Павел Анненков - Записки о французской революции 1848 года Страница 8

Потом, возобновляя вопрос о деллибрации Правительства, он выразился так: «Que pourrions-nous opposer? Rien qu\'une seule chose: votre raison même! Cette puissance de la raison générale qui se place toute ici entre vous et nous, qui nous inspire et qui vous arrête devant nous! C\'est cette force morale invisible et cependant toute puissante qui nous rend calmes nous-mêmes, indépendants, et dignes en face de cette masse qui entoure ce palais du peuple défendu par la seule inviolabilité…» [55]

И потом, возражая депутации на три главных требования и переходя к последнему (отсрочке выборов), он сказал: «Si vous me commandiez de délibérer sous la force et de prononcer la mise hors la loi de toute la nation, que n\'est pas à Paris, de la déclarer pendant trois mois, six mois, que sais-je, exclue de sa représentation et de sa constitution, je vous dirais ce que je disais à un autre gouvernement, il y a peu de jours, vous m\'arracheriez ce votre de ma poitrine qu\'après que les balles l\'auraient percée…» [56]

Многие депутаты кинулись к нему обнимать его, и он прибавил: «Prenez garde à des réunions de ce genre» [57] : «18 брюмера народа может повести за собой 18 брюмера деспотизма» {44} .

Необходимость сохранить правительственную [достоинство] независимость так сильно чувствовалась всеми его членами, что Ледрю-Роллен, который, говорят, сказал недавно в недре его: «Я выкину Временное правительство за окно, как только захочу». На что, уверяют, будто бы Гарнье-Пажес ответил ему, вынув пистолет: «Ты умрешь Ледрю!» Этот Ледрю-Роллен одной [депутации] массе, явившейся вечером того же дня к нему на двор министерства с требованием не вводить войска, ответил решительно: «Non citoyens, de pareils sentiments d\'injustice (против армии) de méfiance, d\'exclusion ne sont pas en vous… Nous vous remercions tous de votre zèle, nous remercions la garde nationale tout entière de cette admirable activité qui a maintenu le calme dans la grande cité. Mais nous ne devons pas abuser de votre bonne volonté et c\'est pour cela que nous avons appelé auprès de vous vos frères de l\'armée» [58] . (Крики: «браво», «браво».)

По выходе депутации народ потребовал к себе Правительство. Сделали наскоро эстраду, и все члены его вышли наружу [к народу]. Несколько слов Луи Блана были покрыты рукоплесканиями и криками; «Vive Ledru-Rollin!» После этого вся масса рядами направилась к Бастильной площади и там в молчании и с открытыми головами прошла вокруг Июльской колонны, а потом двинулась в богатые аристократические кварталы, распространяя спасительный ужас на заговорщиков и недовольных. Я встретил голову этой чудовищной колонны на бульварах: зрелище было грозное и торжественное. Прогуливался, видимо, le peuple souverain. Никто не отделялся от рядов, все пели республиканские песни, заставляя зрителей и людей в окнах снимать шляпы и кричать: «vive la république». Эта масса остановилась на минуту перед биржей и прокричала: «à bas les agitateurs!» [59] [и разделилась]. Одна часть ее отделилась и перешла в С.-Жерменский квартал: там, проходя мимо этих дворцов, глухо-наглухо запертых от ужаса, она пела: «ça ira, ça ira» [60] и кричала: «à bas les aristocrates, à bas le carlistes – vive le gouvernement provisoire, vive la république» [61] . Никто, однакож, не был оскорблен, ни малейшего воровства, никакой попытки к грабежу. Все как-то сдерживались чувством заданной цели, придавить восстание одной угрозой своего появления, хотя под всеми этими знаменами я видел множество лиц, на которых гнев и ярость [изрыли] оставили свои несомненные признаки, и множество глаз, горевших свирепым огнем. Вечером уже разредившиеся толпы ходили по городу, заставляя освещать дома и иронически покрикивали: «les lampions ou les pierres, les pierres ou les lampions» [62] . Город зажегся разноцветными огнями сверху донизу. В час ночи уже было пусто на улицах, хотя они еще были залиты светом. На другой день все относительно было спокойно, буря промчалась, разрешив глухое волнение предшествующих дней. Теперь каждый спрашивал [друг друга] у другого, начиная с «Journal des Débats» [Да как же это могло пройти]: неужто это могло пройти так?

И сами возбудители и начальники еще не могут прийти в себя от недоумения и только теперь поняли, что играли с огнем. Уже показались разногласия в клубах. Одни говорят: демонстрация пошла слишком далеко; другие говорят: не надо откладывать выборов – но уже поздно. Правительство под этим страшным гнетом чувств не устояло; оно отложило выборы в национальную гвардию до 5-го апреля, что почти равно отложению всеобщих выборов, долженствующему непременно воспоследовать на днях и, действительно, отложенных до 23 апреля, и вместе с тем министр публичных работ объявил, что все мастерские пусты, и призывает народ к труду. Но возбужденный народ не скоро улегается, а голод приходит очень скоро.

Демонстрация подняла для меня один вопрос и объяснила другой. Именно вопрос, может ли Париж и Правительство существовать без всякой [огромной] охранительной силы для первого, сопротивляющейся для второго, ввиду 200 т. вооруженного народа, полагаясь только на нравственную силу народа. В эту минуту (вот уже три недели) мы живем совершенно только под гарантией всеобщей морали, но ведь голод (а он скоро должен явиться) —: плохой советчик для уважения лиц, собственности и системы правления. Демонстрация объяснила мне вопрос: каким образом в революционное время вдруг самые пустые личности, именно даже вследствие своей односторонности и ограниченности, могут быть подняты страстями на огромную высоту и заимствовать от обстоятельств блеск, который сами по себе совершенно не имеют. Ледрю-Роллен пояснил мне множество лиц 93 года. Вообще эта демонстрация гораздо лучше и величественнее церемонии 4 марта (суббота) погребения убитых, где в скучных, апатичных рядах шли корпорации, депутации, народы со своими знаменами за погребальными дрогами. Колесница свободы, ведомая 8 белыми лошадьми, с двумястами золотыми руками, сложенными ладонь в ладонь, была-таки порядком бессмысленна и безобразна. Подобные процессии удаются только одному народу в мире – художественным итальянцам. Всего безобразней был кабриолет, в котором везли двух больных мучеников свободы, выпущенных политических заключенных: Барбеса и еще другого. Войско, особенно кавалерия, возбуждали жалость. Они ехали грустные, убитые, с опущенными головами, точно для позора популяции, которая, между прочим, беспрестанно заставляла их трубачей играть «Marseillaise»! Так одним ударом Париж снял полицию, снял Правительство, как отдельный класс, снял войско, но упрочит ли все это время? Кстати сказать, в самый день народной демонстраций оба главные правительственные журналы: «Le National» и «la Réforme» в ужасе умоляли граждан оскорбленной национальной гвардии не начинать драки с народом, не вздумать [мстить] из пустого тщеславия сделать Париж сценой междоусобной войны.

Действительно, мало чего недоставало для этого.

4) Циркуляр министра просвещения и религии Карно к ректорам Академии от 6-го марта 1848 г. Только знаменитый циркуляр Роллена отвлек внимание от этого циркуляра, не менее замечательного в революционном смысле. Даже можно сказать, Л. Роллен и свои предшествующие распоряжения убил собственным циркуляром 11 марта, потому что его наставления комиссарам от 8-го марта, весьма ясные и характеристические, были сбиты и затеряны благодаря последнему документу. В этих наставлениях он уже говорил им и о выборах, и. рекомендовал заботиться преимущественно о старых республиканцах, и присовокупил, что надобно, чтобы будущее Собрание имело tous les hommes de la veille et pas du lendemain [63] .

В них тоже есть одна фраза чрезвычайно замечательная и дающая воззрение на революцию 1848 г. Вот она: «Attachez-vous enfin à ramener avec précision et clareté tout ce qui touche au sort des travailleurs de votre département. C\'est par eux et pour eux que s\'fondée la République dont la mission et de faire cesser leurs souffrances et de consacrer leurs droits» [64] .

Циркуляр Карно был еще откровеннее и, по-моему [был первым отголоском социализма], может служить первым важным документом в истории социализма. В начале его он изъяснил, что воспитание народа, оставленное до сих пор в пренебрежении, получит широкое развитие в республике. Карно предписывает ректорам стараться всеми силами призвать крестьян к выборам и к кандидатуре в Национальное собрание: «La plus grande erreur contre laquelle il faille prévenir les populations de nos campagnes, c\'est que pour être représentant il faut avoir de l\'éducation et de la fortune. Quant à l\'éducation, il est manifeste qu\'un brave paysan avec du bon sens et de l\'expérience représentera infiniment mieux à l\'Assemblée les intérêts de sa condition qu\'un citoyen libre et lettré, étranger à la vie des champs ou aveuglé par des intérêts différens de ceux de la masse des paysans. Quant à la fortune, l\'indemnité qui sera allouée à tous les membres de l\'Assemblée suffira aux plus pauvres» [65] . Сказал он и дальше продолжал: «Il ne faut pas oublier que, dans une grande assemblée comme celle qui va se réunir, la majeure partie des membres remplit le rôle des jurés. Elle juge, par oui ou non, si ce que l\'élite des membres propose est bon ou mauvais. Elle n\'a besoin que d\'honnêteté et de bon sens: elle n\'invente pas. Voilà le principe fondamental le principe fondamental du droit républicain» [66] . Для достижения этой цели Карно предписывает ректорам внушить народу первые основания политической жизни [и особенно], употребляя для этого особенно школьных учителей (les instituteurs primaires): «Que nos 36 000 instituteurs primaires se lèvent donc à mon appel pour se faire immédiatement réparateurs de l\'instruction publique devant la population de la campagne… Des hommes nouveaux, voilà ce que réclame la France…» [67] И потом добавил: Mais pourquoi nos instituteurs primaires ne se présenteraientils pas, non seulement pour enseigner ce principe, mais pour prendre place eux-mêmes parmi ces hommes nouveaux?… Qu\'ils viennent parmi nous, au nom de ces populations rurales aux sein desquelles ils sont nés, dont ils savent les souffrances, dont ils ne partagent que trop la misère… Tel est, Mrle recteur, le service nouveau que, dans ce temps révolutionnaire, je réclame de Mm les instituteurs primaires [68] .