Дмитрий Гордон - Виктор Суворов: исповедь перебежчика Страница 7

— Разумеется, но чуть-чуть приписать было реально?

— Вполне.

— Немножко на одном китайце, капельку на втором…

— Это правда, но тогда их нужно много иметь. Короче, если успешно действуешь, внакладе никак не останешься — вот что я имею в виду.

— Хорошо, а разве за счет оплаты резидентуры поправить свое финансовое положение было нельзя? Заплатил, к примеру, агенту тысячу франков, а в отчете указал — две: кто проверит?

— Это легко проверялось, и, если схватили бы за руку, очень, очень и очень нехорошо бы пришлось.

— Ну что — убили бы?

— Не пощадили бы точно. Пойми: для офицеров зарубежная командировка длилась три года (за исключением резидентов, которые там могли находиться бессрочно). Отбыв положенное время, я свою агентуру передаю следующему товарищу, который у меня принимает дела, и он может покалякать с моим мужиком по душам: «Слушай, а тебе тут пять тысяч платили.». Тот удивится: «Что-то не припоминаю такого.».

— Понятно…

— На этом можно было крепко попасться, поэтому лично я не мелочился. Не случайно же после того, как отбыл командировку, мне четвертый добавили год, а потом — в качестве особого исключения! — на пятый оставили, и что бы там ни говорили: мол, плохо работал, такой-сякой, — это только слова. Чтобы командировку продлили, нужно было иметь много друзей, ведь если у тебя один, два или три друга, за тобой легко уследить, а когда их десятки, контрразведка в растерянности. Она, разумеется, понимает, что один из них транслятор, но кто?

— «Все крупные шпионские скандалы, — сказал ты в одном из интервью, — связаны с банальной продажей агентуры».

— Подтверждаю.

— А как вообще вербуют людей? Что это за наука?

— Это не наука — искусство (Смеется.).

— Ты сам-mo многих завербовал?

— Этот вопрос мы, с твоего позволения, без ответа оставим, потому что меня сразу же обвинят: сдает, мол, налево-направо. Да, вопрос поступил, но пропущен он мимо ушей — я это не обсуждаю, потому что никого не предал и никто меня в этом уличить не может. Если кто-либо утверждает: «Он сдал агентуру», отвечаю: «Ребята, Особого совещания здесь нет, тут нельзя ухватить человека и на “Дальстрой” отправить. Если бы я кого-нибудь сдал, вспыхнул бы шпионский скандал: кого-то бы точно судили, а если бы никого не вербовал и с агентурой своей не работал, три года продержаться в Женеве не смог бы — тем более четыре, и даже пять.».

— Ну, хорошо: вербовка — это не наука, а искусство. В чем же оно заключается?

— В том, чтобы кого-то привлечь на свою сторону. Что для этого нужно? Для начала вникнуть в его мир, найти какую-то слабину. Это как рыбная ловля где-нибудь на Днепре: сидишь, удочку с червячком закинул.

— …и рыбку поймал?

— Точно. Подсек, а он такой большой, толстый карась. Вытаскиваешь его (Якобы наматывает на катушку спиннинга леску.) и — раз! — на сковородку!

«Вербовка — это как отношения мужчины и женщины, только ее цель — не интимная близость, а привлечение на свою сторону»

— Ты можешь, посмотрев на человека, сразу определить, завербуешь его или нет?

— Да, разумеется. Вот, Дима, самая первая лекция в академии — выходит матерый зубр и говорит: «Ребята, начнем с того, что разведка — это добывание сведений о противнике. Их можно получить только через агентуру, потому что если, допустим, летит спутник, он видит лишь то, что происходит сейчас, а нам нужно то, что будет происходить завтра, и через год, и через десять лет. Со спутника это не разглядишь, хоть расшибись, значит, нужно вербовать агентуру. Поднимите-ка руку, кто хоть когда-нибудь людей вербовал?».

Все глазами его едят: ты что, мол, начальник? Он соглашается: «Ладно, давайте с другой стороны зайдем. Вот приглянулась мужчине женщина, и, чтобы как-то войти с ней в контакт, он должен ей что-то приятное сказать, что-нибудь подарить. Ну как-то так, но это та же вербовка. Теперь поднимите руку, кто не вербовал никогда?». Все переглядываются: «Да вроде женатые здесь сидим — как минимум, по одной поймали и.»

— «… вербанули»…

— Да. «Так вот, — продолжает лектор, — вербовка — это как отношения мужчины и женщины, только ее цель — не интимная близость, а привлечение на свою сторону».

— Хотя близость тоже наверняка практикуется…

— Ну, не знаю — в моей практике этого не было, но я отвечаю на твой вопрос. Ты посмотрел на женщину и думаешь: «Вот эту могу вербануть, а ту нет» — есть у тебя такое?

— Конечно…

— Ну и я так же.

— Меня вербануть смог бы?

— Запросто.

— При желании, получается, к сотрудничеству можно склонить любого?

— Нет, и дело тут вот в чем. Когда я смотрю на тебя, вижу (прости мою дипломатию — я ж дипломат!) в твоих глазах интеллект, так вот, человека умного я бы завербовал, а глупого — нет: вот и все.

— Слабые стороны тех, кого присматривали для вербовки, ты и коллеги твои изучали? На этих людей давили, их ставили в ситуации, когда проще согласиться, чем отказать?

— В моей практике — нет: это только в шпионских романах так поступают. Допустим, вызывает меня босс, и я говорю: «Здесь можно пустить в ход шантаж», а он: «Шантаж (прошу прощения за параллели такие. — В. С.), как изнасилование женщины, а зачем это тебе, если есть добровольцы?». Подойти можно более тонко, а вербовать шантажом.

— Ну, хорошо: например, некто X попался на гомосексуальной связи и боится теперь разглашения — почему бы на этом его не подцепить?

— Ну, не знаю. У нас, насколько я помню, никто из ребят дел с этим не имел. Представь себе ситуацию: прибывает какой-то наш парень, успешно сходил на встречу, вернулся и работает уже не с замрезидента, а с самим резидентом. Приходит к нему так вальяжно и докладывает: «Сэр!». То есть: «Товарищ генерал, а он, вообще-то, левой ориентации, голубой дядя.». Резидент спрашивает: «А откуда ты знаешь?». И правда, откуда?

— Хороший вопрос…

— Вот-вот, поэтому никто из наших в этом не отличился, а резидентура была мощная, и каждый из нас не сидел, сложа руки. Я самым молодым был, а кого-то и по второму разу командировали, и по третьему, и в Голландии парни работали, и в Америке.

Резидент мой Валерий Петрович Калинин, которого я очень уважаю и прошу у него прощения за то, что поломал ему жизнь (из-за меня он не получил контр-адмирала), и первый мой босс Иван Петрович — зубрами были, но я никогда не слышал, чтобы подобными вещами они занимались.

— Виктор, а чья разведка лучшая в мире?

— Ну, советская, разумеется. Была.

— Лучше английской, израильской и американской?

— Дело в том, что ни в израильской, ни в американской я не служил и про английскую, хотя мне пытались ее приписать, знаю только по фильмам про Джеймса Бонда, но если подытожить все, что советская разведка за годы своего существования урвала, это кажется просто невероятным. Правда, нам было гораздо легче работать: одно дело — советский разведчик в свободной стране, и другое — американец в Союз приезжает, а тут кругом КГБ и люди запуганные от иностранца шарахаются.

— Попробуй-ка кого-нибудь завербуй…

— Ну, естественно. Вот мы с Таней, женой моей, были в Израиле, и там подходит пацанчик: «Вы знаете, а я из «Моссада».

— Ты в ответ: «Конечно же, знаю».

— (Смеется). Он киевский сам, уехал туда с родителями, и вот мы раскланиваемся: «Очень приятно.»

— «…коллега»…

— а он между тем продолжает: «У нас тут учебник есть интересный — нам его к изучению рекомендуют». — «Какой же?» — «“Аквариум” называется, поэтому я хочу подарить вам значочек моссадовский». — «Спасибо», — растрогался я (этот значок теперь у меня на стеночке дома висит), а парень заулыбался: «Мы вообще-то в детали вникаем, но очень приятно, что в этой книге изменены и фамилии, и место действия». Впрочем, это естественно — я не хотел никого подставить и постоянно работал на понижение: и в «Аквариуме», и в «Освободителе» представляюсь колхозным шофером, хотя им никогда не был.

— …что, вобщем-то, видно…

— Все, там описанное, на моих происходило глазах, я этому был свидетелем (такое и не придумаешь), но выливать на всеобщее обозрение удобрения — это не мой стиль.

«Я спасаю честь своего народа, и плюньте мне в лицо те, кто с этим не согласен!»

— Скупые строки информационного донесения: «10 июня 1978 года вместе с семьей товарищ Резун исчез из своей женевской квартиры». По версии самого Резуна, то бишь твоей, ты пошел на контакт с британской разведкой из-за того, что тебя хотели сделать козлом отпущения за крупный провал женевской резидентуры, а по другим версиям, ты был завербован британцами и впоследствии выкраден. В «Аквариуме» ты описываешь свое внутреннее перерождение, и все же каковы настоящие причины, по которым ушел к англичанам?