Сергей Голубицкий - Чужие уроки - 2008 Страница 8

Все это, впрочем, мелочи. Компенсация за «прогиб» оказалась гораздо весомее сомнительных привилегий в рамках былого советского блока: Румынию пустили в Евросоюз, интегрировали в единое рыночное пространство и гарантировали военную защиту от каких бы то ни было, пусть даже гипотетических, поползновений «русского медведя».

А что же медведь? Медведь, как известно, сам давно пребывает в статусе криптоколонии, поэтому на нескончаемые политические нападки президента Румынии Траяна Бэсеску («разжигание сепаратистских настроений в Грузии и Молдавии», «экономическая дискриминация и шантаж» и проч.) реагирует сугубо экономически: сегодня Румыния — «счастливая» обладательница самых высоких в Европе тарифов на российский газ и невообразимого дефицита торговли с РФ.

Принято считать, что Румынии удалось относительно быстро вступить в Евросоюз благодаря полному единодушию всех политических партий по этому вопросу. В самом деле, идею поддерживали и первый президент посткоммунистической страны — бывший член Политбюро компартии Румынии Ион Илиеску, и второй президент — ректор университета Эмил Константинеску, и нынешний enfant terrible Траян Бэсеску, прославившийся поголовным избиением бродячих собак в Бухаресте (до избрания на пост президента он был столичным мэром) и самозабвенно-политнекорректным эпитетом «вонючей цыганки», которым он одарил корреспондента центрального телеканала.

Аналогичное единодушие в вопросе геополитической ориентации наблюдается и в румынском парламенте: европейскую интеграцию поддерживают и демократическая партия, и национально-либеральная, и крестьянско-националистическая, и консервативная, и даже бывшие коммунисты (ныне социал-демократы). Очевидно, что консенсус политической элиты по стратегическим вопросам развития страны существенно облегчает выполнение курса, взятого на адаптацию «всеобщих демократических ценностей». Тем не менее ни о какой органической интеграции румынского общества в Евросоюз говорить не приходится.

Сомневающихся я приглашаю посетить любой провинциальный румынский город или поселок для осознания колоссальной пропасти, отделяющей жизненный уклад этой страны от того, что принято считать европейской моделью. Если в Польше, Чехословакии, Венгрии и даже Прибалтике европейская интеграция смотрится органично и осмысленно, то в Румынии она вызывает ощущение искусственности. Причина — в трагической дихотомии, которая мучительно разделяет румынское национальное сознание на протяжении последних двух столетий. Румынский народ по вере своей — глубоко православный, а по роду занятий — крестьянский. Этот духовный канал веками подпитывала теснейшая связь с Византией, Грецией, Россией и славянской культурой в целом, которая проявляла себя не только на высоком уровне ментальности, но и на уровне письменности: румынский язык исторически всегда пользовался славянской азбукой.

Одновременно румынский язык является романским, уходящим корнями в латынь, родственно близким итальянскому, французскому, испанскому и португальскому. Соответственно, интеллектуальная элита нации оказалась глубоко интегрирована в западноевропейскую цивилизацию, пропиталась идеями свободомыслия, демократии и классического вольнодумства.

Интеллектуальная элита румынской нации всегда выступала в роли пассионарного объединяющего начала в государстве, что неудивительно, поскольку подавляющая часть населения представляла собой безропотную крестьянскую массу. После объединения в 1859 году княжеств Молдавии и Валахии и создания государства Румыния румынский язык сменил славянскую графику на латинскую — обстоятельство, способствовавшее еще большей интеграции страны в западноевропейскую цивилизацию.

Вышеозначенная дихотомия — православное пассивное крестьянство и вольнодумная, пассионарная интеллектуальная элита, ориентированная на западноевропейские ценности, — сегодня, как и ранее, определяет основной вектор развития румынского общества. Его направление задает элита, народ же послушно и безропотно следует назначенному курсу. Неудивительно, что за все без исключения метания румынской интеллигенции в ХХ веке — от фашизма к коммунизму, а затем к «общечеловеческим ценностям» — приходилось и по-прежнему приходится расплачиваться безропотному крестьянству, с православным смирением встречающему свою судьбу.

Нам осталось лишь определиться с перспективами. Какое же будущее ожидает Румынию на избранном пути европейской интеграции? Ответ зависит от социальной группы. Если нас интересует судьба интеллектуальной элиты и столичных жителей, то она представляется мне в радужном свете: благосостояние будет неукоснительно расти (по крайней мере до тех пор, пока энергетический кризис окончательно не поставит Европу в подчиненное положение), а качество жизни — неукоснительно улучшаться.

Если же нас интересует судьба остального — и основного! — народа, то час православного румынского крестьянства, боюсь, уже пробил. В ближайшее десятилетие оно будет полностью ликвидировано и люмпенизировано — не столько по причине безразличия интеллектуальной элиты к судьбе собственного народа, сколько в силу объективных экономических требований: избыточный румынский сельскохозяйственный комплекс Евросоюзу не нужен ни в каком виде. От своих не знают, как избавиться!

Примечания

1 «Если случится мне умереть в поле с терновником, ты скажи врынчанину и венгру, чтоб меня похоронили здесь, неподалеку, посреди овечьей отары» — из румынской народной баллады «Миорица».

2 (лат.) «И ненавижу и люблю» — стихотворение Гая Валерия Катулла.

Пацаны

Опубликовано в журнале "Бизнес-журнал" №5 от 11 Марта 2008 года.

Американские инвесторы — смелые ребята. Сначала они довели до катастрофического состояния рынок недвижимости, а затем решительно взялись за двухходовую комбинацию с акциями высокотехнологичных компаний, затянув давно известный мотив «новой экономики». Очередной «пузырь»?

Взгляните на график. Перед нами Google — символ биржевого возрождения высоких технологий. За три года с хвостиком (август 2004-го — ноябрь 2007-го) акции Google выросли с 90 до 747 долларов за штуку, доведя капитализацию интернет-компании до 234 миллиардов долларов (пятый крупнейший бизнес в США), а коэффициент отношения цены к прибыли (PE Ratio) — до 55. Аналогичные показатели демонстрировали и остальные активисты «доткомовского пузыря № 2»1: Yahoo — 56, Apple — 48, Sun Microsystems — 42.

В следующие три месяца Google обесценился на 40%, снизив планку переоценки с 55 до 30 — значения, все еще находящегося в зоне спекулятивного ценообразования2. Можно сколько угодно сетовать на высокие цены на энергоносители, рецессионные ожидания и неблагоприятный международный климат, но факт остается фактом: главная причина обвала американского фондового рынка уже в который раз кроется в спекуляциях ценными бумагами высокотехнологичных компаний.

Самое трагичное в стремительно развивающихся событиях, свидетелями которых мы являемся, заключается в полнейшем нежелании американской публики извлекать хоть какие-то уроки из прошлого. Всего семь лет назад разыгрывался аналогичный сценарий — т. н. «доткомовский пузырь № 1», вымывший из американской экономики пять триллионов долларов (!). Но вместо того чтобы образумиться, американский инвестор сначала переключился на недвижимость, доведя ее до катастрофического состояния, от которого сегодня икается всем инвестиционным и пенсионным фондам планеты, а затем, начиная с лета 2004 года, принялся разыгрывать двухходовку с акциями высокотехнологичных компаний, заводя старую пластинку про «новую экономику» и «на этот раз всё будет непременно иначе»!

Почему «непременно иначе»? Оказывается, потому что:

• современные доткомы делают ставку не на сбор денег за счет IPO, а на реальный бизнес, который приносит реальные доходы;

• уровень спекуляции значительно ниже первого пузыря;

• число компаний, участвовавших в головокружительном росте капитализации в 2004–2007 годах, ограничено и не обладает потенциалом для создания полноценного пузыря.

Аргументы эти — не менее детские, чем сама установка на «теперь всё будет непременно иначе», поэтому не будем терять времени на их опровержение. Ограничимся лишь ремаркой, что числа компаний для создания пузыря, может, и не хватало, но пузырь этот, тем не менее, благополучно создался. И сдувается сегодня на наших глазах столь же впечатляющими темпами, что и в 2000 году. В отличие, однако, от 2000–го, фоновая ситуация, сопровождающая биржевой кризис, несоизмеримо хуже — обстоятельство, назойливо навевающее воспоминание о дантовом «Lasciate ogni speranza, voi ch’entrate»3.