Николаос Зурнатзоглу - Старец Паисий Святогорец: Свидетельства паломников Страница 9

Часто старец подчеркивал, что надо иметь духовное благородство и честность. Этими добродетелями отличался он сам. Как‑то я посетил его в старой келлии Честного Креста. После беседы он проводил меня достаточно далеко. Как только я сказал ему, чтобы он не утомлялся и возвращался к себе в келлию, старец простился со мной и пошел обратно. Если бы я ему не сказал этого, он проводил бы меня до нашего представительства в Карее.

Свой дар прозорливости он проявлял редко и никогда напоказ, только ради пользы людей. Пришел к нему брат, у которого был помысел на сердце против игумена: тот не делал ему короткого жилета. Прежде чем брат рассказал о своем помысле, старец сказал: «Хороший мой, что у тебя за помысел, что игумен тебе не делает короткого жилета?» Он утешал молодых монахов, когда они расстраивались из‑за каких-то своих слабостей, из‑за зависти например, считал их детскими недостатками. Конечно же он советовал, что им нужно повзрослеть и преодолеть слабости.

Отец Паисий отличался высшей из всех добродетелью — рассуждением. Он помогал каждой душе найти ее талант и призвание от Бога, чтобы обрести подлинное успокоение.

Его любовь обнимала весь мир. Многим людям, в том числе и молодым, он помогал вести христианскую жизнь в миру, в том числе в семье.

Когда ты беседовал со старцем, то было чувство, что находишься в объятиях Божиих.

И еще: отец Паисий был очень чуток в догматических вопросах. Как‑то он написал мне: «Догматы не входят в компетенцию ЕЭС». Он и в этом следовал путем святых отцов, которые верили: для спасения человека требуется не только добродетель, но и правильное исповедание веры.

Его святая жизнь увенчалась праведной кончиной. Он принял свою тяжелую болезнь как дар Божий и радовался мысли, что христиане, страдающие в миру от такой же болезни, будут утешаться, узнав, что и монахи страдают от нее.

Он преодолел себялюбие. Не переживал по поводу своей болезни, но, и на одре болезни лежащий, он думал о своих страдающих ближних. Даже в последние дни свой жизни он интересовался проблемами людей. Одной благочестивой супружеской паре, которая посетила его за несколько дней до упокоения, он сказал: «Я даю вам заповедь позаботиться об определении ваших дочерей» (у них были незамужние дочери). По его молитвам все и устроилось.

Вечная тебе память, досточтимый Геронда! Мы благодарим тебя за все, что ты нам дал, утешил нас, поддержал, наставил на путь своими словами и своей жизнью. Помолись, чтобы и мы следовали по твоим стопам, ко Христу Спасителю[4].

Игумен Спасо–Преображенского монастыря Сохос Лангад аархимандрит Иоанникий Котсонис

Много лет назад мы познакомились с приснопамятным отцом Паисием. Познали полноту любви, которую он имел в своем сердце. По отношению к Богу и к человеку. Любви, которая «яко смерть крепка». Поистине. Ибо старец Паисий любил Бога и ежедневно умирал за Него, как говорил апостол. Он любил своего ближнего и был готов за него умереть. Он любил Бога, как любили Его святые, друзья Его, всею душею… всею крепостию… и всем разумением… (Лк 10,27). Он любил людей, как их любит Бог. Целиком, всеобъемлюще, лично, нелицемерно и нелицеприятно. Он не различал, кто был перед ним, он в каждом человеке видел образ Божий. Беспристрастно. А не пристрастно, как бывает с нами, пристрастными по причине душепагубных страстей гордости, испорченного и поврежденного разума, вожделеющего и страстного начал нашей души. Трисоставность его души была ясной. В нем присутствовала чистая любовь. В полноте ее. Любовь ко всему творению, и к неразумному и неодушевленному. И к животным и пресмыкающимся. И даже к невидимым и лукавым, бесовским существам. Сверхъестественное состояние. Уверенное шествие по трем ступеням духовного восхождения: очищение от страстей — и просвещение ума; просвещение ума — и обожение ума и всего существа.

Старец Паисий Святогорец сумел достичь того, ради чего созданы все люди. От «образа» перейти к «подобию». Достичь обожения по благодати. Он добился этого твердым и вольным подвигом. Современный подвижник, духовный воин нашего времени, полный радости, решительности и энтузиазма.

С этим связано и его очищение, и его просвещение, и его обожение. Конечно, не без его собственных титанических и колоссальных усилий. С помощью благодати и с помощью Божией он трудился и боролся против плоти, против бесов, против ветхого человека и вышел победителем. И жизнь, и смерть, и болезнь, и скорби — на все это он всегда смотрел со смелостью, радостным и боевым взглядом.

Пусть всем нам, кто его знал и кто не знал, ближним и дальним, сопутствует его утешительная молитва и горячее предстательство пред Господом Богом о нашем очищении, просвещении и спасении. Аминь.

СВИДЕТЕЛЬСТВА ПРОФЕССОРОВ И ПРЕПОДАВАТЕЛЕЙ

† ФундулисМ. Иоаннис, профессор богословия Салоникского университета имени Аристотеля

Я познакомился с отцом Паисием много лет назад, когда был намного моложе и, по слову Господа, препоясывался сам и ходил, куда хотел (Ин 21,18). Тогда я открыл мир Святой Горы, ее отцов, ее паломников, ее монастыри и келлии, ее скалы и деревья, ее цветы и тропинки, источники и озера. Захватывающее открытие!

В тот раз я гостил у одного своего земляка из Эолии, нового Авраама по виду, по гостеприимству, по сладости речи, по вере и простоте поведения. У приснопамятного настоятеля скита Даниилеев, носящего имя Геронтий. Оттуда рано утром я поднимался по крутому подъему, ведущему к месту Керасья, с целью дойти до Кавсокаливии.

Я был, наверное, где‑то на полпути крутой тропинки, когда слева от себя, в саду какой‑то каливы, увидел смиренного и одетого почти в лохмотья монаха средних лет, который сидел перед дверью на крыльце с одной или двумя кошками. Это была последняя келлия на Катунаках, Ипатьевская. Он заметил меня, я поприветствовал его по–монашески, он поприветствовал меня в ответ и пригласил зайти в сад передохнуть.

Я зашел, и мы сели рядом на крыльце. Не могу воспроизвести дословно хода нашей беседы. С тех пор прошло много лет, а я человек беспамятный. Помню лишь две–три главные вещи. Что‑то о суетности мира, о естественности смерти (тогда я был слишком молод для предсмертных и посмертных богословских размышлений), а также об общении живых и мертвых. Поводом к теме послужил выставленный ряд черепов над дверью келлии, мрачная для меня картина, для него же естественнейшая и духовнейшая.

Меня поразила скромность келлии, бедность и абсолютная непритязательность; когда мы зашли внутрь, старец поспешил мне что‑то приготовить, чтобы я отдохнул после проделанного мною пути.

Не помню, по какой причине, то ли из‑за моей ложной похвальбы, то ли по его тонкому проникновению в мое самодовольное сознание, он говорил как бы с укором о тех, кто считает, что они делают что‑то особенное, когда по–туристски обегают Святую Гору. В Кавсокаливии, от благочестивых братьев Иосафеев и Антония, от настоятеля Иоанна я узнал о монахе Ипатьевской келлии. То был старец Паисий.

С тех пор я часто встречался с ним на Святой Горе и в обители в Суроти во дни благополучия, но также и в трудные времена. Один раз мы вместе служили ночную службу в честь святого Иоанна Богослова в одноименной кутлумушской келлии, где жил иеромонах Григорий с острова Лесбоса. Ночь для меня удивительная, вечная: с 25 на 26 сентября (по старому стилю) спасительного 1985 года. Каждую нашу встречу, как и тогда, наш разговор начинался либо мною, либо им с воспоминания нашей первой встречи в каливе Ипатьевской. Ни он, ни я не могли вспомнить, что мы тогда говорили, незнакомые друг другу, знакомые, однако, Богу.

Таким, в нескольких словах, были мои встречи с человеком Божиим, со старцем Паисием. Мы все больные по нашей природе люди. Ищем опоры в нашем духовном подвиге от святых мест и от святых людей. Человеколюбивый Бог, снисходя к нашей немощи, дает нам и то и другое, когда мы этого просим, в соответствии с нашей нуждой и с нашим желанием.

Гунарис Георгиос, профессор теоретической физики Салоникского университета имени Аристотеля

Мне часто случалось бывать у старца Паисия.

Когда я к нему приезжал, то ощущал, что он — богатый, а мы — нищие, просящие у него милости и теснящиеся вокруг него, чтобы получить благословение.

Когда однажды мы беседовали наедине, он говорил со мной, как будто бы знал меня. Он дал мне советы, касающиеся моей личной жизни и моего поведения, прежде чем я успел ему что‑либо рассказать. Он как будто бы знал, как я жил и как вел себя.

В 1993 году мы поехали с Костасом, моим младшим сыном, в келлию старца. По дороге встретили случайно еще одного друга, который в тот день причастился и считал, что это дает ему какие‑то особые права. Как только мы встретили старца, друг сказал: «Отче, мы вас сфотографируем». Мы же с сыном, хотя у нас и был фотоаппарат, не решились попросить об этом, знали, что он не соглашался. Однако старец согласился сфотографироваться со мной и с Костасом, которому он к тому же сказал: «Выучишь два языка, возьмешь благословение родителей, придешь сюда, и я тебя сделаю монахом!»