Антон Керсновский - История Русской армии. Часть 4. 1915–1917 гг. Страница 7

На Северном фронте генерал Куропаткин произвел 8 марта ряд безрезультатных наступлений. В 12-й армии дело ограничилось атакой VI Сибирским корпусом Куртенгофа. Войска 5-й армии – 5 дивизий из состава XIII, XXVIII корпусов и XXXVII армейского корпуса – безуспешно наступали 8-го по 12 марта от Якобштадта. По примеру генерала Рагозы генерал Гурко образовал здесь группы (генералов Гандурина[22] и Слюсаренко[23]) – и с тем же результатом. В 1-й же армии левобережный XIV корпус генерала Войшин-Жилинского, атакуя со 2-й армией, разделил печальную участь войск Плешкова. Северный фронт лишился 60 000 человек – 10 000 в 12-й армии, 38 000 в 5-й армии и 12 000 в XIV корпусе 1-й армии (этот последний был усилен 40-й пехотной дивизией IV армейского корпуса).

Ни один германский батальон не был перевезен из России под Верден[24]. Русским армиям это обошлось в полтораста тысяч человек – больше, чем к тому времени пало под Верденом французов… В своем обстоятельном труде Верден, вышедшем 13 лет спустя, маршал Франции Петен не нашел ни одного слова памяти этих 150 000 русских офицеров и солдат. Более того. Поместив в 1929 году в известном еженедельнике Иллюстрация очерк Верденского сражения, маршал Петен и здесь игнорировал кровавую русскую жертву и подчеркнул, что французская армия первую помощь получила только три месяца спустя после начала Верденского сражения, в мае, и что эта помощь пришла… от доблестного сопротивления итальянских войск австрийским атакам в Тироле. Почему именно от итальянских войск в Тироле, а не от японских пожарных или португальских бойскаутов маршал не указывает.

Мартовская неудача катастрофически повлияла на обоих главнокомандующих Куропаткина и Эверта. Они совершенно пали духом, и всякое наступление стало им казаться немыслимым. 1 апреля в Ставке состоялось под Высочайшим председательством совещание главнокомандующих фронтами относительно дальнейших действий в открывающуюся кампанию 1916 года. Генерал Куропаткин и генерал Эверт высказались за полную пассивность. При нашей технической нищете наступление должно было, по их мнению, закончиться неизбежной неудачей. Это мнение всецело разделил и приглашенный на совещание генерал Иванов.

Но тут заговорил новый главнокомандующий Юго-Западным фронтом. Государь и Алексеев услышали мужественную речь солдата и полководца. Генерал Брусилов верил в русские войска и требовал для своего пассивного фронта наступательной задачи, ручаясь за победу. Он увлек за собой нерешительную Ставку и робких своих коллег, зажег верой (хоть и не надолго) уже потухшие их сердца.

После совещания Куропаткин подошел к Брусилову:

Охота была вам, Алексей Алексеевич, напрашиваться! Вас только что назначили главнокомандующим, и вам притом выпало счастье в наступление не переходить, а следовательно, и не рисковать вашей боевой репутацией, которая теперь стоит высоко. Что вам за охота подвергаться неприятностям? Вы можете быть сменены с должности и потерять тот военный ореол, который вам удалось заслужить в настоящее время. Я бы на вашем месте всеми силами открещивался от каких бы то ни было наступательных операций, которые при настоящем положении могут вам лишь сломать шею, а личной пользы вам не принесут.

Куропаткин весь вылился в этих словах. Что можно сказать о таких военачальниках и можно было ли быть спокойным за будущее страны, участь которой вверялась в такие руки?

Решено было наступать 18-го (31 мая). Западные союзники, оставив для себя прежний срок 1 июля нового стиля, требовали в то же время от нас возможно скорейших действий – срок 15 июня нового стиля, указанный нам Жоффром в Шантильи, их больше не удовлетворял.

Юго-Западному фронту надлежало открыть кампанию демонстрацией из Ровненского района. Решительное же наступление должно было состояться к северу от Полесья. Западному фронту – нанести главный удар из Молодеченского района на Ошмяны и Вильну, Северному фронту – вспомогательный из Двинского района на Свенцяны. Эверту надлежало бить, Куропаткину – помогать, Брусилову демонстрировать.

Четвертая Галицийская битва (Брусиловское наступление)

Апрель и большая часть мая прошли в подготовке к решающему удару. Сборы Северного фронта были мешкотны. Куропаткин колебался, сомневался, теряя дух. Во всех его распоряжениях чувствовался ничем не обоснованный страх перед высадкой германского десанта в Лифляндии – в тыл Северного фронта. Прося все время усилить свои армии, генерал Куропаткин отправлял все посылаемые ему подкрепления (в общей сложности 6 пехотных и 2 кавалерийские дивизии) на охрану Балтийского побережья, ослабляя этим свою маневренную группу. Совершенно так же он накануне Мукденского сражения ослабил Маньчжурскую армию на целый корпус, опасаясь несуществовавших хунхузских полчищ в Монголии. Видно было, что на широкую наступательную операцию главнокомандующий Северным фронтом так никогда и не решится.

Для психологии старших русских военачальников эпохи Японской и Мировой войн чрезвычайно характерны скептицизм к собственным десантным операциям и одновременно панический страх перед возможностью десанта противника. Составитель плана войны Ю. Данилов оставил целую 6-ю армию на финском побережье. Первая Ставка не желала слышать о десанте на Царьград, а в то же время выход немецких кораблей в море повергал ее в трепет. То же можно сказать про генерала Рузского и Куропаткина.

Сходно обстояли дела и на Западном фронте. Никогда ни один военачальник не работал столько, сколько работал генерал Эверт. Заваленный отчетами, таблицами, ведомостями, он в свою очередь засыпал войска бесчисленным количеством приказов, указаний, наставлений, стремясь обязательно все предусмотреть до последней мелочи. Генерал Эверт и начальник его штаба генерал Квецинский[25] не умели мыслить иначе, чем по трафарету Французского фронта, стремясь с совершенно негодными средствами воспроизвести и так невысокие образцы Шампанской битвы сентября 1915 года.

После неудачи мартовского наступления ими овладело отчаяние. Они видели, что то, что они делали, не годилось. Создать же свое, новое, найти выход из стратегического тупика, куда завела русские войска чужая мысль, они были не в состоянии. За суетливой работой штаба Западного фронта чувствовалась большая нервность, неуверенность в себе и в войсках. Сосредоточенных для удара на Вильну в Молодеченском районе 12 корпусов 2-й и 4-й армий – 480 000 бойцов против 80 000 неприятеля – уже казалось генералу Эверту недостаточным – он желал иметь по корпусу на версту фронта атаки! Чем ближе надвигался решительный срок 18 мая, тем более падал духом незадачливый главнокомандующий Западным фронтом.

В последнюю минуту, когда все уже было готово, он вдруг переменил весь свой план и вместо удара на Вильну избрал почему-то удар на Барановичи, переведя на это направление штаб 4-й армии. Для переработки планов он просил две недели отсрочки – с 18 мая на 31-е и, едва лишь получив их, попросил новую отсрочку до 4 июня, опасаясь… неудачи в Троицын день! На этот раз рассердился даже покладистый Алексеев. Эверту приказано было наступать, не справляясь со святцами.

Совсем иное дело было на юго-западе. Сдавая фронт, генерал Иванов характеризовал свои армии небоеспособными, а наступление в Галиции и на Волыни – безнадежным. Генералу Брусилову удалось преодолеть инертность своих подчиненных (проникшихся было подобными взглядами бывшего своего начальника) и заставить их энергично приняться за дело. Каледин и Сахаров не ждали от наступления ничего хорошего. У более мужественных начальников – Щербачева и Лечицкого – проскальзывал скептицизм. Заминок, однако, не было никаких.

Идея, положенная генералом Брусиловым в основу плана наступления, была совершенно новой и казалась парадоксальной. Учтя полностью опыт неудавшихся наступлений и попыток прорыва сплошного фронта на Французском и Русском театрах войны, он отказался от сосредоточения в одном месте кулака, всегда заранее обнаруживаемого неприятелем, и потребовал подготовки наступления по всему фронту, дабы держать в заблуждении противника. По той же причине он решил сократить затяжную артиллерийскую подготовку и дать больше места суворовской внезапности. Каждый командующий должен был атаковать в направлении, которое сам выберет. Эти смелые идеи, порывавшие со всеми принятыми доселе шаблонами, смутили было лишенного творческой интуиции генерала Алексеева. Он пытался было возражать – по своему обыкновению слабо против этой разброски сил, но, получив отпор подчиненного, смирился – тоже по своему обыкновению.

Главную роль генерал Брусилов отвел своему правому флангу – 8-й армии как смежной с Западным фронтом, который должен был нанести врагу главный удар. Он все время помнил, что роль Юго-Западного фронта – второстепенная, и все свои стратегические расчеты подчинял выработанному в Ставке плану, сознательно принося в жертву главное направление своего фронта – Львовское, на котором стояла 11-я армия. Эту дисциплину стратегической мысли надо поставить ему в большую заслугу. В 8-ю армию он направил треть пехоты (13 дивизий из 381/2) и половину тяжелой артиллерии (19 батарей из 39) всего фронта и указал ей направление на Ковель – Брест (указание смелое, если принять во внимание, что до Бреста было 200 верст, а в резерве армии и вместе с тем всего фронта всего одна дивизия). Командовавший армией генерал Каледин решил нанести главный удар своим левым флангом в луцком направлении превосходными войсками XI и VIII армейских корпусов.