Владимир Мединский - О русском пьянстве, лени, дорогах и дураках Страница 9

Исидор — фигура сложная, неоднозначная, о его роли в нашей истории профессионалами по истории православия ведутся споры до сих пор. Расскажу в двух словах.

Тема, честно говоря, эта древняя и забытая, и в общем-то никому, кроме узких специалистов, не интересная, но в связи с проходившими в Москве в начале 2009 года выборами Патриарха Кирилла, приковавшими всеобщее внимание не только церковное, но и светское, не грех будет уважаемым читателям и напомнить. Так вот, как известно, патриарх во главе русской церкви стоял не всегда.

Долгое время русская православная церковь считалась подчиненной Константинополю. Который либо попросту назначал напрямую, либо по крайней мере решительно согласовывал кандидата на высший церковный пост, — а был это тогда лишь пост митрополита.

После смерти митрополита Фотия в 1431 году на Руси долго не могли найти ему преемника. Спорили между собой за право избирать митрополита Московского и всея Руси три силы: Московия, Византия и Великое княжество Литовское и Русское. У каждой был свой кандидат. У литвинов, в частности, — некий смоленский епископ Герасим. Именно его под давлением Литвы Константинополь и поставил митрополитом. Но случилось непредвиденное: тогдашний великий князь Литовский Свидригайло так подозревал всех православных в желании перейти на сторону Москвы, что, впав в очередной приступ паранойи, уже после возвращения Герасима из Константинополя, вдруг велел схватить его (представьте — не простого человека, и даже не просто служителя Церкви — а митрополита!) и сжечь живьем.

Отметим мимоходом, что это злодеяние окончательно погубило политическую карьеру Свидригайлы: ибо если раньше его (литвинские) православные подданные еще как-то раздумывали и взвешивали, с кем им быть, то теперь, после учиненного шоу в европейской манере а-ля Ян Гус/Жанна Д'Арк/Джордано Бруно et cetera, они толпами ринулись подальше от психованного князя. То есть прямиком под руку Москвы...

Чего, согласитесь, не учудят западно-украинско-польско-прибалтийские правители, лишь бы только больше походить на «настоящих цивилизованных европейцев». Свидригайло, видимо, как и сегодняшние коллеги руководители ряда бывших республик СССР и стран Варшавского Договора, так сильно хотел в «Объединенную Европу», так мечтал отмежеваться от всяких подозрений в тайных симпатиях к Москве, что решительно взял на вооружение Все самые достойные правила европейского менеджмента того времени. А что? Ну, у истинных христиан-католиков есть же инквизиция? Жгут тысячами по поводу и без? А я чем хуже? Я что, какой-то православный дикарь из московского леса? Что нам сожженные тамплиеры! Подумаешь монахи какие-то! Да я вам самого митрополита Всея Руси на костер отправлю — никому мало не покажется! Уж въезжать в НАТО — так на белом коне, с музыкой, под зарево пожарищ!

В связи со скоропостижной кончиной митрополита Герасима место опять освободилось. Но свято (простите за каламбур) место, как гласит народная мудрость, пусто быть не может. Великий князь Московский Василий II Темный опять выдвигает альтернативную кандидатуру — своего ставленника Рязанского епископа Иону. И вот Иона едет в Константинополь...

Но Константинопольскому патриарху наш князь Васька — не указ, и он решает назначить митрополитом всея Руси не какого-то выдвиженца «Единой Московии» Иону, а некоего «своего» кандидата — того самого Исидора... Родом то ли грека, то ли болгарина. В то время остро стоял вопрос об унии: об объединении Западной и Восточной церквей. Подготовка унии шла на Флорентийском соборе, и многим, в принципе, казалось, что уния — дело буквально завтрашнего дня.

Однако — как, впрочем, и всегда — ключевым вопросом в этом деле был не вопрос о вере, а вопрос о власти. Католики настаивали на прямом подчинении всех верующих Папе Римскому. Пусть, мол, православные сохраняют привычные им обряды, бог, как говорится, с ними, однако «по административной линии» — подчиняются Папе. Так под красивой идеей объединения («унии») православному миру «светило» постепенное переподчинение Западу, сначала — в делах духовных...

В пока еще православном Константинополе тоже были свои политические расклады: там наивно верили, что Папа Римский после унии поможет войсками против турок.

Вновь назначенный московский митрополит Исидор, оставаясь греческим патриотом, тоже, видимо, искренне верил в эту помощь. Действуя вопреки воле Василия Темного и, в общем-то, общественным настроениям на Руси того времени, он последовательно делал все возможное для присоединения к унии и Москвы.

Итак, «убежденный униат» Исидор едет в Рим, где получает от Папы сан кардинала и звание «легата от ребра апостольского» для всех северных стран. На пути обратно в Москву в Кракове и Львове он объявляет о соединении церквей и совершает литургии в латинских храмах.

В Москву он возвращается весной 1441 года. Перед ним несут латинский крест («крыж», как тогда говорили русские), на первой же литургии митрополит вместо восточных патриархов вдруг начинает поминать Папу Римского.

И вот тут в дела церковные вмешался лично сам Великий князь.

— Волк-хищник ты! — зарычал «из зала» (если верить летописи) Великий князь Василий Темный и обозвал еще Исидора прилюдно земляным червяком, а именно — лжепастырем, еретиком и губителем христианских душ.

Для Великого князя, конечно, это тоже был не вопрос религиозных тонкостей, а вопрос государственной измены. Он велит посадить Исидора в заключение в Чудов монастырь.

А в Москве был созван орган местного церковного самоуправления — Собор архиереев Русской церкви. И этот Собор отправил в Константинополь письмо с требованием признать право Собора русских епископов самим избирать себе митрополита, без участия константинопольского патриарха. Произошло невиданное, неслыханное: именно тогда Русская православная церковь стала САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ. Своего патриарха пока еще не было, но рязанский епископ Иона «наречен в митрополиты» не вышестоящей инстанцией — патриархией, а собором русских епископов.

Скорое падение Константинополя в 1453 году как бы подтвердило правоту претензий русских православных. Столица православия приняла унию и почти сразу оказалась захваченной «погаными»! Можно ли было тогда средневековому, истово верующему русскому человеку представить себе более убедительное доказательство неправедности Константинополя, падшего «Второго Рима», и неотвратимости кары Господней?!

Что же до самого Исидора...

С ним «жестокие московиты» поступили куда мягче, чем евролитвин Свидригайло с его предшественником Герасимом. Никто никого сжигать не стал, решено было попробовать уговорами склонить Исидора к раскаянию и исправлению. Но каяться Исидор не стал. Довольно быстро он сбежал из-под «домашнего ареста» в Чудовом монастыре в Литву, а оттуда дальше на Запад — в Рим. По сведениям русских летописей, Исидор в Риме «нигде же пристанища не имел» и умер в нищете. С другой стороны, по сведениям западных источников, Исидор получил почетное место в Совете Кардиналов и, как нетрудно догадаться, умер, оплакиваемый всеми, в славе и почете.

Вот так! Везде мифы. Сплошной пиар...

Так с чего же Похлебкин решил, что изобрел водку Исидор? В сущности, никаких доказательств тому нет. Совсем.

Понятное дело, писатель-кулинар хотел любой ценой доказать, что русские начали гнать водку раньше поляков. Поляки, напомню кстати, проследили историю «своего» бренда только до начала XIX века и с треском суд проиграли. Слабаки! Нет исторического полета мысли!

Но Похлебкин-то на что опирался? Откуда данные, что Церковь гнала и продавала водку?!

Этих сведений нет вообще. Ни один монастырь, ни одна церковная организация не оставила никаких следов самогоноварения. Но и отсутствие данных трактуется в пользу идее-фикс: раз не было документов, значит, самогоноварение скрывали! Дело-то было выгодное...

На самом деле, если проанализировать по сути все указы Великих князей московских, касающиеся продажи спиртного, употребления «горячего вина», меда и пива, то невольно приходит в голову: все они доказывают не распространение винокурения, а наоборот — очень ограниченный характер винопития.

Уже много позже Герберштейн,, посетивший Россию в 1517 и 1526 годах, отмечал, что «в будни запрещалось им пить; одни иноземные воины, служа государю за деньги, имели право быть невоздержанными в употреблении хмельного; для него слобода за Москвою-рекой, где они жили, именовалась Налейкой, от слова "наливай"».

Но главное — откуда вообще сведения, что впервые водка была изготовлена водном из московских монастырей? Похлебкин лишь предполагает, что, вероятнее всего, первый самогонный аппарат заработал в Чудовом монастыре, во время ссылки в него Исидора.