Коллектив авторов - Важнее, чем политика – 2 Страница 7

Чаще, конечно, они возникают из среды, я бы сказал, насыщенной просветительством. Но встречаются и в совершенно, казалось бы, «не унавоженной» образованием почве. И это как раз внушает мне очень осторожный оптимизм. Потому что даже у нас, где традиция, к которой любят апеллировать власти предержащие, прерывалась и изничтожалась наиболее радикальными для ХХ века и вообще для иудео-христианской цивилизации способами, традиция, все-таки, видимо, каким-то образом прорастает. Неравномерно, безусловно, но прорастает.

Совершенно согласен с тем, что образ прошлого, с которым работает основной на сегодняшний день субъект культурной политики, не имеет никакого отношения к тому, что произошло, и к тем ценностным сломам, которые происходили в истории нашей страны. Да, не имеет отношения; но даже при таком радикальном асфальтировании этих культурных слоев через них все равно что-то пробивается. И, как мне кажется, эти ростки и есть те островки, на которые можно опираться для того, чтобы выстраивать альтернативную культурную политику, параллельную культурную повестку, как принято нынче говорить. Именно это мы уже второй год с Александром Николаевичем обсуждаем на Общероссийском гражданском форуме – параллельная культурная повестка, связанная с иным пониманием субъектности культурной политики.

Культура сегодня действительно на первых полосах газет; события, которые традиционно связаны с отраслью культуры, обсуждаются очень активно. Недавно произошли два события, за которыми следили, казалось бы, и люди, считающие себя далекими от культуры. Первое – это отставка руководителя департамента культуры, министра правительства Москвы Сергея Капкова. И второе событие – исход суда по поводу постановки «Тангейзера» в Новосибирском театре оперы и балета.

И то, и другое событие, на мой взгляд, свидетельствуют о чудовищном кризисе той институциональной среды, которая существует на сегодняшний день в России. При этом первое событие мы склонны считать негативным, а второе вроде как позитивным. Потому что вот выиграли суд. Все вроде бы хорошо. Но то, что это произошло в суде, то, что над этими самыми ребятами нависала угроза реального наказания, как раз свидетельствует о том, что единственный инструмент, позволяющий создать эту институциональную среду, а именно дискуссия, о которой здесь говорил Лев Гудков, совершенно отсутствует. Возникнет ли она в результате исхода этого «тангейзеровского» процесса? Скорее, нет, потому что вроде проскочили, пронесло; но в следующий раз точно не пронесет.

И первое событие, безусловно, как нам кажется, негативное, также свидетельствует о кризисе институциональной среды. Потому что попытка создания альтернативной повестки, а именно московская культурная политика, ориентированная на открытость культурных форм, на европейские образцы, на создание публичных пространств, ориентированная на дискуссию в том числе, на такой, я бы сказал, расширительный подход к культурной отрасли, провалилась. Ведь никогда до того ни при одном ни постсоветском, ни советском руководителе московского департамента культуры это ведомство не занималось парками, велосипедными дорожками, тем, что принято называть качеством жизни. Всегда занимались театрами, музеями, институциями, которые входят в отрасль.

И вот вроде бы зашевелилось, зажило, но, по моему прогнозу, как раз Капкова должны были уволить немедленно после принятия Основ государственной культурной политики. Потому что эти основы перпендикулярны вектору культурного развития, который был задан у Капкова. И многие из нас с некоторым замиранием сердца следили за происходящим, потом что было понятно: вся эта альтернативная конструкция держится на одном-единственном человеке. А значит, институциональная среда, которая осталась еще с советских времен и вообще никак не была реформирована, находится в чудовищном состоянии. Потому что все то, что так нам нравится и так хорошо функционирует, может немедленно закончиться, как это закончилось в Перми, например, с увольнением губернатора Черкунова.

Но почему все так увлеклись пермским экспериментом? Потому что, при всех его недостатках, при всех сложностях, он действительно придал иное качество жизни. Культура, которая возникла на территории Пермского края, вдруг стала производить какие-то новые смыслы, возникли какие-то новые ценности, и все это привело к тому, что там, в частности, произошла положительная миграция населения. Люди, в том числе молодые, начали приезжать, а не уезжать. Это было связано и с тем, что там открылся филиал Высшей школы экономики, но функционировало это все вместе. А вот как только что-то такое изымается, остается только один Театр оперы и балета под руководством выдающегося дирижера Курентзиса…

Так вот, все это, как мне кажется, связано с катастрофической недореформированностью сферы культуры. На мой взгляд, вообще существуют две сферы, которые с советских времен у нас вообще никоим образом не были реформированы, – это спецслужбы и сфера культуры.

Именно сейчас ценности немедленно превращаются в культурные коды, которые ни в коем случае нельзя взломать. И это ценности, связанные с деятельностью спецслужб или, во всяком случае, силовых ведомств. А ценности закона у нас в стране нет, и об этом свидетельствует все то, что происходит на востоке Украины, где тотально нарушается законодательство всеми участниками процесса.

Не так давно рядом с метро «Третьяковская» я увидел киоск по сбору денег для Новороссии, и на этом киоске был прикреплен плакат: «Завтра Россия станет больше. Насколько, зависит от тебя». Этот слоган врезается, надо сказать, в сознание и переходит в какой-то культурный код.

Да, вот еще что важно. Ирина Ясина переживает из-за живущих далеко от столицы молодых людей, которые плохо ориентируются в происходящем. Так вот, в нашей замечательной Москве у многих вдруг возникло такое ощущение, что здесь все точно пластмассовое. Архитектор Евгений Асс, который как раз занимался в столице созданием публичных пространств, признался: «Понимаешь, я не хочу больше работать в Москве, потому что все эти ребята, все так называемые креаклы и хипстеры, которые ездят на роликах по этим моим замечательным дорожкам, они все „Крымнаш“. И у меня такое впечатление, что, что бы я ни сделал, это все равно не будет работать».

Вот это и есть сцепка двух разных сред – ценностей и качества жизни. И, я считаю, все это результат того, что на самом деле культура и в советские времена, и в постсоветские времена была совершенно недостаточно политизирована. Да, культура в России никогда не была достаточно политизирована, именно поэтому она потеряла свою функцию, и критическую, что очень горячо поддерживается властью, и соответственно смыслосозидающую.

Александр Архангельский: Передаю слово куратору проекта «Важнее, чем политика», директору Литературного музея Дмитрию Петровичу Баку. И сразу после этого перейдем к свободному обмену мнениями.

Дмитрий Бак:

«Чтобы извлечь уроки из истории, необходимо не впасть в очередной раз в редукцию аналитической оптики до безоговорочного приятия одной из непримиримо противоборствующих позиций»

Постараюсь не повторяться. Я хотел бы вернуться к тем вещам, о которых говорили Эмиль Абрамович и Лев Дмитриевич, конечно, никак не конкурируя с ними в профессиональной осведомленности, поскольку мне легче судить о культуре в узком значении, связанном с искусством, его взаимосвязью с общественными институтами.

Я полностью согласен с тем, что нет никакой предопределенности, раз и навсегда приковывающей ту или иную национальную культуру к какой-либо траектории развития. И это – несмотря на усилия Данилевского (Николая Яковлевича, разумеется), Тойнби. Шпенглера и Льва Гумилева доказать нечто совершенно противоположное. Но вместе с тем, знаете, мне по душе ироничный афоризм: «Если у тебя паранойя, это еще не значит, что за тобой не следят». В данном случае отсутствие четкой детерминированности (которая привела бы к тому, что надо было бы сложить руки и опускаться на дно в том случае, если твоя культура миновала стадию «пассионарности») не означает, что вообще не существует национальной специфики развития. Известно, как по-разному преломились модернизационные процессы в Китае, Японии, Египте и других странах. Каждая из этих траекторий, конечно, говорит о неком влиянии национальных культурных особенностей.

Можно было бы приводить в защиту этой позиции много доводов, упоминать множество имен исследователей и их работ, в частности, ссылаться на Георгия Гачева, который примерно об этом писал касательно искусства. И наш коллега Данилевский (на этот раз современный историк, Игорь Николаевич) отмечает, что в России в разное время (а порою и одновременно) сосуществовали различные сценарии и модели развития и политического управления. Игорь Данилевский считает, что три традиции властного правления в России возникли если не одновременно, то в исторически не слишком длительный период времени. «Северное» (вечевое, великоновгородское) правление, наряду с ним «южное», галицко-волынское (власть аристократии, выделяющей в качестве короля «первого среди равных»), а также, условно говоря, владимирско-московское, начавшееся с Андрея Боголюбского. И все это существовало в противоречивом диалоге.