Михаил Задорнов - Поцелуй ведьмы. Часть 1 Страница 8

«Вам куда? И мне туда же! Садитесь».

И вдруг… Не верю своим ушам! В глубине леса урчит мотор. Дорога извилистая, тайга с двух сторон дремучая, сама машина не видна — может, почудилось? Или впрямь колдовской лес? Звук явно приближался. Медленно, словно какое-то тяжёлое боевое орудие кряхтело на очень медленной скорости, пробираясь по тесной ему дороге. Я приподнялся, наивно полагая, что, стоя, раньше увижу, кто сейчас облегчит участь будущего знаменитого тележурналиста, лауреата Государственной премии.

Из-за таёжного поворота показалась морда десятитонного грузовика. Когда выполз весь, я понял, почему он так напряжно кряхтел — кузов был нагружен лесом: стволы уложены аккуратно друг к дружке, как снаряды для какого-то дальнобойного орудия.

Но что это?! Теперь я уже не верил своим глазам — точно явление аномальное — за рулём сидела… нет, этого не могло быть — молодая женщина! В деревнях таких называют молодухами. Белокурая, словно из сна юноши периода первого созревания. Весь этот грузовой «механизм» медленно ко мне подползал, а видение не пропадало — оно ловко крутило баранку размером с колесо от телеги, как заправский мужик-водила. С радостью для себя отметил, что «видение»-то очень даже ничего!

Впрочем, в тайге любая женщина очень даже ничего. А если ещё и белокурая! Слово «блондинка» в то время не было отрицательным.

Монстр-грузовик, увидев меня, насмешливо фыркнул и остановился, «видение» высунулось из окна:

— Ну что, журналист, тебя подвезти? — оно так приветливо улыбалось, что я забыл и об аномальной зоне, и о своём будущем в телевизоре, и даже о смокинге с манишкой.

В моей голове ничего не срасталось — хорошенькая блондинка за рулём лесовоза в тайге? Я даже не сразу понял смысл сказанных ею слов. И только когда взобрался в высокую кабину, у меня аж мурашки по телу побежали: «Откуда она знает, что я журналист?» вопрос сам вырвался из меня:

— Откуда ты знаешь, что я журналист?

— Я ведьма! — она рассмеялась, как обычно смеются русские женщины, когда рассказывают о какой-нибудь своей неприятности. К примеру: «Ой, мне премию не дали», «Мой муж совсем сдурел!» или:

«А мой-то алкоголиком стал»… Всё это наши бабы будут пересказывать друг другу, непременно хихикая.

— Какая ж ты ведьма, если голубоглазая?

— Я добрая ведьма, не боись, — она снова засмеялась далеко не ведьмаческим смехом. — Из Москвы, что ли?

Может, и вправду, ведьма? Или экстрасенс?

Потому и лес казался колдовским, что она уже приближалась, сидя верхом на своём монстре? Мне стало стыдно от такой мысли. Я ведь бывший комсомолец, атеист! С другой стороны, откуда она узнала, что я журналист из Москвы? Я даже малость оробел, когда она стала отвечать на мой вопрос, хотя я вслух его не задал:

— А кто, по-твоему, к нам забрести может? На работягу ты не похож, вон руки чистенькие. Фотоаппарат, блокнот в кармане, две ручки шариковые… бамовский работник? Глаза не комсомольские. Значит, журналист! Складно объяснила? Ну, теперь ты давай гадай.

— О чём?

— Ну про меня? Хочу проверить, ты способный или только кажешься?

Она разговаривала со мной так, словно была хозяйкой всей этой колдовской таёжной глуши, а я — бездарным учеником местного лесника.

— Кто ты? Ты… ты… — мне очень не хотелось ошибиться, ударить в грязь лицом, и я сообразил. — Ты… водитель грузовика! Нет, водитель мужского рода… Ты водило! Впрочем, это ещё хуже — среднего рода. Ты это… шофёрка!

— Шутник, что ли? Не угадал, вторая попытка.

— Лесорубка: сама рубишь, сама отвозишь. Теперь складно?

— Не очень. Ты ж не акын — что вижу, то пою. Попытка третья, последняя. Угадаешь — разрешу себя поцеловать, — она улыбнулась, откинув рукой белокурые волосы, словно актриса в кокетливом фильме о любви, мол, посмотри, какая я хорошенькая! — Давай, давай, постарайся, ты же смышлёный, раз сюда забрёл. К тому же романтик — один по тайге болтаешься. Целовался когда-нибудь в тайге?

Мне надо было немедленно сбить с неё эту спесь хозяйки тайги:

— Ты… ты… ты бывшая заключённая, живёшь на поселении, на химии… У вас банда, вы воруете, обманываете государство, ты у банды шестеришь, возишь лес и продаёшь в Японию, куда сейчас и едешь. И я с тобой поеду, потому что я в Японии никогда не был.

— Ты сейчас это сам всё придумал? — В её голосе явно сквозило восхищение мною. — Или из какой пьесы отрывок зачитал?

— Ты — ведьма, а я — ясновидящий. И как советский журналист обязан написать о тебе правду. Но если ты меня поцелуешь, то обещаю: никому ничего не расскажу, и тебя не посадят во второй раз.

— Ну, ты точно, юморист! Хотя… кое-что… в яблочко. Государство мы точно малёхо того… Про бригаду тоже где-то рядом… Почти ясновидящий! Вот только не шестёрка я, а бригадир лесорубов!

— Ты бригадир? Не смеши меня, мне двенадцать лет назад аппендицит вырезали, могут швы разойтись.

— А чё, не похоже? — конечно же, она почувствовала, что понравилась мне с первого взгляда, и не только потому, что наша встреча произошла в глухомани, где хорошеньких женщин не должно водиться.

— Знаешь, вот так бы встретил тебя в городе, только разок взглянул и сразу бы сказал: эта деваха — точно бригадир лесорубов! Ты себя в зеркало когда-нибудь видела?

— А чего нравлюсь, да?

— Да, нравишься.

— И ты тоже очень даже ничего. Смышлёный, смазливый, я бы даже сказала, какой-то задорный.

У меня аж мурашки по телу побежали, она что, ещё и фамилию мою угадала?

— Ты, чё побледнел, журналист? Хотя сдаётся мне, не очень ты на журналиста смахиваешь. По образованию-то кто?

— Инженер двигателей космических аппаратов! — Я должен, должен был её чем-то поразить. В то время те, кто работал на космос, вызывали в народе уважение больше, чем секретари ЦК КПСС и звёзды эстрады, вместе взятые.

— Ой-ё-ёй, какие мы! А чё не по специальности? Чё сюда забрёл? Халтуришь?

— Журналистом интереснее. Путешествовать люблю.

Ведьма-шофёрка серьёзно и внимательно на меня посмотрела:

— Не будешь ты журналистом.

— В инженеры вернусь, думаешь?

— Тоже не то.

— Ведьму из себя корчишь?

— Я так чувствую… А то, что я чувствую, всегда сбывается. Думай, что хочешь, а время пройдёт, сам увидишь.

— В этот раз ты ошибаешься.

Я рассказал ей, как мне нравится работать в журнале «Юность». А сюда приехал потому, что меня как молодого, но уже подающего надежды писателя попросили написать очерк о староверах. Если же я в своём будущем очерке опишу ещё и красивую таёжную девушку — бригадира лесорубов, то наверняка получу за него Ленинскую премию.

— Это ты чё у меня сейчас интервью брать будешь?

— А ты чё не хочешь о себе прочитать? Кстати, в одном из самых популярнейших журналов в стране.

— Ну почему же? Мне, между прочим, ударника соцтруда хотели дать, но потом отказали. Я одного из вожаков бамовских травками вылечила, он такой благодарный был, талон выдал… На покупку хрустальной вазы в ихней комсомольской лавке! Распределитель называется. Туда только своих пускают. А звание не подписал. Сказал, знахарям не положено: не партийное у них мышление. То есть понял? Распределитель для своих, а звание можно и не своим. Но я не обижаюсь… Зачем мне звание, когда у меня есть хрустальная ваза?

Эту картину Пабло Пикассо «Девушка с вазой» я почему-то сразу вспомнил во время её рассказа.

— Ну как, подойдёт для твоей «Юности»? Цензура пропустит? — Её глаза так озорно на меня глядели, что я никак не мог понять, она сейчас ко мне задирается или к советской власти?

Я попытался ей рассказать о самых модных и нашумевших почти антисоветских публикациях в нашем журнале, о таких передовых писателях советской «оттепели», как Аксёнов, Гладилин, Анчаров, о скандалах вокруг Евтушенко, Вознесенского, о придуманном персонаже Галке Галкиной, хозяйке юмористического отдела. О том, что до меня Галкиной был Славкин. А теперь Галкиной работал я. Это её насмешило больше всего. Чтобы окончательно возвыситься в глазах ведьмы — бригадира лесорубов, поведал о том, что знаком с Окуджавой, — он часто у нас в журнале выступал. Евтушенко приезжал, читал стихи. Рождественский — друг редакции. Соврал, что шапочно знаком с Высоцким.

Настоящий мужик, если не наврёт с три короба девушке, которая ему нравится, не будет чувствовать себя достаточно уверенно.