Владимир Губарев - Зарево над Припятью Страница 7

Мы идем в противоположную сторону. Нам предстоит подняться на 30 метров, на подэтажный горизонт.

Новая неожиданность: заходим в лифт и медленно плывем вверх... Комфорт!

Здесь воздух чистый, как и на рудничном дворе. Над головой тянутся вентиляционные трубы, упирающиеся в еще не тронутый пласт. Там, где когда-то герои Б. Горбатова ползли, как червяки, мы шагаем в полный рост.

За поворотом - "подземный танк", или официально "подэтажыая каретка на гусеничном ходу". Управлял ею сам руководитель бригады коммунистического труда Михаил Николаевич Петров. Один.

На наших глазах танк легко развернулся в штольне и медленно приблизился к ровной, почти отполированной стене. В лучах прожектора руда слегка искрилась. Машина раздвинула "руки", они закрутились и впились в скалу. В клубах водяных брызг виден был только силуэт человека и белый "лепесток" у него на лице. А фантастическое чудовище вгрызалось в породу.

Потом все стихло. Штольня быстро очистилась от пыли - вентиляция включена на полную мощность. Михаил Николаевич подошел к нам.

- Вы давно в шахте? - спросил я.

- Двенадцать лет.

- Тогда вы можете объективно оценить эту каретку: нужна она горнякам или нет?

- Без сомнения, нужна. Раньше мы орудовали отбойными молотками перфораторами. За день так натрясешься, что к следующей смене прийти в себя не можешь.

А теперь крути рычаги, и все. Красота! Кроме того, водяная защита. Пыли практически нет.

- А что вы делаете с помощью каретки?

- То же самое, что и перфораторами. Бурим шпуры.

В них потом закладывается взрывчатка... Машина раза в три быстрее работает, так что никакого сравнения с перфораторами ж быть не может.

- Затем производится взрыв, - добавляет главный инженер, - порода разрушается приблизительно на метр.

Она-то и попадает в вагонетки.

- Понятно...

Где-то послышался глухой хлопок.

- Это взрыв, - пояснил Казаков. - Мы широко используем взрывы и для добычи руды, и для дробления кусков. Это самая прогрессивная технология...

- У вас в шахте курят?

- Да, конечно.

Мы достали сигареты.

- Воздух в шахте очень чистый, - заговорил Алексей Трофимович, - газов нет, опасаться нечего. Наши руды позволяют и покурить, не то что уголь... Пыли мало.

Особенно следим за вентиляцией. Если в каком-то забое запыленность увеличится, тотчас же прекращаем работу и "тянем" туда трубы. Хороший воздух - главный наш закон.

- Пока мы отдыхаем, расскажите, пожалуйста, об особенностях этого месторождения, - попросил я.

- Прежде всего, оно уникальное. Здесь и железная и урановая руда. Мы добываем и то и другое.

- А много урановой руды?

- На наш век хватит. Чем тщательнее ведем разведку, тем больше находим. Вот сейчас геологи бурят на километр с лишним. Да и мы готовимся спуститься ниже.

Год-другой здесь останемся, а потом вглубь...

- И так до центра Земли?

- До тех пор, пока уран будет! - отшутился главный инженер. - Впрочем, мы уже опробовали километровую глубину. Задел на будущее. Хотите взглянуть?

Я сразу согласился. Разве это не заманчиво?

...Клеть вновь оторвалась от ног и полетела вниз.

Слегка зашумело в ушах, почти как при посадке самолета... Километр под землю - не шутка!

Если на других горизонтах просторно и нужно долго добираться до забоев, то на "километровом" горизонте тесновато. Мы не прошли и сотни метров, как уперлись в скалу. Выработка заканчивалась прямоугольной камерой, посередине которой висела "люлька". Возле хлопотали два человека - Иван Матвеевич Хрунов и Олег Иванович Елисеев. Поверх обычных шахтерских спецовок на них надеты резиновые куртки, на касках - резиновые зюйдвестки с широкими полями, и оба они похожи на рыбаков.

- Это проходческий вертикальный комплекс, - Хрунов указал на машину. Он был здесь за старшего. - Может быть, прокатитесь?

Елисеев уступил свое место, и я вскочил на легкую металлическую площадку.

- Держитесь крепче и рук не высовывайте!

Люлька двинулась по изогнутому рельсу вверх. Камера осталась сбоку под нами. Тело постепенно отклонялось. Наконец мы повисли над темной пропастью. Где-то далеко внизу слышались голоса. Мы лежали на спине, а прямо перед глазами тускло мерцала руда.

- Вот в таком положении и бурим, - нарушил моячание Хрунов.

- Не очень удобно.

- Это с непривычки, - возразил Иван Матвеевич. - Я одиннадцать лет в шахте. Раньше как было? Настил соорудим, пробурим шпуры, заложим взрывчатку и снова настил убираем, потому что поломает его во время взрыва... Мука была, а не работа... Или на тросе висели.

Акробатикой больше приходилось заниматься, чем делом... С машиной же горя не знаем... Доверьтесь моему опыту: отличный комплекс!.. Ну что, спускаемся?

Я кивнул.

Подумалось: есть своя закономерность в том, что именно здесь широко используется новейшая техника. Люди добывают "металл XX века", вполне естественно, и машины, и механизмы должны быть самыми совершенными, на уровне и сегодняшнего, и завтрашнего дня.

Захудалый в прошлом рудник, где-то на окраине Криворожья, превратился в передовое предприятие, куда горняки со всей страны едут учиться. Здесь смело подошли к решению труднейших задач, а наука и техника покоряются дерзким.

...Когда мы вернулись к стволу, на рудничном дворе толпились шахтеры. Мы присели в сторонке.

- Рабочий класс должен подниматься в первую очередь, - заметил главный инженер. - Хорошо поработали...

- Сколько мы пробыли под землей?

- Почтет шесть часов. Километров пятнадцать одолели.

Я опять вспомнил слова Головатого: действительно, время под землей идет незаметно. Солнце, наверное, уже садится...

- Сейчас пообедаем, - сказал Алексей Трофимович, - и отдыхать... У нас хорошая столовая. А так как вы всю смену пробыли в шахте, вам положено бесплатное питание. Такой уж порядок...

- Года два назад приезжал к нам один канадец, - вмешался в разговор начальник смены, - посмотрел столовую и говорит: "Очень большое излишество". Спрашиваем: "Почему?" - "Я обанкрочусь, если буду кормить бесплатно своих рабочих".

- Вам здорово повезло, что вы знакомились с шахтой не в Канаде, а в Желтых Водах, - улыбаясь, добавил Казаков.

Пустая клеть незаметно скользнула сверху и остановилась. Она пришла за нами.

Шахта гудела. Мне показалось, что где-то бушует подземная гроза. Взрывы отрывали от рудного тела урановую руду, которая будет поднята на поверхность втород сменой...

Странно, непривычно выглядит с вертолета Припять.

Белоснежные многоэтажные здания, широкие проспекты, парки и стадионы, игровые площадки рядом с детскими садами и магазины...

Город пуст. Ни одного человека на улицах, а по вечерам ни в одном из окон не загорается свет. И лишь изредка показывается на улице специальная машина - это служба дозиметрического контроля... Иногда в тишину города врывается шум двигателей - это к реакторам идет очередная вахта: три блока АЭС нуждаются в присмотре, ну а на четвертом иные события...

Город без людей... Это страшно.

Однажды я видел такой город. По-моему, если не изменяет память, это был Сан-Франциско. В фильме Стенли Крамера "На последнем берегу". Герои ленты, надев защитные костюмы, идут по безжизненному городу в поисках передатчика, посылающего в эфир непонятные сигналы. Уже давно прошла ядерная война, в живых осталось несколько десятков человек, да и те на борту подводной лодки, и они надеются, что там, в Сан-Франциско, есть еще один... Но это от ветра колышется штора, контакты передатчика замыкаются, и возникает радиосигнал...

Мертвый город. Память до мельчайших подробностей хранит вот уже десятилетия кадры из фильма. К счастью, это всего лишь фильм воображение, так сказать, его создателей.

А реальность?

Припять... Оставленная своими жителями. Взрослыми и детьми, пенсионерами и домохозяйками, физиками и дворниками, - всеми...

"Я был в Чернобыле..." Так начинаются многие письма, которые лежат передо мной. И каждое свидетельство очевидца - документ, обращенный к нашим детям и внукам. Они должны знать, как это было.

Нас семеро. Журналисты из центральных газет. Нам было разрешено побывать в зоне аварии, рассказать о том, что делается для ее ликвидации.

В основном это молодые газетчики, горячие, боевые и, к сожалению, не всегда представляющие, насколько опасна та самая радиация, которую "нельзя пощупать, почувствовать, увидеть". Однако из-за этого она не становилась менее опасной.

В Киеве к нашей группе присоединился Михаил Семенович Одинец. Фронтовик, опытный правдист, самоотверженный и бесстрашный человек.