылку. Такое поведение технического работника было настолько неожиданным и непривычным, что я опешил. Раньше такого хамства они себе не позволяли. И только позднее, неоднократно возвращаясь к событиям, предшествовавшим роспуску ЦК, вспомнил рассказ Теймураза Авксентьевича о революции и его бабушке. История повторяется: действительно, лакеи каким-то шестым чувством ощущают грядущие перемены. Как крысы, первыми бегущие с давшего течь корабля.

Зная, что обух плетью не перешибешь, я пошел на попятную. Договорились, что он обеспечит моего знакомого билетами, а проживание я возьму на себя.

Забегая вперед, скажу, что однокашника и его ребятишек мне удалось разместить в гостинице «Россия» — в самом центре Москвы. Остались билеты.

За ними мы с приятелем пришли двадцатого августа утром, как только открылась касса. Его самолет опоздал, и вместо утра девятнадцатого он прибыл лишь вечером того же дня.

— Билетов нет, — услышали мы в заветном окошке.

— Позвольте, но ведь мы с вами договаривались: четыре билета до Баку за вами. Гостиницу я взял на себя.

— Билетов до Баку нет,— злорадно повторили в окошке кассы.

Однокашник взял меня за руку:

— Не надо. Мне стыдно. Как-нибудь уедем.

— Но ведь мы договаривались, — не отставал я. — Вы обещали. В конце концов я обращусь к Кручине. Вы что себе позволяете?

Только услышав угрозу, человек в окошке куда-то позвонил, и четыре билета перед нами. «Пробил», — с удовлетворением вздохнул я.

Это, кстати, к вопросу о привилегиях. О цековской обслуге, наглой и развращенной, распределявшей блага и льготы по своему усмотрению, отдельный разговор.

Мой друг, бывший свидетелем позорной сцены, оцепенел: и это — в ЦК КПСС?

Можно представить, каково было мне.

— Заказанные вами билеты я продал, — оправдывался человек в окошке.— Вы за ними не явились. А тут как раз ехали партработники из Баку.

— Клянусь вам,— прижал руку к сердцу мой друг, — ни одного партработника в настоящее время в Москве из Азербайджана нет...