Михаил Ципоруха - Флотоводцы и мореплаватели Екатерины Великой Страница 8

Спасло суда только следующее: 28 июня, «вырубя из стоячего льда столько места, чтобы судну свободно поместиться было можно, и когда возвратным течением наносной лед от стоячего отделило, тогда затянулись с судами в вырубленные места и закрепились за лед. Где наносным с моря льдом хотя и затирало, который от часу становился гуще, только уже большой опасности не было» [2, с. 390–391].

Чичагов послал моряков на близлежащую гору. Возвратившись, они доложили, «что по всему берегу к норду и зюйду лежит лед и за ним воды не видно». Все же 3 июля суда снялись с якоря и пошли «на гребле между носящихся по заливе льдам». Только 7 июля суда выбрались в открытое море и направились к западу, «склоняясь румб к северу по правому компасу, которого употреблено склонение 1 ½ румба». Как видим, определение склонения магнитной стрелки, об учете которого беспокоился Ломоносов, было использовано и учтено на практике.

Несколько дней пути море было чисто от льдов и дул крепкий попутный ветер. У моряков появилась надежда на то, что «повеленный путь» все же будет изыскан. Но 9 июля суда вновь были окружены льдами. Пришлось вновь лавировать между ними, часто меняя курс.

11 и 12 июля суда по прежнему лавировали среди льдов. «Имея предосторожность, чтоб не найти на лед, которого за густым туманом не всегда усмотреть было можно, ибо туман так густ случался, что друг друга видеть было не можно. И в одно время капитан Панов спрашивал: какие мы паруса имеем? На что и ответствовано было (в рассуждении близкого судов между собою положения), не употребляя переговорной трубы. А чтоб в такой темноте не сойтись между собою, для того почасту били в барабан, звонили в колокол, стреляли из пушек. Повороты делали по учиненным сигналам. Ко льдам иногда так приближались, что по одному шуму от всплесков брали предосторожность и удалялись» [2, с. 391].

13 июля туман разлучил Чичагова с двумя остальными судами. 14 июля продолжилось лавирование среди льдов. «Оного ж числа объявлено было от боцмана Павла Терентьева, что он видел при повороте в пятом часу по полудни летающих около судна трех маленьких птичек, каких видали и на Шпицбергене. Которые по здешнему месту называются подорожники. А чрез то подалась причина думать, что берег Гренландии не в дальнем расстоянии» [2, с. 392].

Но вскоре надежда исчезла. При движении к северу суда вновь встретили густой лед. Пришлось менять курс и искать проходы сквозь льды. Суда теряли друг друга, а затем вновь соединялись.

Так продолжалось до 21 июля. «Тогда ж усмотрен меж норда и веста и меж норда и оста отменною светлостию воздух, что уверяет о находящихся в той стороне льдах. Для чего взято намерение, чтоб идти к земле Шпицбергена и буде там льдов нет, то простираться плаванием к северу пока возможность будет» [2, с. 392].

Следуя вдоль берега, суда достигли 23 июля «самой оконечности Шпицбергена, вестовая сторона», на 80°26' с. ш. Вдали перед судами простиралась грядальдов, которую попытались обойти, но безуспешно. Суда направились на запад и на юго–запад. Но поворачивая на север, суда все время встречали там гряды сплошного льда. Затем и на западе и юго–западе «виден был отменною светлостию воздух». Значит, и там был лед.

29 июля «призваны были с других судов командиры с офицерами. Имев довольное рассуждение, согласно положили: возвратиться к своим портам. Ибо во все время нашего плавания до Гренландии льдами были не допущены. Тако ж и северного проходу, за множеством густых льдов, не усмотрено».

Ссылаясь на то, «что в рассуждении тамошнего места, обращаясь всегда между льдами, от всегдашней стужи и мокроты, снегов и туманов находились в большой опасности», совещание капитанов по предложению Чичагова отметило: «Не имея никакой надежды ко исполнению предпринятого намерения, за непреодолимым препятствием от льдов, долее оставаться в море почтено за бесполезное» [2, с. 393–394].

29 июля, «при крепком северном ветре со снегом и градом», суда экспедиции повернули на обратный курс в Архангельск.

В. Я. Чичагов решил не заходить в бухту Клокбай, считая, видимо, что о смене зимовщиков, если это необходимо, должен позаботиться командир Архангелогородской конторы над портом. 20 августа экспедиционные суда благополучно возвратились в Архангельск. Там «разоружа суда и выгрузя баласты, килевали» их.

22 августа 1765 г. Чичагов послал из Архангельска в Адмиралтейств–коллегию рапорт, в котором изложил обстоятельства проведенного плавания. В рапорте он отметил: «Адмиралтейств–коллегия усмотреть соизволит, в каком бедственном плавании обращались; и так что уже ослабевать стали к надежде к намеренному пути».

В конце рапорта он заключил: «Итак, за неизмерным количеством льда во все время нашего плавания, как Гренландского берега, так и сквозь льды проходу не усмотрено. И по всем видимым нами обстоятельствам северной проход, за непреодолимым препятствием от льдов, невозможен.

И для того, с общего согласия с штаб- и обер–офицерами положили: не ожидая поздного времени (ибо в рассуждении тамошнего места, всегдашних туманов, снегов и непрестанной стужи, к тому ж и время приближалось к августу, в которое более беспокойных погод ожидать надлежит, чрез что можно придти в бессилие и подвергнуть себя крайнему бедствию безо всякой пользы), не имея уже надежды, за препятствием от льдов, к дальнейшему предприятию, а пользуясь случившимися тогда нордовыми ветрами, идти обратно к городу Архангельскому» [2, с. 394].

12—13 сентября Адмиралтейств–коллегия рассмотрела рапорт Чичагова и решила послать суда на следующий год во второе плавание, чтобы достичь берегов Гренландии и вдоль ее берегов попытаться продвинуться на север. Чичагов был срочно вызван в Петербург для представления корабельного журнала и карты плавания.

Сменить партию М. Т. Рындина, оставленную на зимовочной базе в бухте Клокбай, в 1765 г. не удалось. Лейтенант М. С. Немтинов на пинке «Лапоминк» вышел из Архангельска в июле и почти целый месяц пытался войти в бухту, забитую льдами. 15 августа на совете было решено возвратиться в Архангельск. Партия Рындина осталась на вторую зимовку. Несмотря на помощь, оказанную русскими поморами во главе с Василием Бурковым, зимовавшими в 30 верстах от зимовки Рындина, несколько человек из партии последнего заболели цингой. Весть о бедственном положении зимовщиков доставил кормщик Василий Меньшаков, который вышел 1 августа 1765 г. со Шпицбергена на промысловом карбасе и уже 13 сентября прибыл в Архангльск, продемонстрировав незаурядное мастерство в управлении небольшим парусным судном при плавании в суровых водах Баренцева моря.

Получив вызов в Петербург и узнав о намерении Адмиралтейств–коллегии повторить плавание экспедиционных судов в Северном океане, Чичагов распорядился о переводе судов экспедиции в Колу для зимовки. Все повреждения второй защитной деревянной обшивки корпуса судов были устранены.

В качестве дополнительной ледовой защиты по форштевням судов установили железные полосы.

Главный командир Архангелогородской конторы над портом капитан–командор П. А. Чаплин по прежнему проявил энергию и настойчивость в снабжении экспедиции продуктами, одеждой и снаряжением. Он подготовил для транспортировки всего заготовленного два бота. 5 октября флотилия из трех экспедиционных судов и двух ботов конторы под общей командой капитана 2-го ранга Бабаева вышла из Архангельска и 8 ноября прибыла в Катерин–гавань. В пути шквалом разбило один из ботов и подмочило все продукты. Во время зимовки в Коле на «Чичагове» было 70 моряков команды, в том числе 8 поморов, на «Панове» — соответственно 49 и 5, на «Бабаеве» — 51 и 7.

Чичагов из Архангельска отправился с картами и «Экстрактом» в Петербург, куда прибыл 23 декабря. По поводу подмоченных в пути на боте продуктов Адмиралтейств–коллегия распорядилась доставить в Колу новые зимним путем, что и было исполнено Чаплиным к апрелю 1766 г. Адмиралтейств–коллегия в заседании от 16–18 января 1766 г. постановила направить Чичагова во вторичное плавание по изысканию северо–западного прохода в Восточный океан с оставлением в силе «Инструкции морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию пути на восток Северным океаном», составленной Ломоносовым (скончался 15 апреля 1765 г.) и указаний маршрута предполагаемого пути по карте Арктики 1765 г. Вместе с тем Адмиралтейств–коллегия указала Чичагову на необходимость и более самостоятельного решения вопроса о маршруте, о чем, правда, указывалось и в инструкции Ломоносова.

Адмиралтейств–коллегия напомнила Чичагову о том, что открытие северо–западного прохода имеет политическое значение и должно быть выполнено в интересах Российской империи: «Ибо как самое намерение и конец сего опыта, так и происходящая от того, не токмо для России, но и для целой Европы, слава и польза ему известны, как и то, что собственно ему послужит сие изобретение, не инако как к бессмертному имени, что толь трудное и доселе от всех европейских, в мореплавании упражняющихся народов, тщетно предприемлемое дело, произведено им в действо, или по крайней мере свет уверится, что оное совершенно невозможно» [2, с. 405].