Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №11 (2002) Страница 8

1991

28 февраля. 5 часов утра. Опять о том же: еще текут часы, общие для нас с матерью, еще мы на этой земле вместе...

Приезжий всегда кажется значительней местных.

Отец мечтал, чтобы дочь заходила к нему перед сном и говорила: “Папочка, спокойной ночи”.

Шофер Печенкин читает свои самодеятельные стихи.

— Нy, как ты считаешь, это поэзия?

— Это большая поэзия, — говорю. Уже четвертый час, пьем пиво с утра.

В Доме творчества в Коктебеле 17 лет назад весело гулял по набережной поэт Сергей Кузьмич Баренц, которого мы копировали. Он накрывал столы к 1 и 9 Мая, вокруг него была молодежь. Его забыли. И вот ночью приносят мне телеграмму: “Умер Сергей Кузьмич Баренц. Наталья Владимировна”. Как же он там был одинок, в этой Москве, если послали телеграмму в такую даль человеку, один раз выпивавшему с ним в Коктебеле...

25 мая. Почти не спал; поднялся в шестом часу, уже светло, на кухне пил чай и... вдруг вспомнил Л. М. Леонова. Он еще жив!

4 июня. До чего все разложилось! И какая гнилая, в экстазе свободолюбия глупая у нас интеллигенция. Это какие-то иностранцы. Только иностранцы таким тоном могут задавать вопросы об армии. Была конференция генерала Альберта Макашова.

— И если надо, будете сеять?

— Будем сеять!

— Теперь я понимаю, кто нас спасет в сельском хозяйстве! — заверещала гадюка, и надо было понимать так: какая я умная, а генерал — тупица. Но все и в том числе вопрос, какой именно том “Истории Государства Российского” выхватит генерал Макашов из горящего дома, было глупо, пещерно-ядовито, гнусно. Интеллигенция боится переворота, а сама его и готовит.

Ю. Бондарев воевал под Сталинградом молоденьким, обморозил ноги, полвека писал книги и вот нынче, совершенно нормально рассуждая о поддержке, выдвинул свою кандидатуру на выборы в Советы; народ отдал голоса либеральному комсомольцу... В 17-м году гласный городской Думы Михайлов сказал после переворота; “Дорого заплатит русский народ за свободу, которую ему пообещали...”

— Мне выпало счастье жить при социализме, видеть тело Ленина.

Когда безвыездно живешь на одном месте, то привыкаешь к ощущению, что ничего другого нет, знаешь, что оно есть, но себя там не чувствуешь. И вот отправишься куда-нибудь, в Москву или в станицу, удивляешься тому, что жил долго без этого единственного мира, где все так же, как везде у всех, но все-таки по-своему. А ты жил далеко и как будто ничего не терял...

Днем зашел в Союз писателей; снял со стола “Новый мир”, № 12. Солженицын бодается с дубом. Досконально фиксирует свою подпольную жизнь. Хочет не оставить своим биографам и щелки? Последняя глава посвящена книге “Стремя “Тихого Дона”, которую протолкнул своим предисловием на Запад. Ненавидит Шолохова. Какая остервенелость! Зачем ему это “разоблачение”? Зачем он доходит до глупости в романе “Красное колесо”, бездарно описывает любовь Ковынева (Крюкова) и Аксиньи, гадит на Шолохова? Когда-то я купил в Москве у тайных людей первое издание “Бодался теленок с дубом” за 150 рублей, читая, волновался, жалел автора и с этим чувством поехал в Коктебель и, конечно же, обвинял советскую власть в тупости. А что вышло?

25 августа. Нескончаемое торжество демократов на телевидении. По сто раз на день показывают танки на улицах Москвы и, конечно же, героическую интеллигенцию.

27 сентября. Ехал в автобусе из Темрюка. Подсел к пожилой женщине в красном платке; в ногах у нее сумка и ведро с болгарским перцем. Жила в Средней Азии, сейчас в Ахтанизовской. Разговорчивая. Жалуется на кубанцев: “Они через забор разговаривают, к себе не приглашают”.

1992

Aпpель. Роль Аксиньи исполняет молодая французская актриса Дельфин Форест, прелестный облик которой навеял мне воспоминания о Шантильи, Монпарнасе и Булонском лесе. О дородных донских станичницах и степных хатах думать как-то сразу расхотелось...

Нy почему в фильме “Тихий Дон” не нужны пишущему это Гр. Симановичу дородные казачки, степные хаты? Не хочется ему и думать. Нe стесняется, говорит нагло. Что с него взять, но зачем “воспоминания о Шантильи” Бондарчуку? Зачем ему брать на Григория Мелехова двухмет­рового английского актера Руперта Эверетта, на Пантелея Прокофьевича — американца Мюррея Абрахама?! Хитрый хохол? Шолохова нет, бояться некого, а разрекламированный “патриотизм” — это просто обида на космополитов, его оттолкнувших.

8 апреля. Воспоминания сестры Чехова о Лике Мизиновой, однотомник Бунина, “Записки на папиросной коробке” Паустовского, рассказы Ю. Казакова и О. Никитина, власть русской классики — вот что встречало нас на пороге молодости. Еще ценилась красота слова; нежность, музыкаль­ность рассказов и стихов превосходили всякую социальность. Молодая душа лелеяла восторг перед миром, открывала себе чудеса в любви, узнавании старинных российских городов и земель, поднималась над неурядицами и глупостями вождей, спешила насладиться возрастом, который еще не затянул в быт и общественную свару, и даже грустные песни Окуджавы не омрачали надежд.

А потом... потом неожиданно ворвался Солженицын и все испортил. Устроил в литературе революцию. Политика стала мерилом искусства, даже поэзии. Разоблачать, срывать маски, вспарывать животы, выдавливать и нюхать гной, воспитываться на ненависти к власти и позабыть о многообразии вceгo сущего, без Бога в душе и без молитвы (на одном “революционном дыхании”) нестись вслед за диссидентами, не задумываясь даже, к какой яме они могут потом привести, жаждать запретных брошюр и романов (этих липовых необольшевистских программ) стало уделом героической литературы, похоронившей полную правду и художественность. Только интеллигенция, задуренная идеей переворота, могла вознести до небес очень плохой фильм “Покаяние”. Политика убила душу.

“Горько сознавать свою ненужность — лучше бы не доживать до этих дней. А между тем многие наши с тобой знакомые, коллеги уже неплохо устроились, нашли свою нишу. Слово “ниша” теперь самое модное и заменяет слово “судьба”. Впрочем, ты прав — жизнь прошла! И я с этим был согласен, но были иллюзии. Теперь и иллюзий нет. И все разговоры о судьбе России, о возрождении ее, о наших национальных корнях — лишь карьерные разговоры. Прости, я не буду больше об этом...”

Это пишет наш любимый друг, который раньше никогда не высказывал обид, стеснялся докладывать кому бы то ни было о своих переживаниях.

Уже не первый раз генерал О. Калугин позволяет себе “по-хозяйски” давать советы и командовать в чужом крае.

В чужом? Да. Внедренный на Кубань межрегиональной группой, взошедший на доверии и простодушии обманутого народа, этот жестокий и циничный генерал под видом борьбы за демократию занимается не только чисткой кубанских кадров, раскалывает казачество, с кагэбэшной своей ловкостью расставляет все точки над “и”, но и дает понять уже новым властям, что многие вопросы решает он.

“Возвращать национализированное имущество не будем”.

Не будем. Кто ты такой, чтобы так говорить?! Член правительства? Председатель краевого Совета или горисполкома? Всего-навсего депутат, один из многих.

В таком же “хозяйском” духе он высказывался о судьбе Курильских островов.

О. Калугин лезет всюду и везде все решает “по-хозяйски”.

Я как-то пошел на встречу с ним из любопытства: что же это за тип?

Его ждали писатели, архитекторы, музыканты. Появился низенький человек, присел за стол и понес ахинею “о насущных задачах” и голово­кружении демократов от успехов после путча. Никто ему не был интересен, на заботы творческой интеллигенции он плевал, он “мыслил” глобально: развел треп о царской империи и т. п. И очень спешил. В театре оперетты шел как раз фальшивый конкурс певцов “Возрождение России”. Ну, там была своя компания! Там был Иосиф Кобзон, друг всех руководителей края за 20 лет и уже друг новых руководителей. И, конечно же, “демократа” О. Калугина. Как у них все переливается из одного фужера в другой; вчера целовались с ленинцами, нынче с врагами Ленина. Но это Бог с ними, — совести-то нет. А вот как мы можем терпеть, что чужой, абсолютно равнодушный к нашей жизни генерал, разваливавший в борьбе за власть наше государство так же, как и Горбачев с Яковлевым, создал у нас, давнишних жителей, свою власть и, может быть, свой теневой кабинет? Кто он такой, чтобы заявлять грекам: “Не будем”? Меня такая наполеоновщина поражает.

И поражают кубанцы, которые заглядывают в рот этому чудовищному карьеристу. Очнитесь, люди. Сунув людям 50 000 долларов, он вместе с японцами готов выселять их с Курильских островов. Подумайте, как это страшно.