Дмитрий Орешкин - Климат и А. П. Паршев как жертвы аборта Страница 7

Как истребление отечественного хозяйства выглядело на практике, описывает барон Врангель (отец известного генерала), до революции работавший в Российском золотопромышленном обществе.

1918 г. Общество, естественно, уже национализировано. К менеджменту приходит комиссар от новой власти (слесарь лет двадцати), поставленный командовать всей горнорудной промышленностью России. Имеет место следующий диалог.

— Если не вышлите припасы рабочим на приисках, будете расстреляны за саботаж.

— Откуда же взять деньги на припасы?

— Где прежде брали, там и берите.

— Но добытое золото теперь рабочие берут себе.

— Нас не касается. Зимой, когда прииски стояли, где раньше деньги брали?

— Банк финансировал.

— Вот пусть и теперь финансирует.

— Но банки национализированы.

— Тогда финансируйте сами. Но первая жалоба на саботаж — расстрел.

Не «саботировать», пишет старый Врангель, было физически невозможно. Оставалось бежать.

Типичная ситуация. Победивший рабочий класс на приисках присвоил золото, но требует провианта. Прибыль как мотивационный механизм Золотопромышленного общества отныне вне закона. Твердый рубль, как часть этого механизма, уничтожен. Банковская инфраструктура платежей растоптана. Из какого источника, через какие каналы и ЗАЧЕМ компания из голодного Питера будет снабжать сибирских рабочих провиантом? Даже если бы те не воровали конечный продукт, деньги, за которые его можно продать, сто раз обесценятся, прежде чем пройдет следующий производственный цикл. Какой дурак будет играть в эти игры?

С другой стороны, если бы рубли не обесценились, то опять скопились бы на руках Врангеля и ему подобных. А это диверсия!

Уничтожив эффективную инфраструктуру рублевой мотивации, власть вынуждена в качестве альтернативы ввести прямое силовое принуждение. Но помогает мало: слесарей с маузерами на каждую контору не напасешься. Экономическая инфраструктура деградирует до уровня, на котором слесари с маузером, как менее эффективный, но классово верный механизм управления, все же способны ей худо-бедно управлять. С этого момента и начинает формироваться уникальный тип социалистического хозяйства, который систематически воспроизводит, с одной стороны, деревянный рубль вместо настоящего, а с другой — класс советских надсмотрщиков, выполняющих вместо рубля функции контролера и погонщика.

Коммунистическая догма предусматривала полное отсутствие денег — поскольку это механизм эксплуатации. Однако реализовать на практике эту блестящую мысль не удалось. Какое-никакое, а средство экономического стимулирования и платежа все же необходимо. Иначе — откат совсем уж в первобытно-общинную голодовку. Так что большевики русскому рублю ноги поотрывали, чтобы не ушел слишком далеко, но на карачках ползать все-таки позволили. И на том спасибо.

Вождь мирового пролетариата формулирует четко: либо твердый рубль и буржуазия, шкурно заинтересованная в наполнении рынка товаром. Тогда слесарь с маузером, а вместе с ним и демиург В.И. Ульянов становятся лишней деталью политического ландшафта. Либо, наоборот, вся власть советам, и тогда лишней («опасной») деталью ландшафта становятся полноценные деньги. А вслед за ними и рынок, насыщенный потребительскими товарами.

Извините, если получается занудно. Но надо же когда-то объяснить Паршеву и его сторонникам, что деревянный рубль появился не как следствие климатической катастрофы, а как следствие катастрофы совершенно другого рода. Когда нормальный экономический механизм, где производители конкурируют за твердый рубль и поэтому вынуждены повышать эффективность, производительность труда, экономить ресурсы и т. п., был насильственно заменен политически грамотным слесарем. Главная задача которого — удержать власть в руках диктатуры пролетариата. Диктатура победила не потому, что лучше и больше производила, а потому что быстрей и решительней стреляла. Экономика, естественно, грохнулась. И с тех пор у ленинской гвардии постоянная головная боль: следить, чтобы в России не возродилась конкурентоспособная модель хозяйства, связанные с ней нормальные деньги и класс более эффективных экономических агентов.

Довольно странно ожидать от такого государства и от такой валюты сильных позиций на мировом рынке. И русская зима здесь никаким боком не виновата.

К 1921 г. страна распростерта в невиданном доселе повсеместном голоде. Ленин все-таки отступает от коммунистических догм и провозглашает Новую экономическую политику. Преодолевая сопротивление разохотившихся товарищей с маузерами, которые требовали продолжения административного банкета. Новая политика начинается с возвращения к твердой валюте — золотому червонцу.

Некий секретарь райкома партии простодушно рассказывает, как это смотрелось в Донбассе: «Раньше там жили богато, а в голод после 1921 года люди умирали, были даже случаи людоедства». Но с 1924 года сельское хозяйство уже «…поднималось как на дрожжах. Стимулятором послужила ленинская политика НЭПа, ставшая двигателем частной инициативы. В результате сельское хозяйство быстро восстановилось до дореволюционного уровня, а кое в чем его превзошло. Продуктов в 1925 г. у нас было сколько угодно и по дешевке. После 1922 года с его голодом и людоедством теперь настало изобилие продуктов… Это было просто чудо».

Чудо и есть. Шутка ли, климат поменялся. А всего-то делов — слесарей попросили передохнуть в сторонке, а твердому червонцу позволили возродить рынок. Еда появилась, диктатура пролетариата скукожилась. Всем стало легче. Кроме больших и малых диктаторов. О чем партийный активист из Донбасса (его звали Никита Хрущев, «Воспоминания», Москва, МН, 1999) и повествует с наивностью младенца.

Паршев и рубли (Часть 2)

Однако где рынок, там и буржуазия. Она усиливается. Может перехватить сначала экономическую, а затем и политическую власть. Значит, пора опять душить. Тут на авансцену выходит И.В. Сталин, лучший в мире специалист по диктатуре.

Логика у Сталина чисто ленинская, образца 1918 года. Пролетарская административная экономика неконкурентоспособна против кулака и нэпмана. Следовательно, опять конкуренцию переводим из экономики, где НЭП сильнее, в сферу насилия, где все козыри на руках у военизированной партии и ЧК. Новая волна истребления начинаются с установления заниженных закупочных госцен на хлеб и запрета на свободную торговлю. Производитель, естественно, отказывается торговать себе в убыток. «Саботирует», в партийной терминологии. Но, имея общий приватный интерес с покупателем (который хочет кушать и потому готов вывернуться наизнанку, но заплатить), не прочь продать хлеб, минуя административные запреты, за золотую валюту.

Значит, и червонец придется уничтожить. Хлеб, как правильно формулирует Сталин, — «валюта валют». Он, как и положено нормальному товару, скапливается на руках конкурентоспособных людей, способных разумно организовать производство.

Чтобы уничтожить класс этих людей и вернуть себе руководящую и направляющую роль, Сталин соглашается оставить страну без хлеба и без червонца. Значит, еще один цикл голода и смертей.

Вот как видится ситуация Сталину, только что установившему фиксированную закупочную цену на хлеб (заведомо ниже рыночной). «…Так как всегда имеются на рынке люди, всякие спекулянты и скупщики, которые могут заплатить за хлеб втрое больше, и так как мы не можем угнаться за спекулянтами, ибо они покупают всего какой-нибудь десяток миллионов пудов, а нам надо покупать сотни миллионов пудов, то держатели хлеба все равно будут придерживать хлеб, ожидая дальнейшего повышения цен» (И. Сталин. «О правом уклоне в ВКП(б)», апрель 1929 г.).

Иными словами, Сталин вслед за Лениным признает некомпетентность советской бюрократической экономики и кивает на коварный характер твердой (хотя уже своей, пролетарской) валюты: опять стеклась, подлая, в руки классового врага. Свою неконкурентоспособность он объясняет весьма оригинально: слишком велик объем закупок. Вообще-то принято считать, что у крупного покупателя на рынке всегда преимущество. Ну, да бог с ним. Не в первый раз врет и не в последний.

Главное, суть ясна: оставлять экономику без своего прямого руководства диктатура пролетариата не намерена. Сталин не скрывает, что решает не экономическую, а политическую задачу. Установив заниженные цены, партия осознанно останавливает рыночный «самотек» хлеба. Ее задача не обеспечить расцвет экономики, а сломить классового врага. Опираясь на слесарей с маузерами, отобрать «валюту валют» силой.

Изничтожая «правых уклонистов», которые считали, что государство должно «сманеврировать ценами» и предложить хлеботорговцам нормальную рыночную плату, Сталин негодует: «Нетрудно понять, что такое «маневрирование» ценами не может не привести к полной ликвидации советской политики цен, к ликвидации регулирующей роли государства на рынке и к полному развязыванию мелкобуржуазной стихии… Ясно, что партия не может стать на этот гибельный путь».