Публикации на портале Rara Avis 2015-2017 - Владимир Сергеевич Березин Страница 65

Если не относиться к корпоративным ценностям в этой ситуации без иронии, можно сойти с ума.

22.08.2016

​Товароведение (о разделении на жанры)

— Будут деньги. Надеюсь, вы не любитель торговаться, Иван? Вдова назовет вам цифру, и вам не следует торговаться. Это не принято.

Братья Стругацкие. «Хищные вещи века».

В дополнение к тому, что я рассказал на прошлой неделе, нужно заметить, что отделение фантастики от не-фантастики — какой-то странный спорт.

У большинства граждан на языке чёткого разделения жанров нет, но в той же голове существует весьма чёткое понимание — что одно, скажем, фантастика, а другое — не фантастика.

Более того, произведений очень много, причём не только дурных, но и добротных. Часто я вижу, что механизм определения того, хорошо это или плохо, сбоит. Читатель сталкивается с текстом и не может понять, что он о нём думает. Тогда читатель начинает вспоминать, на что это похоже, и понравилось ли ему. На второй стадии, если он такого не припомнил, он интересуется, за Донбасс автор или против — и вот вердикт готов.

Так работают внешние признаки — и политическую ориентацию можно заменить чем-то ещё.

Как-то мне пришлось много говорить с товароведами в книжных магазинах: сперва одна газета, в которой я работал, устраивала круглый стол с ними, а потом другая. Из этих разговоров я вынес, что именно товароведы, а, вернее, расстановщики книг на полках и определяют жанр.

Время от времени кто-то рассказывает, что «Преступление и наказание» попадает на полку детективов — но это, скорее, остроумие продавцов и некоторая пропаганда классики. А для другого и Дэн Браун — фантастика.

А в остальном сортировка при продаже очень хорошо отделяет один стиль от другого.

Вторая категория людей, что определяют жанр — художники, сочиняющие обложки. Именно от них зависит, в каком стиле написана «Лолита» — софт-порно или интеллектуальная проза. Причём я заметил, что в электронных продажах вид обложки уже в чистом виде исполняет функцию не только аннотации, но и рецензии.

Разумеется, это многих раздражает.

Потому что автор старается, пишет что-то сложное, хочет выделиться тонким знанием предмета, а вот раз — и у него на обложке человек с автоматом Калашникова и женщина в офисном костюме, да только с разрезом на юбке до пояса, и тонкие пальцы сжимают пистолет. Так велел союз издателей и товароведов.

Оттого хочется отгородиться, объяснить, что ты не такой, как эти, хотя и тебя, и их ставят ровно на одну полку «фантастика». Люди, откликающиеся на звание «фантаста», обычно раздражаются при сравнении фэндома с КСП, то есть со всякими объединениями авторской песни. Однако спокойному исследователю это сравнение может показаться очень продуктивным. Сам я в юности был погружён в мир ля-минор и обнаружил, что он ровно так же неоднороден. Там были строгие жрецы, порицавшие бардов-комсомольцев за соглашательство, там яростно обсуждалась штампованная песня, написанная ради денег. Стихи служили маркером — в одной компании пели Щербакова, но Клячкина — ни-ни, в другой пользовался успехом Бродский, как бы переложенный Мирзояном, но при упоминании Окуджавы кривили рот, в третьей кумиром был Гребенщиков, но там на стиль таёжных бардов смотрели как на искусство бомжей-алкоголиков и тому подобное дальше.

То есть существовала стойкая, изнутри охраняемая эстетика.

Но потом я обнаружил, что если сделать несколько шагов в сторону и встать на место честного обывателя, то вся эта пестрота имён описывается на расстоянии словом «барды» (так и писали на коробках с бобинами и кассетах). Потом так же обозначали свой товар продавцы на стихийных рынках.

Писали ещё «любовь» (и торговали по дешёвке уже прочитанными серийными романами-лавбургерами, среди которых обнаруживался отчего-то роман Альберто Моравиа с томной красавицей на обложке — впрочем, он занимал законное место).

С детективной литературой примерно также, но у детективщиков нет никакого сообщества, никто не заступится, там вообще — каждый умирает в одиночку.

А в фантастике (которая, конечно, так же разнородна, как и детективы от Достоевского до Юлиана Семёнова, Конан Дойла и, извините, Акунина), всё-таки сохранились многочисленные квалифицированные, и объединённые связями читатели. Да и профессиональные критики-рецензенты присутствуют, и вообще, есть всё то, что делает сообщество — сообществом.

Поэтому растёт закономерное желание гордиться своим кругом, и при этом не нести ответственности за поточный вал попаданцев и фэнтези с вампирами в кабриолетах, от, одним словом, всяких «Космических пауков — 3». Скажем, служить братьям Стругацким, как пророкам, рассматривая каждый их текст в качестве Отковения (правда, тут же появляется некто, и берёт на себя роль знаменитого хармсовского персонажа, который объяснял писателю, что он такое, после чего писатель падал, и его выносили. Теперь всё гуманнее — оппонента просто выносят из френдов в социальных сетях) — одним словом, сейчас нет никаких универсальных авторитетов нигде.

Но стремление гордиться свойственно человеческой натуре — и вот возникает желание объяснить, что «у нас-то коммунизм будет настоящий», оно очень напоминает марксистов из Южной Америки в шестидесятые годы, которые с Мао и Сталиным не хотели иметь ничего общего, а уж с Брежневым — и подавно. Нам как-то обещали коммунизм к 1980 году, что объявили в 1961-м. В 1980, впрочем, я помню не коммунизм, конечно, а отсутствие оного. Но желание гордится я наблюдал всегда — оно нормально для всякого двуногого существа без перьев.

Однако ж я знал людей, пишущих о фантастике — хорошие, честные люди, и они всегда были против обобщений. Их «отношение к теме изнутри» давно определено пушкинской фразой: «Я, конечно, презираю отечество моё с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство[112].

Но власть товароведа безжалостна: она ставит их всех рядом — и интеллектуала, который хотел поведать о теории струн в романе о звёздах, и того, кто описывал нравственный закон человека и клона, и, наконец, ту самую «Битву с космическими пауками». Все на одной полке, а в маленьком магазине для них, может, и вовсе — одна полка.

Даже споры о фантастике сейчас превращаются в товароведение. Разговор о литературе сводится к тому, кто лучше информирован о работе оптовых сетей и издательских планах. Кто-нибудь обязательно произносит «Издатели сейчас требуют…» и это выглядит как «В Париже теперь носят…»

Но, конечно, влияние торговли на литературу — тема старая.

Об этом много писали — и в