Дмитрий Мамин-Сибиряк - Избранные письма Страница 7

Мой печатающийся в «Деле» роман «Приваловские миллионы» встречен критикой холодно, и, думаю, ему не будет теплее и на конце. Впрочем, я и не рассчитывал на успех этого романа у рецензентов, как на незаслуженные похвалы моим маленьким рассказам. И то и другое одинаково несправедливо, и мне плевать на критику, которая ничего не смыслит.

Февраль для меня был сюрпризом: кроме романа и «Старателей» в «Русской мысли», напечатан в «Отечественных записках» мой очерк «Золотуха» и, кроме того, сюрпризом помещена в «Деле» же первая половина моей повести «Максим Бенелявдов». В августе этого года, когда еще не был написан и принят роман, редакция «Дела», принимая «Максима Бенелявдова», оговорилась, что, за обилием материалов, может напечатать мою повесть не ранее мая 83 г., а в случае принятия романа — повесть пойдет в 84-м году. А между тем пустили в феврале, рядом с романом, хотя и скрыли мой псевдоним под сокращенной моей фамилией: «М-н». Итак, видишь, как человеки мира сего склонны к обману и самообману, и посему доверять им или, другими словами, класть пальца в рот не следует. Для меня лично такая перемена в мыслях редакции «Дела» очень выгодна, ибо я раньше получу деньги за повесть, а 400 р. — не лишние при нашем бюджете. За февральскую книжку «Дела» я получил 542 р., сумма неслыханная в нашей семейной хронике; эти почтенные цифры повергли Николу даже в уныние, и он обругал меня «деревянным чертом».

Все здоровы, будь и ты здоров и лепись на гору мудрости.

Николаю Игнатьичу мой поклон.

Твой брат Дмитрий.

Ходил или нет к Лаврову с моим письмом?

Может быть, придется побывать в Москве в начале мая, если Марья Якимовна поедет за Олей.

Если нуждаешься в деньгах — пиши, хотя мы уверены, что ты не должен нуждаться.

17

В. Н. МАМИНУ

30 октября 1883 г. Екатеринбург

Сегодня, наконец, получил, Володя, твое второе письмо из Москвы, а то мы, по своему обыкновению, начинали серьезно считать тебя погибшим, а Александра Ивановна даже видела приличный такому настроению сон… От печального до смешного всего несколько вершков!..

Сначала о деле: свидетельство о бедности выдается консисторией раз, — по крайней мере так было в наше время, потому что у тебя не может появиться второго отца и т. д. Объясни это инспектору, а также и те трудности и расходы, с какими сопряжено ежегодное добывание такового свидетельства из консистории. Ну, конечно, если нельзя, тогда, по хохлацкой пословице, «скачи, враже, як пан каже»… то есть в переводе: добывай свидетельство из консистории, а я с своей стороны напишу «свату» Бельтюкову в Пермь.

Письма твоего мы ждали с особенным нетерпением целую неделю, а сегодня вместе с твоим я получил письмо от Салтыкова. Пишет, что ему весьма понравилась первая часть моего большого очерка «Горное гнездо» и что он ждет с нетерпением продолжения. Конец этой статьи послан мной 20 октября. Я рассчитывал, что Салтыков прямо начнет печатать с октября, но он пишет, что статья велика, — до 15 печатных листов, — в этом году не упечатается, а поэтому предполагает начать печатание ее с января 84 года. И то добре, — как говаривал папа. В постскриптуме дедушка Евграфыч прибавляет: «Позвольте один нескромный вопрос о Вашем возрасте и социальном положении. Впрочем, ежели Вы найдете ненужным отвечать, то не стесняйтесь». Ну, натурально, у меня целый день рот до ушей, и я сейчас же написал свое curriculum vitae,[15] которое Марья Якимовна уничтожала два раза и нашла сносным только в третий раз. Меня лично письмо дедушки Евграфыча интересует больше с той стороны, которой оно касается «грошей»…

Теперь пишу большой рассказ для «Вестника Европы», под названием «Жилка», то есть самородок.

Мама здорова, Лиза тоже, Никола пропился и теперь гол, как Иов в дни своего несчастия. Марья Якимовна кланяется тебе и остается в ожидании твоего письма, которое надеется получить… к весне. Передаю ее собственные слова. Музыкальные вечера с «дядюшкой» у нас были только два раза после тебя, и то очень скучно, поелику не хватает нот. В театре еще не были ни разу.

Мои поручения: узнай имя и отчество Лаврова, только не от репортера, а лучше прямо из редакции «Русской мысли»; возьми из «Детского отдыха» мою статью «Наши инородцы»; узнай, какие и где существуют премии на беллетристику.

Будь же здоров душой, телом и мыслью

Мой поклон Колюте и Васе Знаменскому.

Костя Большаков пошел отлично, так что я за него постоянно радуюсь. Волянскому за три часа занятий — с 9 часов утра до 12 — назначено 40 р. в месяц. Кроме того, я отрекомендовал его к Андреевым, которые просили меня подыскать им репетитора для Пети.

Прощай.

Твой брат Дмитрий.

18

В.Н.МАМИНУ

3 марта 1884 г. Екатеринбург

На твое длинное литературно-критическое письмо, Володя, мне приходится отвечать только теперь, потому что раньше решительно было некогда, — кончил целых три статьи и, кроме того, каждый месяц приходится писать письма десятками. Если тебе трудно написать в месяц три-четыре письма, то можешь представить себе тот гигантский труд, когда приходится писать десятки таких писем…

Ну-с, переходим к делу.

В твоем громадном письме, «отрыгнутом» от чистого сердца, меня приятно порадовало главным образом твое серьезное отношение к литературе, хотя с твоими выводами в некоторых случаях я и не могу согласиться. Замечу еще в скобках одну особенность твоего рукописания — это авторитетность… Конечно, всякая юность самонадеянна, а юность мысли в особенности, но все-таки, хотя Александр Македонский и был великий герой, но зачем же литературные стулья ломать? Это между прочим, в виде вступления, а теперь обратимся к пунктам, именно, весь твой крестовый поход против «новых беллетристов» — одна из тех несправедливостей, которые делаются только в юности. Мы, русские, можем справедливо гордиться такими именами, как Глеб Успенский, Златовратский, Салов и т. д. Они отринули все лохмотья и декорации старинной выдохшейся эстетики и служат боевую службу, которая им в свое время зачтется. Важно то, что ни в одной европейской литературе ты не найдешь ничего подобного, например, «Власти земли» Успенского. Что вся эта школа слишком серьезно взялась за изучение народа и не хочет преклониться перед порнографически-эстетическими требованиями публики — в этом я полагаю особенную их заслугу. Ты метко выразился, хотя и чужой фразой, что народники «ввели мужика в салон», — совершенно верно и паки верно: время салонной эстетики миновало, да и салонные беллетристы тоже. Салоны теперь являются только для отрицательной стороны жизни — не больше. Итак, сиволапый беспортошный мужик торжествует в литературе к ужасу эстетической надушенной критики… Но это не так ужасно, как кажется на первый раз, потому что этот мужик является подавляющей девятидесятимиллионной массой сравнительно с тоненькой и ничтожной салонной пенкой. Обрати на сие особенное внимание, ибо здесь уже говорит арифметика.

Но вышесказанным я еще не думаю отрицать «художество», конечно за вычетом тех волчьих ям, которые вырыты нашей несчастной критикой. Только я расхожусь с тобой вот в чем: есть такие вопросы, лица и события, которые по-моему должны быть написаны в старохудожественной форме, а есть другой ряд явлений и вопросов, которым должна быть придана беллетристико-публицистическая форма. Именно так я и пишу: Кесарево Кесареви, а богово богови. Прогресс в том и заключается, что мы видим длинный ряд процессов дифференцирования, и литература переживает то же самое — чистое художество и художество прикладное, ибо довлеет дневи злоба его. Таким образом, громы и молнии твои против «Золотухи» разлетаются сами собой, тем более что серьезных статей никто не читает, а беллетристику читают все. Ты, например, глубоко ошибаешься, что «Золотуху» никто не читает, — напротив, ее все читают и все читают с большим удовольствием, чему могу представить десятки свидетелей. Специально в литературе «Золотуха» для меня сделала то, что называется «литературным именем». Посягая на «Золотуху», ты посягаешь на меня и на мое любимое детище. У меня будет ряд таких статей об Урале, и поверь, что мне скажут за них спасибо. Конечно, они имеют временный интерес, интерес минуты, с которой и умрут, но я за вечными истинами и не гонюсь, как не гонюсь и не желаю того, что называется «славой»… Мы — рядовые солдаты, и только.

В укор нашим новым беллетристам ты ставишь западных, в том числе натуральную школу с Золя во главе. Вот поистине детский взгляд… Именно, всякая литература есть создание известного народа и известного времени. Так? На одном конце, примерно, стоит Париж и Золя, а на другом Екатеринбург и Д. Сибиряк… Получается нечто вроде алгебраического уравнения, причем Д. Сибиряк никогда не будет дитей великой Франции, а Золя — екатеринбургским мещанином. Если бы Золя был русским, поверь, что он никогда бы не написал ничего вроде своей эпопеи «Ругон-Маккаров». Один человек стоит в центре европейской цивилизации, где учатся, ходя по улицам и дыша парижским воздухом, а другой — в стране гогов и магогов, где процветает «Екатеринбургская неделя». Естественно ли и справедливо ли требовать от нас того, чего мы не можем дать уже по условиям нашей жизни. То же самое заметь о Диккенсе и прочем большом европейском брате, причем припомни притчу Щедрина о мальчике в штанах и мальчике без штанов: русская изящная словесность и есть этот именно мальчик без штанов…