Эдуард Байков - Уфимская литературная критика. Выпуск 6 Страница 8

И в заключение, небольшой штрих к весьма нелестному портрету столичных литературно-издательских бонз. Летом того же 2002 года к нам в гости приехали сотрудники редакции еще одного «толстого» журнала «Дружба народов» – Леонид Владленович Бахнов, Леонид Владимирович Костюков и Леонид Арамович Тер-Акопян. На встрече в Правлении Союза писателей гости заявили с энтузиазмом, что находятся в перманентном поиске новых литературных имен и талантов. По-видимому, в Уфе таких талантов и новых имен – кот наплакал. Во всяком случае, никто из многочисленной и разношерстной литературной братии г. Уфы, сдавших им рукописи (за исключением одной Светланы Чураевой) ответа так и не получил. Сдал несколько рассказов и стихов и ваш покорный слуга, будучи уже профессиональным писателем. Подарил каждому из троих по экземпляру своей книги. А в ответ – тишина… Более того, этот самый г-н Тер-Акопян приехав повторно в Уфу, заявил в Союзе писателей РБ, что, мол, у вас тут вообще имеются только два писателя – Глуховцев и Чураева. Велики же шоры на глазах у столичного мэтра.

P.S. Пишите, сочиняйте, творите, но помните о надписи, начертанной над входом в ад (это из Данте): «Оставь надежду всяк сюда входящий».

Александр Леонидов

Златоглавое разочарование[19]

(Путешествие из Оренбурга в Москву)

Москва… Мечта любого провинциала. Сердце Родины. Центр ударно победившего капитализма. Сказочные гонорары удачливым писателям – и жуткие, покойникообразные нищие, как напоминание о вечной истине – «горе неудачникам!»

В Москве, как и в ногах, – правды нет. Мой литературный десант наивного провинциала – прочь от доморощенных спонсоров-держиморд и утомленно-язвенных литчиновников в светлый, как казалось, мир коммерческого качества наглядно доказывает эту истину. Только очень наивный человек может считать, что в коммерциализированно-рыночной обстановке московских издательств происходит объективный отсев неинтересного, скучного и малозначимого, а судья-читатель не дает бюрократизироваться издательской машине.

Миф первый: «при рынке за все надо платить!» Ничего подобного! Более-менее честно за труд могут платить только во внерыночных системах, а рынок – это ядовитая среда, в которой каждый норовит не расплатиться, каждый мечтает о халяве. Собственно только халява в той или иной форме есть фундамент для возникновения рыночной прибыли – иначе, если всем заплатил по-честному – откуда ей, прибыли взяться? «Из ничего не выйдет ничего…»

Естественно, о халяве мечтают и издатели. Есть несколько вариантов «опустить лоха» – просто украсть сданную на рецензию рукопись, или под предлогом ухода от налогов заключить договор на мизерную суму, пообещав и естественно не дав другую, «чернональную», огромную. Есть вариант «литературного негра» – входи в бригаду и пиши за М. Серову (авторско-коллективный псевдоним) кусок ее романа. Но тоже – не для всех, конечно. Если у нас в провинции редакторы обычно рекрутируются из скрытых садистов, наслаждающихся издевками над авторами, то в центре – на 90 % из воров и воришек всех мастей и окрасок.

Наиболее вероятный исход – никакой. Жуткая бюрократизация издательского процесса – прокрустово усечение романов «от и до» для фабрикации шаблонов и штампов, набивших оскомину, но покупаемых (O tempora, o mores!).

Почему их покупают? Я так понял – потому что их хорошо навязывают продавцы (плюс всеобщее обыдление масс). Когда мы говорим – спрос рождает предложение – мы слишком хорошо думаем о среднем человеке толпы. Нет, именно наоборот – предложение рождает спрос. Унизительное для нормального человека навяливание рекламы должно бы вызвать отторжение у мало-мальски умного человека. Но интеллектуалов мало. А «пипл схавает», когда его ткнут в Маринину, как кутенка в миску – оплачивай и жри, что дают.

Корень нашей писательской беды, которую постоянно ищет думающий россиянин, может быть не столько в садистах провинции или ворах столицы – корень бед в нашем читателе. Увы, талантливые, ваше дарование ничего отныне не значит. Нашему близорукому, как носорог, обывателю ни ум, ни талант, ни отточенное совершенство стиля не надобны. Самая большая проблема – попасть в очень узкое зрение подслеповатой массы. Попал – герой, не попал – нет тебя, и все тут. Вся страна, как завороженная, «знает и чтит» имена придурков Марго, Дэна и других «Срущих вместе» застекольщиков, хотя, если по-честному, в чем их подвиг?! Что они совершили такого, чтобы им предоставлять экраны, газетные полосы и другие средства преодоления читательской (зрительской) близорукости)?!

В Москве ко мне пришло осознание ужасной, первобытно-дремучей несамостоятельности нашей аудитории. Никто не способен составить собственное мнение – все время варьируется одна и та же тема в сказке о голом короле – восторг придворных несуществующими нарядами короля. Да, «пипл» наловчили «хавать». Буржуазная Москва впереди России всей по части отключки от самостоятельного мышления, по прививанию культуры раскрутки (старая, как мир, технология клаки – хлопает подкупленный ряд и вслед за ним гремят аплодисменты всего одураченного зала).

Что же получается? А получается, что и в литературе единственно точным эквивалентом таланту стали деньги. Сидишь на бобах – ты непечатный автор. Хватило денег на самиздат – ты печатный второсортный. Хватило денег на самиздат, клаку, подкуп прессы, рекламный ролик на ТВ – ты уже Пелевин-Акунин, «классик»!

Тем, у кого денег нет, нельзя ничего. Их рукописи будут чиркать всякие ничтожества в журналах, над ними станут издеваться в издательствах. Верх их карьеры – «негр» в бригаде Тополя-Незнанского, если очень-очень повезет.

Тем, у кого есть деньги, можно все. Матюгаться со страниц, тиражировать непростительные орфографические ошибки, оживлять героя, забыв, что во второй главе его убили… Ничего, за деньги найдутся комментаторы, которые четко растолкуют, что мат – клёво, что ошибки есть авторская индивидуальность, что умерший и забытый воскрес не от спешки, а в рамках солярного культа…

Дикий московский шабаш распадается на вполне очевидные подвиды бесенят. Есть бандиты – хозяева, «башляющие» на книгоиздание ради отмывки криминальных денег, вообще своей продукции (книг) и в руках не державшие. Ни для кого не секрет, что большинство ведущих столичных издательств открыты криминальными сообществами в рамках каких-то своих далеко идущих планах.

Есть вороватые рецензенты, готовящие планы изданий и постоянно вымогающие взятки с авторов за то, чтобы в этот план тот или иной автор был включен. Эта публика обворовывает как свою «крышу», так и писателей.

Есть «тусня» – люди неопределенного возраста и занятий, тусующиеся возле литературы, пьянствующие на конвентах и симпозиумах, раздающая «под хмелек и отрыжку» туманные обещания посодействовать и живущие бог весть на что.

Есть ублюдочные франкенштейны Сороса – толстые журналы, подгоняющие русский язык под вкусы и пристрастия заокеанского еврея-спекулянта и на словах ратующие за высокую культуру, против «масс-примитва».

Гнойник. Нарыв. Содом и Гоморра. Царство шоу-разбоя, промискуитета, алко-наркодурмана, лжи в квадратах и кубах. Когда все это ущербное, гноящееся, смердящее и кишащее червями месиво проходит через прессинг московской жизни, в сухой остаток выжимается из разноцветной винегретной блевотины «богемы» только одно – деньги. Единственная реальная для всей этой разношерстной публики ценность и единственная ось коловращения этого гноища, этого мезозойского болота, триасовой трясины…

Боже, боже, из какого мира, из какой Вселенной был тот Сталинградский солдатик Алексеев, отправивший свои рассказы в Москву и вдруг прочитанный и признанный не поленившимися возиться с ним мэтрами, проснувшийся знаменитым?1 в нынешней издательской Москве тот случай запределен и невозможен, это для нее какие-то «марсианские хроники», недоступные пониманию редакторов-хроников и братков из разных грантовых и премиальных комитетов!

С недоумением (не такой уж я убежденный коммунист) я вдруг осознал посреди Москвы, что капитализм и литература – две вещи несовместимые, как гений и злодейство. Там, где есть литература – еще не совсем победил капитализм; там, где победил капитализм – невозможно иное, кроме комикса, творчество.

Я радовался приезду в Москву, как воротам славы. И я радовался, навсегда покидая этот город-чудовище, потому что в нем все давно стали психическими и моральными калеками.

Людей без денег просто не существует. Люди с деньгами глубоко несчастны в ублюдочном мире, выстроенном вроде бы под них, а на самом деле – под худшее и мерзейшее в них.

И остается только мечтать о ефремовских мирах – не о тех неубедительных и ходульных образах из «Туманности андромеды» или «Часа Быка», а о том, невозможном и фантастическом мире, который он описал в «Дороге Ветров», «Лезвии бритвы», наивно считая, что описывает современный двадцатый век…