Игорь Фесуненко - По обе стороны экватора Страница 63

Нет, не Лермонтова вспоминаешь, глядя на это бескрайнее банановое царство. «В бананово-лимонном Сингапуре», — лезет в голову песенка Вертинского. Интересно, там, в Сингапуре, такие же пальмы? И если не в Сингапуре, то где-нибудь еще на земле можно увидеть столь же невообразимое умом и неохватываемое глазом буйство бананов?

…А мы все едем и едем. Едем весь день. И через каждые двадцать-тридцать километров — остановка. То у какой-то одинокой хижины, то у тропы, уходящей от дороги в глубь бананового леса, то у крохотного поселка, прильнувшего с двух сторон к дороге, как к спасительной путеводной ниточке, которая выведет из этого зеленого буйства в привычный и спокойный мир. И на каждой остановке наш автобус подвергается дружной и яростной атаке полчищ голодных босоногих детишек. Одни просто выклянчивают монетку, другие пытаются что-то продать: густой, прокисший сок ананасов или банановый джем, вареные яйца или черствые лепешки из кукурузной муки. Вслед за мальчишками вторым эшелоном «Виатур» осаждают старики с кипами гигантских шляп, которые называются почему-то «панамскими», а продаются в Эквадоре, и старушки, протягивающие жареных куриц, смазанных для большей презентабельности желтым жиром. Со всех сторон слышатся монотонные призывы: «Ун доллар, сеньор! Ун доллар!» Это говорится с такой безысходностью, что сразу ясно: никто здесь ничего не продаст и никто ничего не купит. Одна из торговок в цветастом пончо, пестром и грязном, особенно настойчиво сует свою курицу молодой американке, та отворачивается. Старуха забегает с другой стороны. Белобрысая «гринга» подымается обратно в автобус. Старуха молча глядит ей вслед и остается стоять с курицей на вытянутой руке.

Минут через десять «Виатур» гудит и трогается. Мальчишки бегут следом, все еще протягивая к окнам свои пряники и бананы. «Ун доллар!.. Сеньор, ун доллар!» Потом отстают, окутанные пылью.

Несколько раз нас останавливает полиция. Солдаты поднимаются в автобус, внимательно рассматривают всех. Потом у двух-трех пассажиров проверяют документы, роются в баулах, сумках и мешках. Остальных не трогают. После досмотра мы продолжаем путешествие.

Смуглый паренек Карлос, сочетающий в себе функции кондуктора, контролера, стюарда и механика, поясняет, что уважаемые сеньоры пассажиры не должны волноваться: полиция ищет контрабанду.

— И оружие, — добавляет со своего места водитель Нельсон. И в ту же секунду быстрым движением приподнимает над вспотевшим затылком синюю форменную фуражку с эмблемой «Виатура»: у обочины стоит седой старик с крохотным белым гробиком на плече. Несколько мгновений все молчат, старик с гробиком исчезает позади в клубах пыли и дыма. Потом кто-то спрашивает, чего ради ведутся эти поиски оружия.

— Так ведь выборы! — поясняет Карлос, постукивая пальцами по деревянной кассе с выручкой и билетами. — Выборы. А коммунисты могут устроить «голпе»: государственный переворот.

«Голпе» — вещь серьезная. При упоминании о «голпе» все сосредоточенно затихают. Монашки-близняшки осеняют себя крестным знамением. Солдат кладет руку на вещмешок, словно услышав команду: «Приготовиться к десантированию!»

— В Эквадоре чуть ли не каждый год голпе, — говорит, ни к кому не обращаясь, старик с романом Миллера, — но я что-то не припомню, когда их устраивали коммунисты.

— То-то и оно, что еще не устраивали, — назидательно отвечает Карлос. — И слава богу, что не устраивали. А если бы устроили, хотя бы раз, так мы не сидели бы тут и не беседовали бы мирно с вашей милостью.

— Это почему же?

— Да потому, что все мы были бы уже… — Он проводит черным ногтем по жилистой шее и многозначительно глядит на старика, который, пожав плечами, вновь погружается в тропические страсти Генри Миллера.

Монашки-близняшки снова дружно крестятся, достают откуда-то из-под черной спецодежды четки и с неподражаемой синхронностью начинают перебирать их. А я размышляю о всесилии этих неандертальских убеждений: «Если придут коммунисты, жди второго пришествия и конца света». Месяц назад в самолете из Рио на Боготу моим соседом оказался адвокат. Он имел два университетских диплома: Рио-де-Жанейрского университета и парижской Сорбонны. Разговорившись с ним, я с изумлением выяснил: он убежден, что в СССР не существует права наследования. «Поэтому, — считал он, — когда там, в Советской России, человек умирает, все его имущество, вплоть до носовых платков, переходит в собственность государства. А вдова и дети должны начинать новую жизнь „от нуля“. Так думал человек с двумя университетскими дипломами! Стоит ли удивляться, что билетер-кондуктор-стюард-механик „Виатур“ Карлос опасается коммунистического „голпе“ и неизбежно последующего за ним „апокалипсиса“»?

Кстати, о «голпе». С тех пор как в 1830 году Эквадор завоевал независимость, режимы сменялись здесь в среднем раз в два года. Однако случались и более бурные периоды. С 1925 по 1948 год, то есть за 23 года, сменилось 22 правительства… Но старик, читающий Генри Миллера, прав: ни один из этих «голпе» не был «коммунистическим».

Я размышляю об этом, перелистывая свою записную книжку. И думаю о том, что весьма наглядным воплощением национальной эквадорской нестабильности может служить биография Хосе Веласко Ибарры, того самого, за которого призывают голосовать надписи на асфальте дороги, плакаты на заборах и музыкальные рекламы, исторгаемые транзистором попутчицы-гимназистки. Веласко уже в пятый раз стремится к президентскому креслу. (Забегая сейчас вперед, могу сказать, что и та попытка оказалась успешной.) За сорок лет — с начала 30-х до начала 70-х годов — этот хитрый политикан и ловкий демагог пять раз занимал президентский дворец. Но лишь один раз сумел благополучно завершить предусмотренный конституцией срок правления. В остальных четырех случаях его изгоняли политические противники, которых у него было очень много, что не так уж удивительно, учитывая феноменальную беспринципность, непоследовательность и карьеризм Ибарры.

…Вот о чем напомнили мне опасения Карлоса насчет коммунистического «голпе». И пока я размышлял об этом, наш стенающий рессорами чадящий сизым дымом ковчег «Виатур» подползал к Гуаякилю. Теперь, к концу дня и к финишу путешествия, банановые джунгли вдруг исчезли, и дорога вела нас сквозь пожухлые от засухи плантации кукурузы. Справа по курсу уставшее испепелять землю громадное медное солнце спешило окунуться в спасительную прохладу невидимого отсюда, но близкого Тихого океана.

В Гуаякиле меня ждет Хосе Солис Кастро, или, как ласково называют его друзья, «Пепе». Он — коммунист. По приглашению ТАСС работает корреспондентом агентства в этом городе [2].

Еще из окна «Виатура» бросилась в глаза любопытная особенность гуаякильской архитектуры: почти каждый дом имеет аркаду. Очень удобно для тропиков: всегда ты — в тени, а в сезон дождей — с декабря по май — аркады защищают прохожих от регулярных ежедневных ливней. Когда я сообщил об этом своем глубокомысленном наблюдении Пепе, он рассмеялся.

— Главное назначение аркад совсем иное: они помогают спрятаться от пуль.

Он сказал это, любовно поглаживая деревянный столб, поддерживающий нависший над тротуаром второй этаж. И мне показалось, что царапины и шрамы на изъеденном временем и сыростью куске мангра под его ладонью и впрямь оставлены пулями. А может быть, это так и есть? Ведь в таких городах, как Гуаякиль, на каждом шагу сталкиваешься с совершенно неожиданными и непривычными вещами и понятиями.

Возьмем, например, такой элементарно простой вопрос, как выбор помещения, в котором ты будешь работать или жить. Казалось бы, в любой стране, на любом меридиане следует искать то, что удобнее и дешевле. В Гуаякиле к этим универсальным критериям добавляются и некоторые иные, продиктованные местной спецификой…

Когда мы поднимались в корпункт ТАСС, на четвертый этаж без лифта, Пепе скакал через две ступеньки, как горный козел. Ему — ничего, он привык, не первый год бегает по этой лестнице, а я, естественно, старался не отстать, но чтобы оправдать свою одышку, с шутливым раздражением спросил: почему он не подыскал себе восьмой этаж без лифта? И услышал в ответ, что таких домов в Гуаякиле нет. А если бы были, то офис для корпункта был бы снят именно там. И именно без лифта.

Пепе сказал это и вышел в соседнюю комнату, чтобы распорядиться насчет кофе. А его помощник, совсем молодой парнишка, видимо, сообразив, что я не понимаю, о чем идет речь, объяснил:

— Понимаешь, компаньеро, в нашей работе чем выше без лифта, тем лучше: во-первых, меньше будет шастать сюда случайных зевак. А во-вторых, когда мы ощущаем повышенный интерес со стороны полиции, — вон, кстати, видишь, внизу серый «шевроле»? — вполне возможно, что это «они» и есть… Так вот, если мы ожидаем налета, то достаточно посадить внизу верного человека, чтобы он просигналил нам. И пока «они» будут шлепать без лифта вверх по лестницам на четвертый этаж, мы успеем уйти через окна по крышам и чердакам в соседний переулок. А там лови нас!