Армен Гаспарян - Операция "Трест". Советская разведка против русской эимиграции. 1921-1937 гг. Страница 8

Член Северо-Западного правительства Иванов, который возглавлял гражданское управление Пскова и хорошо знал атамана, утверждал в своих воспоминаниях, что на Булак-Балахови-ча поступало не так много жалоб. Однако все они касались непосредственно публичной формы казни, а также принудительного сбора средств на содержание белых частей. Устав слушать доклады своих офицеров, что в армии не хватает оружия и продовольствия, атаман взялся лично решить эту проблему раз и навсегда. Вызвав к себе состоятельных жителей Пскова, он дал им три дня для сбора пожертвований на нужды Северо-Западного корпуса. Чтобы все поняли, что это не шутка, Булак-Балахович открыл окно в своем кабинете и стал демонстративно рас-

сматривать пустующую виселицу, вокруг которой беззаботно прогуливались гимназистки. И что же? В установленный срок ему на стол положили 200 000 рублей. Интересно, что добровольные финансовые пожертвования совпали по времени с присвоением Булак-Балаховичу звания генерал-майора. Основанием для этого послужили удачные действия его отряда в боях с большевиками, где особо отличился младший брат атамана — Юзеф, который захватил батарею противника, пулеметы и взял в плен почти 2000 человек. Однако многие офицеры считали, что он не достоин чести именоваться «ваше превосходительство». Командующий Северо-Западным корпусом Родзянко в своих воспоминаниях объяснял: «С одной стороны, я ничего не имел против этого производства, так как надеялся, что генеральские погоны сломят его честолюбие и наконец-то прекратится стремление к партизанщине. Вместе с тем, однако, я решил, что это будет последняя моя поблажка, после которой буду по отношению к нему действовать строго».

Интересно, что буквально через несколько дней после присвоения Булак-Балаховичу звания генерала разразился страшный скандал. Офицеры его штаба были уличены в печатании фальшивых 40-рублевых керенок. При этом подпольный монетный двор располагался в доме Коммерческого банка, прямо под помещением районной комендатуры. Взбешенный Родзянко потребовал немедленно отдать атамана под суд. В ночь на 23 августа 1919 года Булак-Балахович был арестован и заключен под домашний арест. Охранял его прапорщик Шувалов. Закончилось все очень прозаично. Генерал сказал конвоиру, что ему разрешено попрощаться со своими полками. Когда же атаман оказался в окружении солдат, он заявил, что сдает командование и просит всех сохранять спокойствие. Сам же Станислав Нико-димович отправился в штаб эстонской дивизии, почему-то решив, что там ему будет легче бороться с большевиками.

Современник так отозвался о генерале Булак-Балаховиче: «Кем же он был в действительности: искателем приключений и авантюристом, как пишут о нем недоброжелатели? Или лихим воином, патриотом Родины ? Сейчас весы Фемиды наполнены ошибками «батьки», его преступлениями, действительными и вымышленными. Но не следует ли сперва положить на другую чашу подвиги и заботу о товарищах, а уже только после этого делать выводы». Один из его офицеров однажды назвал Булак-Балаховича последним романтиком империи. Он действительно пытался окружить свою борьбу с Третьим интернационалом неким ореолом, свойственным скорее эпохе романтизма. Оттуда и помпезность формы его частей, и адамова голова на ордене, и тяга к сравнению себя с воинством Христовым. Может быть, страстью к рыцарскому авантюризму и объясняется тесное сотрудничество генерала с Борисом Савинковым — легендарным охотником за царскими сановниками и большевистскими функционерами.

27 августа 1920 года Савинков и Булак-Балахович заключили взаимовыгодное соглашение о сотрудничестве. Атаману была обещана должность главнокомандующего русскими вооруженными силами на территории Польши. Взамен требовалось признать руководство политического центра, сформированного бывшим эсеровским боевиком. Генерал с легкостью согласился. Офицеры Булак-Балаховича были отправлены в лагеря военнопленных, где проводили вербовку добровольцев. Белые воины шли к нему на службу неохотно, предпочитая войска других генералов. Зато крестьяне считали атамана подлинным народным вождем и заступником. Действительно, он буквально ежедневно говорил, что будет защищать трудовой народ до последней капли крови и, не задумываясь, отдаст свою жизнь за процветание родины. Не случайно Савинков писал в своих воспоминаниях:

«— Знаете вы о Врангеле ?

— Знаем.

— Ну, что же, верите вы ему?

— Не верим.

— Почему?

— Рангель — пан.

Так говорили крестьяне самых глухих, медвежьих углов. Так говорили они в Вухче, Тонеже, Млынке, Буйновичах, Злодине, Ще-котове, Романовке и других неведомых деревнях.

И еще говорили они:

— Керенского помните?

— Помним.

— Керенскому верите?

— Нет.

— Почему? Ведь Керенский не помещик.

— Не помещик, да пустозвон.

В России за три года многое изменилось. Крестьянин желает знать, за что люди борются, за что проливают кровь, — за народ или за помещиков, за слова или за крестьянскую землю. И не только крестьянин желает знать, он требует гарантий, что с ним говорят «без обмана». Каких гарантий? Бесспорных. Одно дело — когда о земле говорит «Рангель», помещик, другое дело — когда о земле говорит Керенский, «пустозвон»; и, наконец, третье, совсем иное, близкое ему дело, когда о земле говорит свой брат, доброволец, и так же чуждый ненавистным панам и так же пренебрегающий пустыми словами. Сперва скажите, а потом докажите, что:

1. Долой коммуну.

2. Долой помещиков.

3. Мир.

4. Учредительное собрание.

А доказав своим крестьянским происхождением и своей винтовкой, обращенной против большевиков, своим отношением к мобилизации, к реквизиции, к сходу, к старосте, к «трепьякам», — покажите «бумагу с пецаткой», где все написано, как «и в приказе», и бумагу эту вывесите у церкви или у волостного правления. А потом спросите, если угодно:

— Про генерала Балаховича слышали ?

— Про Батьку?

— Про Батьку.

— Как не слыхать ? Слыхали.

— Ну что же, верите хоть ему, Балаховичу ?

— Верим. Он — за народ.

— Нуи мы, балаховцы, — за народ.

— Правильно.

Вот от этого «правильно» все и зависит. Если «правильно», т.е. если крестьянин поверил, он даст вам сена, хлеба, овса, подводу, барана — и денег не спросит. Если «правильно», он укажет вам тропинку в болоте, предупредит против красных, проведет ночью через леса, поможет словом и делом. Если «правильно», он попросит винтовку и с этой винтовкой пойдет с вами рядом — новый боец, новый завербованный балаховец. Если «правильно», он соберется в отряды, в «зеленодубское» войско и этим «зеленодубским» войском покроет всю волость, воюя с красными «за народ». Был ли возможен поход генерала Балаховича на Гомель без флангов, без тыла, с горстью людей, если бы повсеместно его не поддерживали «зеленодубцы» ? Сколько писем от белорусских «зеленодубцев» лежит у меня на столе, когда я пишу эти строки...»

Атаман лично разработал несколько вариантов плана боевых действий против большевиков. Согласно одному из них, предполагалось идти прямо на Москву, не оглядываясь на тылы. Такое дерзкое, молниеносное движение должно было, по замыслу генерала, вызвать панику и дезертирство в рядах красных и восстания крестьян. Безусловно, Булак-Балахович учитывал, что под его командованием находится слишком мало войск, и надеялся прежде всего на политический эффект. В первых числах ноября 1920 года, едва начался поход на Кремль, газета «Новое

варшавское слово» опубликовала телеграмму лидеров белорусского политического комитета Адамовича и Алексюка с призывом освободить Родину от гнета большевиков. Надо сказать, что Булак-Балахович с презрением относился к «бумажным политикам», учитывая их тягу к сепаратизму. Сам он без устали повторял, что борется за единую и неделимую Россию. Впрочем, это не помешало ему 12 ноября 1920 года в Мозыле провозгласить о создании Белорусской народной республики. Правительство, сформированное в Каунасе и Варшаве, приступить к своим обязанностям не успело. Все силы Западного фронта красных обрушились на Булак-Балаховича. Атаман предпочел закончить поход. Он всегда старался не превращать отступление в паническое бегство со страшными потерями. Армия вернулась в Польшу, где была встречена без особого восторга.

Казалось бы, все, полный крах. Любой бы опустил руки. Но только не Савинков. Он все еще жаждал активных действий. В письме президенту Чехословакии Бенешу, в частности, отмечал: «Вы соблаговолили подать мне надежду на то, что не откажетесь от своей выдающейся поддержки дела «зеленых», интересы которых я защищаю. Мы всегда страдали из-за огромных финансовых затруднений. .Однако сейчас нам грозит полная ликвидация, потому что мы совершенно лишены каких-либо средств. Я прибегаю к последней возможности и от имени всех «зеленых» крестьян, солдат и ремесленников апеллирую к Вам, господин президент, к великому демократу и другу России, каковым Выявляетесь».