Дэниэл Коуэн - Я выжил в Холокосте Страница 9

Пока он ждал следующей ночи, Тибор разработал в уме свой идеальный маршрут. Вскоре он уже знал его так хорошо, что мог воспроизвести путь с закрытыми глазами. Наконец наступила ночь, такая темная, что он едва мог разобрать кухню. Он выполз из укрытия и словно заяц поскакал к бочкам.

Присматривая за охранниками, Тибор запустил руку в массу мусора, выхватил недоеденное яблоко и всадил в него зубы. Вкус и хрусткость яблока буквально взорвались у него во рту. Еще до того, как первые ощущения прошли, он уже уплетал обрывки мяса, морковные огрызки, корки хлеба и редиску. Наевшись, сколько смог, он рванул обратно в убежище, где, совершенно утомленный, провалился в глубокий и довольный сон. Он все еще спал, когда на следующее утро Петер осторожно постучал по панели.

Тибор вернулся из первого рейда по помойке с пустыми руками. Он хотел принести что-нибудь друзьям, но не посмел: одно дело, если тебя застанут шатающимся по лагерю без присмотра, и совсем другое, если поймают с едой в карманах.

Вскоре, однако, его рейды превратились в рутину. Один или несколько мужчин сопровождали его до укрытия на закате, затем возвращались за ним на следующее утро. Мужчины всегда оставляли кого-то на стреме, и Тибор вскоре научился определять, когда надо выдвигаться, а когда лучше пересидеть. Если ночь была слишком светлой или наблюдалось какое-то движение, он оставался в «бункере». Но когда было темно или туманно, или как только охранник проходил дальнюю сторону лагеря, он бежал к мусорке и быстро набирал так много еды, как только мог. Он редко позволял себе оставаться там дольше минуты, но девятнадцатого июня он задержался, как следует покопавшись в нескольких бочках, пока не наелся отбросов до отвала. Ему исполнилось четырнадцать лет.

Тибор совсем скоро обрел уверенность в своей способности избегать охранников и начал складывать украденную еду в куртке и штанах. Он гордился тем, что раздает друзьям свежие овощи или ломтики настоящего хлеба. Осмелев, он затянул края рукавов рубашки и штанин и фаршировал их едой под завязку.

Ночные рейды стали для него скорее приключением, нежели необходимостью, и Тибор стал думать о себе как о лагерной крысе. Крыса была быстрой, молчаливой и проворной. Он постоянно был начеку и всегда придерживался безопасного маршрута. Он был хитер, всегда мог раздобыть себе поесть, а потому отрастил себе плотную и крепкую «шкуру», которая грела его зимой. Он мог жить бок о бок со своими врагами, и они даже не подозревали о его присутствии.

Тибор даже гордился, что думает, как крыса. Именно поэтому, когда на сторожевой вышке поставили прожектор, который мог осветить любую точку лагеря, он бросил свои ночные приключения. Тибор был умной крысой. Выживание было для него гораздо важнее полного желудка.

Тибора и его товарищей вернули в Маутхаузен в ноябре, после пяти с лишним месяцев в лесу. Они закончили строительство барака ровно в срок, и начальству лагеря, кажется, даже понравился результат. Они даже закончили работу раньше времени. Теперь они гадали, зачем их отправляют обратно в ужасную тюрьму на холме. Им что, больше нечего строить? Но как же война?

Они не слышали никаких новостей, пока находились за пределами Маутхаузена. Никто из рабочих понятия не имел, что происходит за пределами стройплощадки, но Петер чувствовал, что нацистам приходится туго. С самого начала октября эсэсовцы отчаянно пытались ускорить строительство. Избиения и бессмысленные убийства случались все чаще. С ускорением темпов работы учащались и несчастные случаи. Казалось, каждые несколько дней кого-то из рабочих уносили с площадки мертвым.

Троих из семи поляков, включая Карла, перевезли в другой лагерь, и никто не знал, зачем. Остальных вместе с Петером донимал бронхит и всякие мелкие травмы, которые из-за отсутствия нормального лечения превратились в гноящиеся болячки. И все же мужчинам и Тибору повезло: когда работы закончились, знакомый капо-поляк отправил их в крепость на грузовике, тогда как остальным пришлось идти пешком.

Когда Тибор вернулся в Маутхаузен, на улице стояла уже настоящая зима. Одеяло тяжелых облаков висело так низко, что, казалось, лежит прямо на двух массивных сторожевых башнях. Метрах в девяноста от ворот лагеря, сразу за футбольными воротами наскоро размеченного поля, Тибор заметил нечто похожее на груды белых поленьев, припорошенных снегом. Несколько ровно разложенных холмиков растянулись в одну линию. Сначала Тибор подумал, что это бревна для крематория. Но откуда им тут взяться – поблизости от тюрьмы деревьев не было, все расчистили для другого лагеря.

Когда грузовик приблизился, Тибор понял, что перед ним было: человеческие головы, словно короны на замерзших телах и конечностях.

Стало ясно: пока Тибора не было, жизнь в бараках ожесточилась. Арон куда-то пропал, пропали и многие другие знакомые лица. В бараках прибавилось много венгров, и каждая койка была забита до отказа. Нельзя было перевернуться, чтобы не задеть соседа.

Проверка узников на большой площади. Мемориальный музей Холокоста (США)

3

Стало холоднее, однако Тибора с друзьями все равно заставили раздеться для дезинфекции. Офицеры выстроили их в ряд и приказали прыгнуть в огромную бочку с дезинфектором, который обжег Тибору глаза и нос. Тибор попытался было не опускать туда голову, но капо огромными ручищами вцепился ему в череп, макнул в дезинфектор и держал там, пока у мальчика чуть не загорелись легкие.

Из-за того, что Тибор был здоровее большинства обитателей секции, его приписали к отряду, обходившему лагерь и очищавшему отхожие места. Как-то раз, совершенно неожиданно для него самого, его тележка выехала к широченной яме, про которую рассказывал Арон. Это был каменный карьер, самый большой, который когда-либо видел Тибор. Пока рабочие поднимали ведра с человеческими отходами со дна карьера, капо разрешил мальчику пододвинуться к краю пропасти.

Поначалу он засомневался, стоит ли смотреть туда. После того, как поляки увидели карьер, они отказывались говорить о нем. Арон бесконечно трепался о нем, но то, как он смеялся, когда рассказывал про «парашюты», вызывало у Тибора тошноту. Но раз уж он оказался на обрыве, пути назад не было.

То, что он увидел, оказалось одновременно захватывающим и безобразным. Тысяча, не меньше, хрупких фигурок в тряпье растянулась вглубь огромной пещеристой дыры. Половина их них стучала молотками, рыхлила кирками и долбила стамесками куски гранита в стенах и полу, а другая загружала иззубренные куски на спины и поднимала по крутой лестнице по меньшей мере тридцать метров в высоту. Место перед склоном было заляпано красными пятнами. Тибор быстро сообразил, почему его называли «ступенями смерти».

Работа, похоже, не останавливалась ни на секунду. Капо выстраивали мужчин в ряды по четверо, одного за другим, затем подталкивали вверх словно стадо ослов. Спины их сгибались под углом в девяносто градусов, пока они делали один мучительный шаг за другим. Бедняги шли друг за другом так близко, что если падал один, он легко мог повалить за собой дюжину остальных, как домино.

Тибор никогда не видел столько страдания в одном месте. Капо размахивали дубинками словно плетьми, хлестая узников по плечам и спинам точно так же, как, представлял Тибор, египтяне хлестали евреев-рабов, строящих пирамиды.

Теперь Тибор понял, почему глаза Арона так расширялись, когда он говорил про карьер. Жестокость здешняя была неописуемой. Единственное, что имело значение, – размеренное, как часы, движение дубинок, которое продолжалось даже после того, как человек падал под ударами. И все же Тибор не мог отвернуться. Каждый раз, когда его тележка останавливалась для новой партии груза, он задерживал взгляд на ужасающей дыре.

Если Бог освободил сынов Израиля от египетских угнетателей, почему он не может сделать то же самое с узниками Маутхаузена? Все эти поляки и греки, испанцы и русские, они что, не заслужили той же пощады своим упорным трудом? Большинство из них не были евреями, но от этого они заслуживали свободы не меньше. Разве они недостаточно настрадались? Им что, так и суждено веками пахать под ударами плети, словно древним евреям, которым Всемогущий отправил Моисея, дабы он освободил их из рабства? Тибора глодали эти вопросы, но ответов на них у него не было.

Во время перерыва на обед несколько капо устроили дикое соревнование. Они выбрали двух самых хилых рабочих, взгромоздили им на спины ужасающе огромные камни и заставили взбираться вверх на скорость. Тот из двух, который был покрепче, сразу же обогнал второго и первым добрался до финиша. Поначалу капо и охранники подбадривали отстающего, но как только его шаг стал сбиваться, один из капо замахнулся и расколол ему голову киркомотыгой. Когда победитель достиг вершины, два дородных охранника посадили его себе на плечи и провели перед улыбающимся офицером. Затем, на глазах у всех рабочих, резко развернулись и сбросили с обрыва. «Парашютировали». Вот так просто.