Александр Архангельский - Базовые ценности: инструкции по применению Страница 8

Зато этот новый старый праздник соотносится с новой стратегией движения вперед, которая у властной элиты все-таки начала появляться. Описать эту стратегию можно так. Мы в относительно враждебном окружении; единственный язык, который понимает мир, — язык силы; стало быть, Россия должна стать предельно сильной в экономическом и военном отношении. За счет чего? За счет сырьевого ресурса, — хватит этого стесняться. Характер внутренней политики при том не так уж и важен, он вторичен и насквозь инструментален. Россия — страна не либеральная и не тоталитарная, не свободная, но и не порабощающая; она даже не патриотическая. Главный ее признак, главное ее качество — успешность. А либерализм и патриотизм, авторитаризм и патернализм всего лишь способы достижения успеха. Сегодня один, завтра другой. Главный же секрет успеха, его ядро — выход на глобальный рынок в качестве ключевой газово-нефтяной державы, умело конвертирующей сырьевые деньги в наукоемкие технологии и социальные программы. «Газпром» должен стать крупнейшей компанией сначала Европы, а потом и мира; управлять этой компанией все равно что управлять страной в целом. Поэтому совсем необязательно менять конституцию, вводить третий президентский срок; достаточно перевести к 2008 году рычаги управления из Кремля в головной офис «Газпрома» на улице Наметкина в Москве.

А чтобы процессу управления никто не мешал, следует вернуть под государственный контроль ключевые холдинги, некогда приватизированные на льготных условиях, а теперь, после многократного роста капитализации, льготно же выкупаемые у собственников. Лет через двадцать, когда определится костяк новых элит, выявятся и устоятся те 200300 семей, которые будут готовы контролировать ЗАО «Россия», станут новой аристократией, эти огосударствленные предприятия можно будет повторно приватизировать. Опять льготно.

Имперский флер призван всего лишь окутать и прикрыть жесткую борьбу за долгосрочную власть и передел страны. Но мы уже знаем, что знаки в политике имеют значения; тактический постмодернизм оборачивается грубым реализмом политической жизни. В ближайшие годы мы будем с интересом наблюдать, как пустые оболочки имперских символов начнут наполняться практическими действиями; как вслед за этими действиями будет меняться конфигурация самой политики. А поскольку «империя» — понятие еще более расплывчатое, чем «советская цивилизация», то и реставрации «империи» не будет. Будет — безвкусный имперский новодел, имитация старины, политический аналог художественного творчества Зураба Константиновича Церетели. Обернется ли он реакцией, которая обычно следует за реставрацией, — посмотрим; но обычно такие имитационные проекты долгосрочными и устойчивыми не бывают.

Тут опасно быть ригористом и сваливать всю вину за происходящее на кремлевские вершки. Если бы свободолюбивая советская интеллигенция использовала великий шанс конца 1980-х; если бы демократические «корешки» не деградировали на протяжении второй половины 1990-х и начала 2000-х; если бы либералы и правые умели искать и менять лидеров, не презирали бы то самое молчаливое большинство, на равнодушие и жажду обывательского сна которого опирается нынешний режим; если бы профессиональные свободолюбцы не ставили невыполнимые и отторгаемые нацией революционные цели, — не было бы всего, что мы сейчас наблюдаем. Даже те люди, которые руководят страной сейчас (и пользуются более чем реальной поддержкой населения), неизбежно вели бы себя иначе; по-другому думали бы, по-другому действовали и принимали бы в поворотные моменты новейшей истории другие решения. Но если праздник 4 ноября чему и учит на самом деле, так это тому, что победу в тяжких обстоятельствах гарантирует лишь общенациональное единство, одушевление общей волей, готовность забыть о местнических, денежных и иных прочих разделениях перед лицом высших ценностей своей земли. Нельзя отдать жизнь за интересы кланов, если ты в эти кланы не входишь; но можно отдать свою отдельную жизнь за великий общий смысл. А вот со смыслами у нас дела обстоят все хуже.

Нельзя сказать, что никто в правящих элитах этим не озабочен; недаром в феврале 2006-го книжку молодого политолога Алексея Чадаева «Путин: его идеология» представлял в офисе «Единой России» лично Владислав Сурков. И в телевизионном интервью по этому поводу (что само по себе невероятно, — Сурков всегда подчеркнуто избегал публичности) сказал: «Чадаеву удалось сформулировать три базовых принципа путинской политики. Демократия как способ реализации человеческой свободы. Государственный суверенитет как способ обеспечить свободу нации. И качество жизни как житейское измерение все той же свободы». Против свободы возражать трудно: если эта идея станет одной из базовых ценностей новой России, у нас и впрямь есть шанс вписаться в общемировое будущее на самостоятельных правах. Особенно если на принцип политической свободы, как на незыблемый стержень, нанижутся идеи суверенной личности и общероссийской солидарности; появится «ценностей незыблемая скала». Но, во-первых, политическая практика последних лет с идеалом свободы как-то плохо сочетается. Равно как с уважением к личности. Во-вторых, вслушаемся. Демократия — способ. Суверенитет — способ… Технологический подход во всем, даже в определении политических целей. И это не вина Суркова. Он именно политический технолог, причем на сегодняшний день — лучший в стране. Такова его профессия, таков его взгляд на мир. Не его обязанность формулировать цели; его работа — обеспечивать способы их достижения. Если же ясные перспективы не предложены высшей властью, и тактик вынужден сам себе придумывать стратегию, а образованная часть общества лишена возможности вести открытую дискуссию о наших общенациональных ценностях, — тогда беда.

Удивительно ли, что в газовые 2000-е, как в нефтяные 1970-е, развлечение стало единственной общей повесткой дня для нашей разнородной, противоречивой, живущей в разных пространствах и даже эпохах страны? Спросим сами себя: что смотрят наши сограждане? На что есть массовая реакция? На юмористические программы для бедных и программы, пародирующие аналитику, — для богатых. А в каких информационных точках сходится интерес Камчатки и Якутска, Москвы и Перми, Екатеринбурга и Ямала? Только в точке катастрофизма; если начинает заваливаться монетизация — это обсуждает вся страна; но что обсуждает страна, когда все относительно спокойно? Погоду и хохму. А всерьез — только про свое, региональное. Она внутренне расползается, раскалывается, обособляется. Пока есть немереные нефтегазовые деньги, эту пустоту можно заполнять ими. А ну как кончатся? Тогда что? Повторение позднесоветского сценария? Распад на фоне декларируемого единства?

НА РАЗВИЛКЕ МЕЖДУ «КСЕРОКСОМ» И «НОКИЕЙ»

Нам скажут: нет сейчас в обществе запроса на поиск базовых ценностей. Есть — на хлеб и зрелища. Это не до конца верно; потаенный и уже почти болезненный (идеи, загнанные в подсознание, мутятся) запрос на сколько-нибудь ценностную политику есть, иначе грубо и наспех сколоченная «Родина» не получила бы на последних парламентских выборах свои неожиданные проценты. Но ладно, допустим, что и впрямь нет. Следует ли из этого, что формированием запроса не надо заниматься? Ничуть. Большая политика — как большой бизнес; здесь вопрос о будущем подчас важнее вопроса о настоящем.

Были в 70-е годы на мировом рынке две крупные компании. Одна называлась «Ксерокс», другая «Нокиа». «Ксерокс» держал под своим контролем ключевое направление высокотехнологичной промышленности; «Нокиа» производила отличные шины и болотные сапоги. В какой-то момент акционеры «Ксерокса» решили не тратиться на вложения в завтрашние телекоммуникации — спроса нет. «Нокиа» избыток «резиновых» денег потратила на эти рискованные инвестиции, попыталась сформировать спрос.

Где теперь «Нокиа»? И где — «Ксерокс»?

Часть вторая

ИНСТРУКЦИИ ПО ПРИМЕНЕНИЮ

КЕРРИ И КЭШ

Инструкция первая, на неделю 25–31 октября 2004 года, когда Украина в первом туре выбирала между Ющенко и Януковичем, Америка замерла в ожидании первого вторника после первого понедельника ноября — дня выбора между Бушем и Керри, а Белоруссия сладко спала, подтвердив на референдуме полномочия т. Лукашенко.

Александр Архангельский, интеллигент[2]: Всю прошлую неделю мы наблюдали за двумя траекториями президентских выборов. Американских и украинских. За американскими — деловито, но отстраненно. За украинскими — страстно и вовлеченно. А до этого еще более увлеченно следили за белорусской пролонгацией лукашенковского срока. При этом любому ясно, от какого голосования реально зависит судьба всего мира на ближайшие четыре года. Какое голосование может отчасти повлиять на ситуацию в России. И от какого волеизъявления нам, по существу, ни жарко ни холодно. Почему же в России так бурно реагируют на ничтожную белорусскую клоунаду, чуть менее возбужденно обсуждают провинциальную украинскую гонку и почти равнодушно следят за финишем вселенского американского марафона? Не потому ли, что страна наша окончательно превратилась в отдаленный придаток «золотого миллиарда»? И мы сами себе определили место на обочине, где Лукашенко и Янукович крупнее и масштабнее Буша и Керри?