Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1963-1966 г.г. Страница 84

Твой Арк.

Дорогой Аркашенька!

Получил твое письмо и бандероль со статьей и письмом. Что ж, будем ждать Мелентьева. Спасибо и на том, что многие из редакции высказываются «за». Кстати, в каком, собственно, состоянии книга? Это верстка? Последняя? Ты мне напиши, а то я плохо себе представляю, насколько она готова к печати. Наверное, нам нужно быть готовым вставлять туда новые «благодару и ура».[195] Неужели же зарежут почти готовую книгу накануне выпуска!

Статью твою прочитал с удовольствием. По-моему, хорошо. Так и надо писать — с упором на лучшее, а не на дерьмо. Утрем нос ККК.[196] Ты пишешь, чтобы я перепечатал — непонятно, зачем? В целом все ОК. У меня только два замечания — одно более общее, а другое — мелочь.

1. Многовато сложных умных слов: «тенденции», «ассоциируется», «гротескный» и пр. Наверное, надо все-таки в этом пойти навстречу молодому читателю, хотя, конечно, энциклопедию, даже детскую, читают в основном родители, а не дети. Я думаю кое-что популяризировать и на том и закончить свою редактуру.

2. Ты пишешь про ноябрьскую книжку «Журнала научной фантастики» (Япония), что там включен «старый рассказ французского фантаста Андрэ Моруа». Вообще-то Андрэ Моруа не фантаст, а писатель-академик, классик. У нас недавно вышла его небольшая книжка рассказов «Фиалки по средам».[197] Конечно, возможны два экз. Андрэ Моруа, но если рассказ называется, как я подозреваю, «Отель Танатос» (о гостинице для самоубийц), то это тот самый великий Моруа — эстет, стилист, современный Мопассан. Ты проверь. Я тут исправлю в твоем тексте, а если окажется, что это не тот Моруа-классик, то ты вновь переправишь, но на всякий случай, все-таки, помягче: не «писатель-фантаст», а просто «писатель».

Вот пока всё мои замечания. Может быть, будут еще — посмотрим. Статью я надеюсь выправить за воскресенье и понедельник, а во вторник вышлю.

Новостей у меня никаких нет. Получил пятый нумер «Ин-Лит-ры» — с удовольствием прочел там Шекли и с удовлетворением — бр. Стругацких.[198] Над докладом думаю, над «Лесом» — тоже, над ХВВ — паче всего, днем и ночью. Неужели же зарежут, сволочи! Стрелять хочется. Цензоршу эту я бы со сладострастием распял и сек бы розгой — день, другой, третий, с перерывами на еду и на сон… И очень меня беспокоят твои намеки на то, что «времена наступают тугие». Слушай, если Мелентьев не зарубит ХВВ на корню, а просто потребует каких-то переделок — обязательно вызывай меня в Москву. Заодно и поговорим.

Крепко жму твою честную волосатую ногу, твой [подпись]

P. S. Севке передай, что нужные ему марки я ищу, и есть надежда (небольшая), что найду.

Идет ли его рецензия на Каз<анце>ва?

P. P. S. Леночке гранд-привет. Пусть тебя оберегает от зубных болей и душевных депрессий.

5 июля братья опять пишут два «встречных» письма.

Дорогой Борик!

Продрал нынче глаза, а письмо твое — вот оно. Приятно.

Ты спрашивал о том, в каком состоянии ХВВ. В самом что ни на есть готовом. Это сверка, последняя сверка. Матрицы поставлены в машины и готовы начинать шлепать десятки тысяч экз-ов в день. Со склада привезли сто пятнадцать тысяч готовых обложек. Все наготове. Только цензор оказался сукой. У меня здесь вообще такое впечатление, что мы случайно пали жертвой какой-то склоки между цензурой и главной редакцией. Но новостей по-прежнему нету. Будем ждать.

Радуюсь, что понравилась тебе статья для ДЭ. Жду, отдам в перепечатку и отнесу. Что до Андрэ Моруа, то это тот самый. Рассказ называется «Жизнь человеческая», он из цикла «Невозможные миры».

Рецензию Ревича на Казанцева ты, наверное, уже читал. Она здесь произвела известный фурор. Но реакции той стороны я еще не знаю.

Был я у Севки, виделся с Биленкиным. Хороший парень, славно посидели и потрепались. Он между прочим рассказал, что Казанцев прислал в «Известия» письмо «О странной позиции изд-ва „Молодая Гвардия“», в каковом письме обвиняет изд-во в уклонении от курса советской фантастики и в сплачивании вокруг себя молодых литераторов, пишущих в подражание худшим западным образцам и в большинстве нерусской национальности. А на следующий день я был в Мол. Гв., видел Сережу Жемайтиса, и он сказал, что ККК написали еще один донос в ЦК ВЛКСМ и этот донос уже переслан оттуда в издательство, но что там написано, пока неизвестно.

Ну вот и все.

Поцелуй Адку.

Твой Арк.

А я сейчас сижу и пишу предисловие к Азимову.

Дорогой Арк!

Первые два листа я перепечатал заново и несколько подредактировал. Остальное все оставил. Новостей нет, никого не вижу да и видеть-то не хочу. Давеча, правда, раздобыл пленку с записями песен Галича, Визбора и Якушевой, слушаю себе и вдруг — что такое! Очень приятный хор молодых басов исполняет: «Ты слышишь печальный напев кабестана…» Сочинили очень милый мотив, оставили только три куплета, поковеркали их малость и — дают копоти! Было приятно. Вот так, наверное, и возникло мнение о Стругацких как акынах.

Жду твоих писем со страхом и надеждой,

целую, жму, твой [подпись]

P. S. Все-таки статья получилась взрословатая, да что поделаешь? Сожрут. А?

Дорогой Аркашенька!

По-моему, предисловие отличное. Я только выловил несколько насекомых, показавшихся мне блохами, и ничего больше менять не стал. И не стоит убирать цитаты: в них Азимов говорит о себе лучше, чем мы могли бы сказать о нем. Вот только, может быть, взять другое заглавие? Что-нибудь из его высказываний. Скажем: «Я желал бы уничтожить ненависть». Или: «Фантастика служит человечеству». Или: «Человечеству больше не разрешается враждовать». А в подзаголовок вынести: Айзек Азимов — человек и фантаст.

У меня особенно нового нет ничего. Адка достала для Ленки очки. Скоро я вам их вышлю, найду только соответствующую коробочку. Правда, стекла будут отдельно, оправа — отдельно, но это уж вы сами.

Адка сегодня уезжает в Гагры с Андрюхой. Я остаюсь один. Мне будет грустно и скучно. Приезжай — потоскуем вместе. Приезжай с Ленкой. Будет хорошо. И мама вот тоже вернулась с дачи — не выдержала, сбежала, хочет дома.

Вчера кончил читать наконец «Зе эмейзинг партнершип»[199] — ну и г… же! Но я прочел ее всю и очень горд — это моя первая английская книжка. Мне тут привезли из США книжку «Ворлдс оф сайнс-фикшн» за июль 1965, хочу перевести оттуда один рассказик, может, пригодится для антологии.

Купил в Лавке Пастернака, стал листать и вдруг наткнулся на любопытное стихотворение. Оно в первой редакции называлось у него «Будущее» и там рассказывается, как у входа в лес поет на веточке птичка, «как бы оберегая вход в лесные норы. За нею целый мир берлог, пещер, укрытий, предупреждений и тревог, просьб о защите». Потом идет описание леса и кончается стихотворение (уже в новой редакции) так:

За поворотом, в глубинеЛесного лога,Готово будущее мнеВерней залога.Его уже не втянешь в спорИ не заластишь,Оно распахнуто, как бор,Всё вглубь, всё настежь.

Хорошо было бы «Лес» назвать «За поворотом, в глубине» и дать такой вот эпиграф. Слишком уж многозначительное совпадение.

Я все корячусь, стараюсь сочинить песенку для «Леса» — не получается, хотя бродят какие-то образы и символы в мозгу. Слушай, а Манин не обиделся?

Зашли как-то тут ребятишки-школьники из звездинского объединения, принесли почитать свои опусы. Ничего опусы. А один, с забавной фамилией Лемхен[200] (маленький Лем) написал большую пародию на всех фантастов разом. Мы там — братья Рубацкие. Так вот младший Рубацкий рассказывает, как у него в комнате торопливо сконденсировался человек:

«Некоторое время он, светски улыбаясь, глядел на меня. Потом заметил:

— Я, собственно, из будущего.

— Это как же?

— А вот так. А зовут меня Ха Эм Иванов.

— С ума сойти, — сказал я.

— Я, собственно, вас очень уважаю… Собственно, в будущем вас любят все.

— Мне чрезвычайно лестно, — заявил я. — И Аркадию тоже будет…

— Вам с братом памятник поставили, — сообщил Ха Эм доверительно. — Золотой».

Дальше приходишь ты, и мы выражаем желание осмотреть памятник.

«Мы вышли на улицу. Мостовая была забита народом.

— Где же ваш аппарат? — спросил я.

— Собственно…

— Понятно, — сказал Аркадий и с криком: — Товарищи! Товарищи! Пропустите экспертов, — ринулся на толпу».

Потом мы влазим в машину, Ха Эм нажимает на рычаг. «Меня что-то кольнуло, а Аркадий странно взглянул на меня вдруг заорал:

Ой бував я в тим садочкуТа скажу вам всю правдочку:Ото так копають мак.

Я с ужасом обнаружил, что подпеваю ему».