Судьба человека. Оглядываясь в прошлое - Борис Вячеславович Корчевников Страница 8

Была скандинавская редакция иновещания Гостелерадио СССР, которая вполне себе спокойно жила, катилась по накатанной колее. Появляется Дима Киселев и не то чтобы в эту колею не становится, он вроде бы даже и становится, и в то же время как-то так на все это сбоку поглядывает. И выясняется, что есть у него свои совсем другие горизонты. Вот, например, у нас были «перехваты». Слушали норвежское радио – чем они там дышат? Перехваты в основном делались на «больших» языках – английском, французском, немецком. И на основании этой информации писали так называемую «контру» – контрпропаганду. Появляется Дмитрий Константинович в ярком пиджаке в крупную клетку, ходит по коридорам на Пятницкой, поглядывает на все это со стороны и начинает с того, что ему нужны перехваты на норвежском языке. Это была революция для скандинавского отдела. Он умел писать уже тогда коротко, емко, образно и очень точно по мысли. То, что Маша добавила ему специальной подготовки, очень чувствуется, но это к лучшему.

– Я москвич. Но я хотел учить скандинавские языки и приехал в Ленинград. Только там в университете их преподавали. Пришел в приемную комиссию, сказал в достаточно развязной манере: «Где у вас принимают иногородних?» Они говорят: «Вот здесь».

Я в школе учился не очень хорошо, мягко говоря. У меня был какой-то протест, и поэтому средний балл в аттестате был три с половиной – очень низкий, ниже не бывает, но я готовился серьезно к экзаменам. Тогда школьный средний балл приплюсовывался к четырем университетским экзаменам. И я сдал все эти четыре экзамена на четыре пятерки, в том числе сочинение, что бывает очень редко. И я поступил. Но я на тот момент уже учился в медицинском училище на медбрата, получал общее среднее образование. У меня большая медицинская практика среднего уровня.

Я решил переехать из Москвы в Ленинград и поступить в ЛГУ, в том числе чтобы пожить отдельно от родителей. Они меня легко отпустили, потому что отец был военным. Он воевал. У него два ордена Красной Звезды, он генерал-майор, был военным инженером, потом преподавал в Военно-инженерной академии имени Куйбышева, заведовал кафедрой. Мама тоже окончила Московский инженерно-строительный институт, была инженером и преподавала.

И отец как-то раз пригласил меня в свою комнату и говорит: «Ты пойдешь в военное училище или в военную академию? Хочешь быть военным?» Я отвечаю: «Нет». Он говорит: «Ну, тогда иди».

Дальше я получил абсолютную свободу действий, но в то же время отсутствие какой-либо поддержки, блата. Я горжусь тем, что я абсолютно такой «self-made man». Со многими ошибками, но тем не менее я падал и поднимался.

За то, что я поднимался, я благодарен родителям – за некую природную энергию. И большую роль сыграла энергия семьи – мне кажется, что семейный корень очень важен.

Дед по маминой линии с Западной Украины, тот самый Несмачный, был царским офицером, инженером. Он работал и служил в армии Брусилова. И когда был знаменитый Брусиловский прорыв – дед наводил переправы и мосты. Отец по маминой линии был из дворянской семьи.

Родители отца изначально были из крестьянской среды. Потом они организовали, как сейчас скажут, мелкий бизнес. Но в годы советского террора эта многодетная семья не уцелела бы. Мой дед собрал своих детей и сказал: «Для того чтобы нам сохранить семью, мы должны разъехаться. Мы должны рассеяться по стране». Кто-то уехал в Челябинск, кто-то уехал в Чебоксары, кто-то уехал в Казань, кто-то остался в Тамбове, кто-то уехал в Москву. И каждый сам делал свою судьбу.

И мама так меня воспитала, что каждый человек – кузнец своего счастья, что я сейчас повторяю детям. И Маша поддерживает эту позицию.

В моей семье белые и красные примирились. И нам пора уже сделать это в масштабах страны. Я как-то раз сказал, что мечтаю о том времени, когда дата революции – седьмое ноября – будет отмечена неким парадом, где будут идти каппелевцы отдельно за белых, где будет идти конница Буденного отдельно за красных, где будет ехать Ленин на броневике. Такое некое театрализованное представление… Где будет царь-батюшка ехать в карете со своей семьей, где будут идти разные сословия России, классы. И мы посмотрим на это все и скажем: «Боже мой, да это мы, только сто лет назад». И мне кажется, что вот это как раз объединит и страну, и общество. И нам нужно уметь гордиться плюсами, дерзостью, романтикой нашей революции – так, как научились это делать французы со своими парадами 14 июля.

Что касается меня, если бы мне сегодняшнему пришлось написать письмо себе первокурснику, который только-только начинает свой путь, я бы сказал ему: «Держись. Сил тебе. Будь честен. Заботься о своей репутации – тебе это будет очень помогать. Эволюционируй, учись постоянно. Не бойся начинать новые поприща, испытывать себя. По силам и крест».

Владимир Меньшов

Я помню, Алексей Баталов иронично рассказывал мне, что снялся в первой интимной сцене советского кино. Это сцена в фильме «Москва слезам не верит». Но ладно Баталов, меня всегда поражало, как режиссер фильма Владимир Меньшов рискнул снять в этой сцене, да и в многих подобных таких же сценах свою жену Веру Алентову. Алентова и Меньшов недавно отметили свою золотую свадьбу. При этом из этих пятидесяти лет жизни вместе надо вычесть несколько лет, на которые они расходились. Как эти годы расставания отразились на его судьбе, судьбе человека, судьбе Владимира Меньшова?…

– Для меня до сих пор неразрешенная загадка, как мне в самом начале удалось завоевать Веру. Он была единственная, кто разглядел мое будущее. Поразительно, но Вера меня выбрала в друзья на первом же курсе во МХАТе, притом что я был абсолютно не аристократичный. Но она в меня поверила. Хотя у меня ничего не получалось. Я был едва ли не последним номером на курсе.

Я был зажат, переживал за это страшно. Например, на первом курсе, когда были капустники, она говорила: «Господи, я выросла в театре. Я это видела миллион раз». Этот актерский мир ей был так известен и совсем не прельщал ее. А для меня он был, конечно, праздником, пока я действительно стал различать проявления актерские и человеческие.

Он настолько в себя не верил, что я очень долго его уговаривал на первую роль в «Счастливом Кукушкине». Последний аргумент был у меня такой: «Володя, ты когда-нибудь видел сзади, как ты ходишь?» Он говорит: «Нет, никогда». Я ему говорю: «Это очень смешно». И у нас в картине я много снимал с ним общих планов,