Владимир Федоров - Бойцы моей земли: встречи и раздумья Страница 7

Сколько в этих послевоенных асеевских стихах свежести, молодой упругости! Сразу догадаешься, что написал эти строки он и никто другой. Так как же могла молодежь остаться равнодушной к автору таких стихов!

Николай Николаевич искренне не мог понять, как можно одновременно любить Маяковского и Твардовского, а тем более у обоих у них учиться одновременно. А между тем оба этих очень разных и очень больших поэта идут от одного корня — творчества великого «певца мести и печали». Да, влияние Некрасова на нашу поэзию еще полностью не изучено. Ведь ему многим обязаны Александр Блок и Демьян Бедный, Владимир Маяковский и Сергей Есенин, Михаил Исаковский и Александр Твардовский. И, конечно же, сам Николай Асеев.

Я был очень удивлен и огорчен отношением Николая Николаевича к творчеству нашего замечательного земляка Алексея Кольцова. Того самого степного певца, которым восхищались Станкевич и Белинский. Не его ли удаль и задор чувствуются не только в певучих, размашистых строках Есенина, но подземными ключами бьют и в творчестве Маяковского? А Асеев называл Кольцова «ухарем», и переубедить его было невозможно.

Из современных прозаиков Асеев тепло отзывался о Михаиле Алексееве, в частности, о его романе «Вишневый омуг». Из молодых поэтов Николай Николаевич отметил Юрия Панкратова и Ивана Харабарова. А ведь когда–то и Николай Ушаков был для Асеева молодым поэтом…

Обидно, что мы с ним мало говорили о человеке, имя которого для нас обоих было святыней. А ведь я так мечтал расспросить Асеева о живом Маяковском! Теперь не поправишь…

Странно, непривычно видеть силуэт Асеева на мемориальной доске у подъезда большого дома, где он жил. Но гораздо чаще я хожу неподалеку от Сокола по зеленеющей улице Асеева и вспоминаю ярого врага модернизированного мещанства, близкого друга и соратника Владимира Маяковского.

ХВАТКА КУЗНЕЦА

Имена Исаковского и Твардовского вошли в сознание моих сверстников почти одновременно. Критики и теперь часто ставят их рядом. Действительно, их многое объединяет. Но какие же это разные, во многом полярные индивидуальности!

А между тем оба они идут от Некрасова. Но если Исаковский по–своему развил и продолжил песенные некрасовские традиции, то Твардовский многое унаследовал от Некрасова–эпика, автора поэм «Мороз Красный нос» и ч«Кому на Руси жить хорошо».

Возьмите книгу Исаковского. Что ни стихотворение — песня. А стихи Твардовского труднее ложатся на музыку. Каждому свое.

На любом сельском празднике есть свои чудесные певцы и свои прекрасные плясуны. Твардовскому, как я и ко му другому, удалось передать в стихах полноту жизни, азарт, захватывающий ритм работы и пляски русского умельца, не любящего ударить лицом в грязь ни в труде, ни в гульбе. Раскройте наугад любую поэму. Вот странствующий Никита Моргунок, забыв про сказочную страну Муравию, разговаривает с первыми колхозниками:

Скажи — коси, скажи — носи,Скажи — ворочай пни!..Да я ж не лодырь, не злодей,Да я ж не хуже всех людей…Как хватит, хватит Моргунок,Как навернет рогатками…Сопит, хрипит, до нитки взмок,Колотье под лопатками.

Тут автору превосходно удалось передать состояние своего героя, для которого работа — праздник. Афористичность, внутренняя рифмовка — все блестяще использовано поэтом. Динамическое, выразительное слово «навернет» тут очень к месту.

А вот Никита на колхозной свадьбе любуется пляской жениха. Внешний рисунок пляски удивительно гармонирует с ее ритмом. Все делается легко, естественно, артистично. Помнится, когда я впервые читал «Страну Муравию», многие ее герои чудились живыми русскими богатырями. Да так оно и есть.

Михаил Исаковский не только старший друг, но и первый учитель Александра Твардовского, еще в Смоленске щедро поддержал начинания земляка–самородка. А к пятидесятилетию Александра Трифоновича он писал в статье «Наш самый лучший поэт»: «А. Т. Твардовский как–то сказал, что одним из признаков по–настоя–щему хороших стихов является то, что эти стихи представляют интерес не для какого–либо узкого круга любителей поэзии, а их читают, ими интересуются, их любят и все те люди, которые стихов обычно не читают.

И в этом высказывании заключена очень большая правда. И этой правде следует прежде всего сам А. Твардовский».

Помнится, Михаил Исаковский однажды сказал, задумчиво попыхивая папироской:

— А вы заметили, что сквозь все творчество Александра Трифоновича проходит образ дороги? Это смоленские проселки Моргунка, фронтовые дороги Василия Теркина и Андрея Сивцова, чужедальние дороги его детей и жены Анюты и, наконец, великий сибирский путь самого Твардовского в поэме «За далью — даль».

Лично мне ближе всего две поэмы Александра Твардовского «Страна Муравия» и «Василий Теркин».

«Страна Муравия» мне представлялась звонкой, кованой поэмой, а ее автор — рослым кузнецом. Потом я узнал, что он и в самом деле сын кузнеца. Киевский поэт и литературовед Леонид Вышеславский сравнивал Александра Твардовского с Иваном Франко, тоже сыном кузнеца. Конечно, поэты они очень разные, но их стихи сближает размах и упругость строк.

Я думаю о том, сколько критических копий поломано, сколько чернил израсходовано на то, чтобы доказать «первородство» того или иного произведения. «Такой–то поэт поднял такую–то тему первым!» Ну и что же из этого? Твардовский сам свидетельствует, что сюжет «Страны Муравии» ему подсказало выступление Александра Фадеева, отметившего, какая благодатная тема — странствия по стране неприкаянного Никиты из панферовских «Брусков». Автор «Страны Муравии» так и назвал своего героя — Никита. Очевидно, прав Анатоль Франс, сказавший, что побеждает не тот, кто пишет первым, а тот, кто напишет сильнее и глубже.

В дни войны с белофиннами в армейской газете родился веселый персонаж Вася Теркин, любимец советских бойцов. Авторами его были несколько литераторов, в том числе и Александр Твардовский. Поэт Борис Палийчук рассказывал мне, как они вместе с Александром Трифоновичем работали в тревожные годы Отечественной войны над другим образом — смелого и веселого солдата Ивана Гвоздева, шагавшего по страницам фронтовой газеты. Но между неунывающими, но не очень–то глубокими газетными «родичами» Теркина и образом самого Теркина — принципиальная разница. Автору поэмы удалось «влить» в своего героя живую кровь.

То серьезный, то потешный,Нипочем, что дождь, что снег, —В бой, вперед, в огонь кромешныйОн идет, святой и грешный,Русский чудо–человек.

А сам Твардовский после войны был уже полон новых замыслов.

— Настоящий художник не может топтаться на месте, — говорил он. — Надо искать, двигаться вперед. А смаковать вчерашние достижения — удел подражателей.

В одном из писем ко мне автор «Теркина» высказал свой принцип, которого неуклонно придерживается: «Стихи новые должны больше отличаться от старых, оставаясь, конечно, стихами Вашими».

Даже такой далекий по убеждениям от Твардовского писатель, как Иван Бунин, по достоинству оценил «Василия Теркина». 10 сентября 1947 года он писал в Россию своему другу Николаю Телешеву: «Я (читатель, как ты знаешь, придирчивый, требовательный) совершенно восхищен его талантом — это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный, солдатский язык — ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно–пошлого слова!»

Интересно отметить, что ядреному, меткому языку поэт Твардовский больше учился у Бунина–прозаика, чем у Бунина–поэта. У нас мало еще изучают, как проза влияет на поэзию, и наоборот. Известно, что Александр Макаров в свое время говорил о влиянии чеховской прозы на стихи Твардовского.

Удивительно, что этот критик, тонко чувствовавший своеобразие творчества Твардовского и давший один из самых глубоких анализов «Василия Теркина», несколько упрощенно понял предвоенные сельские стихи смоленского самородка, полемически назвав их поэзией «умиротворенности и нравственного покоя».

Нет, «Сельская хроника» Твардовского дышала не умиротворенностью и нравственным покоем, а нравственным здоровьем, без которого невозможно представить и Василия Теркина. Александр Макаров очень верно подметил, что суровые годы испытаний помогли автору углубить счастливо найденный характер героя. Но ведь характер–то этот подготовила не только «Фронтовая хроника», но и «Сельская хроника», автор которой жадно всматривался в новь деревенской жизни. Нам легко представить сельского парня Васю Теркина в кругу печника Ивушки, деда Данилы и других любимых довоенных персонажей поэта. Именно эта среда и породила Теркина. Какой душевностью веет в его воспоминаниях от слов «мой родимый сельсовет»!..