Александр Горбачев - Песни в пустоту Страница 7

Владимир “Вова Терех” Терещенко

Однажды, когда мы играли в “Третьем пути” уже с группой “Хлам”, после концерта Борис подошел ко мне и сказал – Володя, ты не прав. Я спрашиваю – в чем? Он: ты знаешь, у тебя в первой же песне прозвучала фраза “я пришел с работы обратно”. Как же так? Ты же вроде такой панк, как ты можешь такое со сцены произносить? Вспомни, у Мамонова есть фраза “я уволился с работы, потому что я устал”. Почему ты нарушаешь каноны жанра? Так нельзя, это нестильно, это не по-пижонски. Такие слова ты не имеешь права петь. Музыкант, художник не должен петь про работу, должен думать о других вещах!.. И дальше была очень долгая философская с ним беседа о том, что художник не должен работать. И это тоже мне многое сказало о его внутреннем содержании, его взгляде на жизнь.

Алексей Тегин

Мне нравились концерты, когда публика не платит за билеты. Потому что, когда платит, получается, что люди как бы заказывают себе музыку и получают от этого удовольствие. Другое дело, когда творится какая-то херь. То есть без билетов ты пришел, но получил по мозгам – отлично совершенно. Вот это хорошо. Такого раньше было много, теперь почти нет.

Светлана Ельчанинова

Нам приносили кассеты сотнями. Группы, которые играли что-то вторичное, я старалась на сцену не выпускать – только когда они несли с собой еще какую-то идею. Вообще сначала у нас было, конечно, больше панка. Я была против хиппизма, недолюбливала арт-рок, в какой-то момент перестала пускать любителей регги, потому что в их идеологию входит трава. Так что в основном у нас работали и играли сторонники панка, хардкора, рокабилли и чего-то более тяжелого. Потом, где-то к середине 90-х, панк себя исчерпал, идейных групп стало меньше, потому что непонятно было, с чем бороться, всем все разрешили. Началось затишье, я даже думала клуб закрыть, раз панк умер, – но потом появились стрейт-эджеры, и это была интересная альтернатива панку, которую я стала всячески поддерживать. Мне кажется, благодаря нашему клубу стрейт-эдж во многом и заявил о себе у нас. Потому что мы заявляли и музыкантам, и зрителям, и людям из других городов: мол, мы за творчество без наркотиков и алкоголя, мы поддерживаем стрейт-эдж. И он действительно как-то распространился. И сейчас неформал, альтернативщик – это скорее непьющий человек, который противопоставляет себя обществу потребления.

“Клуб имени Джерри Рубина” и “Третий путь” диверсифицировали московский андеграунд просто постольку, поскольку создали их люди разных поколений. “Джерри Рубина”, сделанный юной подвижницей Светланой Ельчаниновой, притягивал к себе все новое и прогрессивное – от панка и нойза до совсем еще начинающих инди-рокеров, пик музыкальной активности которых пришелся уже на 2000-е. Жизнь в клубе кипела самая разнообразная. Благодаря левацким взглядам его основательницы здесь все время обретались социалисты и радикальные экологи, отсюда вышли и “заибисты” (движение “За анонимное и бесплатное искусство”), и анархо-краеведы, и много кто еще. Придя в клуб днем, можно было запросто увидеть собрание анархистов, на полном серьезе обсуждавших глобальные вопросы – например, роль женщины в современном обществе. По окончании собрания все голосовали и выносили резолюцию. В дни выборов на акции в “Джерри Рубина” входным билетом был избирательный бюллетень – ну и так далее. “Третий путь” же был для людей постарше: тут репетировали “Звуки Му” и Инна Желанная, выступали Алексей Тегин и “Оберманекен”, да и средний возраст посетителей был повыше, чем в “Джерри Рубина”. Все было очень по-домашнему (собственно, для Бориса Раскольникова клуб и стал домом в самом прямом смысле этого слова) – придя на саундчек, музыканты могли встретить заспанного хозяина клуба в тренировочных штанах и домашних тапочках. Музыка звучала более интеллигентная, регулярно проводились ставшие впоследствии легендарными показы авангардной моды, московские тусовщики очень любили водить в “Третий путь” иностранцев, рекомендуя его как едва ли не главную клубную достопримечательность столицы. Объединяло эти площадки одно: многие ходили и в “Джерри Рубина”, и в “Третий путь” еженедельно, даже не заглядывая предварительно в расписание (тем более что и узнать его было толком негде), – и тот и другой были в полном смысле слова клубами, создавшими вокруг себя очень отдельную жизнь.

Если в Москве появилось сразу несколько независимых друг от друга андеграундных центров, то в Петербурге получилось иначе. То есть места, конечно, возникали и исчезали, но основным центром притяжения всех людей, продолжавших жить музыкой даже во времена, когда остальным достаточно было просто жить, стало одно место – как бы бастард Ленинградского рок-клуба, в максимально оскорбительной манере отринувший все наследие предка. Это место называлось “Там-Там”, и – еще один симптоматичный парадокс 90-х – придумал его человек, имевший к Рок-клубу самое непосредственное отношение, – бывший виолончелист “Аквариума”, добродушный человеколюбивый вегетарианец Всеволод Гаккель, в котором очень сложно было заподозрить куратора молодых экстремалов с гитарами, примочками и татуировками.

Всеволод Гаккель

Я и раньше симпатизировал панк-року, но меня к нему совершенно не тянуло. Когда появились первые группы – “Автоматические удовлетворители”, ранние ипостаси “Кино” и так далее, совсем локальная тусовка, – они были немножко несвоевременны. В тот момент мы все находились в андеграунде, все были оппозиционны официальной культуре – и панк-рок к этому ничего, кроме мата, не прибавлял; никакого социального различия между панками и непанками не было. Но к началу 90-х, когда группы эпохи рок-клуба вышли совершенно на другой уровень, появилась новая волна панка – и она уже не принимала того, что было достигнуто музыкантами нашего поколения. Они хотели начать с самого начала. И они пришли в “Там-Там”.

Александр Долгов

Андеграунд 90-х начался с клуба “Там-Там”, который открылся осенью, кажется, 91-го года – где-то в сентябре я заметил на двери станции метро самопальную афишку, которая рекламировала концерт в новом клубе “Там-Там”. Поначалу, кстати, они были бесплатные. Газета Rock Fuzz тогда уже тоже выходила. И когда я туда попал, то постарался взять интервью у Гаккеля. Первое, что я у него спросил: “Правомочно ли называть это место рок-салоном?” Поначалу мне клуб охарактеризовали именно этим словом. Гаккель рассмеялся и сказал: “Рок-притон, а не рок-салон!”

Илья Бортнюк

Я жил на Шевченко, совсем недалеко от клуба, и был такой человек – Олег Малыш, гитарист “Дурного влияния”, одной из самых интересных на тот момент постпанк-групп. Мы с ним зачем-то зашли в “Там-Там”. Это был, по моему, вообще второй концерт в клубе, он еще даже “Там-Тамом” не назывался. После этого я стал туда ходить. Помню, меня Дусер позвал на концерт группы Swindlers, там Кощей играл. И там же присутствовала группа “Пупсы”. И я помню, что возникла такая дружеская драка. То есть она была ненастоящей, а такой шуточной, между рокабиллами и панками. А потом они все братались. “Пупсы”, я считаю, выдающаяся панк-группа была. Они очень много музыки слушали – не только Sex Pistols, а, например, Кейва и Birthday Party, то есть подкованными были. И каждый их концерт был экшном. И каждый заканчивался дракой, настоящей дракой. “Пупсы” вызывали у панков очень мощные эмоции. Потом я с ними в Берлин ездил, это было в 90-м году. Совершенно невероятная поездка. Только-только рухнула стена, мы буквально через несколько месяцев туда приехали. Эта поездка в итоге и погубила группу. Когда они вернулись, почувствовали себя мегазвездами, что в итоге пагубно на них сказалось. С другой стороны, из этого появилась группа Tequilajazzz. В общем, под впечатлением от всего этого я и сам вскоре стал работать в “Там-Таме”.

Валерий Постернак

Мы начали очень много ездить из Кривого Рога в другие города. Надо сказать, никто нигде не работал, тогда можно было на двадцать долларов месяц жить, а еще у нас была репетиционная комната с какой-то аппаратурой, и мы каждый день там утром собирались и до вечера репетировали. Естественно, результат был серьезный, нас стали активно звать на фестивали, и в Каховке нас заметили питерцы. Мы жили с ними на одном корабле. К нам подошел Игорь Березовец, подошел Сергей Наветный – он тогда играл в группе “Стили”. И вот он увидел нас на сцене и говорит: “Перцы! Настоящие перцы!” Это сейчас про RHCP знает каждая пэтэушница, а тогда это было музыкой для интеллектуалов, для посвященных. И Игорь Березовец, который впоследствии занялся Чижом, а тогда просто был промоутером и выискивал новые группы, пригласил нас сыграть в трех питерских клубах. Был ноябрь 92-го года. Мы приехали и сыграли в “Горе”, “Там-Таме” и еще одном клубе, названия которого я уже не помню.