Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1963-1966 г.г. Страница 67

Как твои намерения? Остаешься ли в редколлегии? Как вы вообще намерены действовать? Отпиши всё это подробно. Что думает Ревич? Как его наследник? Я тут ему послал поздравительную телеграмму от фантастов Ленинграда — получил ли? Какого рода статью просили «Известия»?

Жду ответа, твой [подпись]

Р. S. Ленке привет. Пусть не плачет. Всё обойдется.

Дорогой Борик!

Здесь рассказывают о небывалой эпидемии гриппа у вас в Ленинграде. Очень за вас беспокоюсь. Будьте осторожны, ради бога, хотя не знаю, что это значит — быть осторожным при эпидемии. Вчера по радио пришло сообщение, что эпидемия началась и у нас. С приветом.

Насчет отношения НинМат к «ПНвС» ничего не знаю, да это и не очень важно. Литературные вкусы ее сильно отличаются от наших, симпатии лежат совсем в другой сфере, так что при всех ее достоинствах — она хороший товарищ, умница и нас любит — это не тот человек, к мнению которого о фантастике нужно чутко прислушиваться. Не Манин. Не Травинский. Конечно, если возражения идейно-политического характера — это другое дело, у нее просто хороший нюх и опыт. Там видно будет.

О Коле Коротееве не беспокойся. Он повседни был в Ленинграде пьян, а сейчас заболел гриппом и лежит. Брускин его навестит.

Ты спрашиваешь о моих намерениях. Я теперь всю эту общественную деятельность… снимая пенсне. Как только уладится дело со сборниками — немедленно ухожу из редколлегии. Возмутила меня Ариадна. Она все валит на редакцию. Сама она, как всегда, непогрешима. А ля Лысенко. А мы по ее милости имеем: а) Ленку выгоняют из редакции, б) Нудельмана отлучили от издательства, в) Редакция теперь будет под строжайшим наблюдением со стороны начальства. И всё это, по ее мнению, потому, что с нею, Громовой, не желали считаться. Провалиться им всем, чтобы я еще ввязался в такое дохлое дело.

Сейчас мы с Ленкой составили два альманаха, по счастью подвернулся большой политический памфлет и несколько рассказов, в том числе Сапаринские. Главное сейчас — протащить «В круге света», а там меня больше эта чехарда не интересует. Да, Балабухинское «Чудо святого Иллюзия» — помнишь, он читал? — подверглось резкой критике и выброшено с треском.

Что думает Ревич? По-моему, ничего особенного. Огорчается только, что закрыта трибуна для солидной критики. Его жена Танюшка за несколько дней до родов начала и сразу после родов возобновила атаки на меня: она работает в «Вокруг Света» и требует туда ХВВ. Я со стонами и воплями отмежевываюсь.[159] Вообще много к нам пристают. Вот статью в «Искусство кино», например. Может, написать им страничек пять? А из «Известий» так и не звонили. Видимо, раздумали.

Вот пока всё. Целую, твой Арк. Привет Адке, а маме я тоже сейчас напишу.

Да, чуть было не забыл: Михалев прислал репродукции своих иллюстраций. Они стали почему-то хуже. Видимо, сказывается воздействие профессоров, которые взрастили под своей сенью такого многообещающего и пр.

Работая над сборниками, АН еще пишет рецензии. В архиве сохранились четыре рецензии-отзыва с датой 27.01.65: на рассказ Колпакова «Континуум два зэт»; на рассказы Котляра «Голубой астероид» и «Возмездие»; на научно-фантастические рассказы Михановского «Евсей», «Катастрофа», «Апельсин», «Плоды воспитания» и «Погоня»; на научно-фантастические рассказы Ярова «У подножия радуги» и Гурфинкеля «Черный гребень Чолпонбая». Приведем для примера один из отзывов.

В. Михановский, по-видимому, задался отличной целью — создать цикл рассказов о «школе роботов», подобно тому, как сделал это А. Азимов в своей книге «Я, робот». Представленные произведения являются как бы образцами, пробами для будущего цикла.

К сожалению, замысел оказался явно не по плечу автору. И вот почему.

В тех случаях, когда в сюжетной основе фантастического произведения «лежит» кибернетическая машина, в наше время, после водопада произведений о роботах в СССР и за рубежом, это может иметь смысл только в трех мыслимых случаях:

1) Когда автор задается целью показать, как, по его мнению, изменится психология людей, ежедневно и ежечасно имеющих дело с «разумными машинами». Вопрос принципиально важный и задача чудовищной трудности, одна из главных задач современной советской фантастики, рассматривающей, как выражается И. Ефремов, аспекты социальной действенности науки.

2) Когда автор маскирует проблемы человеческих взаимоотношений при помощи вымышленных отношений между человеком и роботом и между роботами, т. е. ставит своей целью моделирование человеческих взаимоотношений, как это делает Азимов.

3) Наконец, когда робот в произведении служит средством гротеска, сатиры для обнажения или разоблачения современной нам действительности. Истыми мастерами тут являются Варшавский и, отчасти, Лем.

Рассказы же Михановского не несут никакой литературной нагрузки. В одном случае — это старая-престарая слезливая история про то, как баловник издевался над престарелым слугой, а тот в трудную минуту спас его и погиб сам («Евсей»). В другом — не очень интересные (потому что эпизоды имеют самодовлеющее значение, не скрывая под собой ничего) случаи из жизни «школы роботов». Есть, наконец, и откровенное переложение древнего бородатого анекдота про студента, имевшего привычку бросать сапоги в стену («Плоды воспитания») — только анекдот короток, на полстранички от силы, а рассказ растянут на одиннадцать страниц. Наконец, рассказ «Погоня» является вариантом давно навязшей на зубах темы «бунта роботов».

Мне представляется, что рассказы эти не могут быть приняты для альманаха. Между прочим, автор не лишен литературных способностей. К этим способностям да прибавить еще убежденность, что литература — не бирюльки, а исследовательская работа, и можно было бы ждать от Михановского интересное произведение.

Дорогой Аркашенька!

Эту книженцию просила меня прислать Нина Матвеевна. Адреса ее у меня нет, а потому… Если и когда встретишь, передай, пожалуйста.

Твое письмо получил. Мало пишешь, брат. Да, видно, писать нечего. У меня вот тоже ничего особенного не произошло. Болел гриппом. Потом мама болела гриппом. Теперь, кажется, Адка и Андрюшка намерены заболеть все тем же гриппом. Нет, я всегда говорил, что истинные владыки Земли — вирусы. А всё прочее — плешь.

Много раз ездил на студию — участвовал в фильме «Гордое смирение»[160] о Пулковской обсерватории. Ничего получился фильмик. От автора сценария получил приглашение что-нибудь экранизировать. Определенного ответа не дал, но автор мне понравился — интересный парень. Шлепянов его фамилия. Фантастика его интересует как способ постановки общих всечеловеческих проблем.

Завтра хочу пойти в Писдом: показывают фильмы Жана Габена, для писателей только. Любопытно.

За ПНвС еще не брался по-настоящему. Хожу вокруг, потираю руки, подскакиваю и отскакиваю.

А если к тебе будут приставать насчет ХВВ, отвечай: «ХВВ? ХВС!» Таков, мне кажется, должен быть наш лозунг по этому поводу. Нельзя рисковать предварительной печатью — потом не расхлебаешь.

Получил из МолГв 1000 руб. За что, интересно? За ХВВ? Вот пока и всё. Жму руку [подпись]

Р. S. А Ариадне хорошо бы навертеть хвост. Да как ухватишь?

Дорогой Боб!

Я мало пишу? Это ты мало пишешь. Долго пишешь. Затягиваешь.

А дела неважные. Как я уже говорил, ХВВ дали на предисловие Ефремову. Позвонил мне старик, попросил зайти. И вот что он мне сказал.

1. Это, конечно, ниже по всем показателям, чем ТББ.

2. Ему не нравится Джойссовско-Хэмовский стиль, которым мы злоупотребили, но пусть мы на это внимания не обращаем — это оценка вкусовая и нас не касается.

3. Что-то надо было бы сделать с кубинцем, который жрет в последней главе. Сцена отличная, но явственно видна борода Кастро.

4. Самое главное. Мир, нами описанный, настолько ярок и страшен, что не оставляет никакой надежды на что-либо хорошее для человечества. Это не советская фантастика, а западная, с горечью и ужасом перед будущим. Агентишки, как он величает Марию и Жилина, производят жалкое впечатление, совершенно очевидно, что и мир, который они представляют, так же жалок и беспомощен. Кстати, настолько нищи и убоги духом людишки в этой стране (впечатление: во всем мире), что слег выглядит бледным, никому не нужным атрибутом.

Он сказал, что предисловие, конечно, напишет, потому что любит нас и считает единственной надеждой советской фантастики (а он не очень-то разорителен на комплименты, впервые от него такое слышу), но, судя по разговору с Жемайтисом, с которым он виделся за день до этого, предисловие само по себе нам не поможет, и книгу просто остановят. Книга, сказал он, тем более опасна для нас и для всей советской фантастики, что написана она страшно талантливо и убедительно.