Оскар Уайльд - Письма Страница 9

Но я знаю, что ты глубоко чувствуешь красоту, так попытайся же увидеть в церкви не только дело рук человеческих, но немного и божьих.

6. Лорду Хоутону{21}

Меррион-сквер Норт, 1

[Приблизительно 16 июня 1877 г.]

Уважаемый лорд Хоутон, зная о Вашей любви к Джону Китсу и о Вашем восхищении им, я беру на себя смелость послать Вам сонет, посвященный его памяти, который я недавно написал в Риме, и был бы очень рад узнать, есть ли в нем, на Ваш взгляд, хоть немного красоты и значительности.

Каким-то образом, стоя перед его могилой, я почувствовал, что он тоже был мучеником и достоин покоиться в Граде мучеников. Я представил себе его священнослужителем культа Красоты, убитым в расцвете молодости, прекрасным Себастьяном, пронзенным стрелами лжи и злословия.

Отсюда — мой сонет. Но, по правде, написать Вам я решился не только затем, чтобы получить Ваш критический отзыв о незрелых стихах.

Не знаю, посещали ли Вы могилу Китса после того, как на стене рядом с надгробием повесили мраморную мемориальную доску. На ней выбито несколько вполне приемлемых стихотворных строк, зато решительное возражение вызывает барельефное изображение головы Китса — точнее, его портрет в профиль в медальоне, портрет до крайности уродливый. Лицевой угол искажен в такой степени, что лицо кажется узким и заостренным, а вместо изящно очерченных ноздрей и нежных чувственных греческих губ, какие они были у него на самом деле, ему приданы толстые, почти негритянские губы и нос.

Китс был красив, как Гиацинт или Аполлон, и этот медальон возводит на него чудовищную напраслину. Как я хотел бы, чтобы его сняли, а на его место поставили окрашенный бюст Китса, похожий на красивый цветной бюст раджи Кулапура во Флоренции. Ведь тонкие черты лица Китса и богатство его красок, по-моему, невозможно воспроизвести в обычном белом мраморе.

В любом случае, на мой взгляд, это безобразно-уродливое изображение оставлять нельзя: Вы наверняка без труда достанете его фотографию и сами убедитесь, какой это ужас.

Вы с Вашим влиянием и Вашим громким именем могли бы добиться чего угодно в этом деле, и Китсу, я думаю, можно было бы поставить действительно прекрасный памятник. Право же, если бы каждый, кто любит читать Китса, пожертвовал хотя бы полкроны, была бы собрана большая сумма.

Я знаю, что Вы всегда с головой погружены в политику и поэзию, но совершенно убежден, что если бы во главе подписного листа стояло Ваше имя, на памятник пожертвовали бы уйму денег; во всяком случае можно было бы убрать это уродство — поклеп на Китса.

Был бы счастлив получить от Вас строчку-другую в ответ; уверен, что Вы простите меня за то, что я написал Вам по этому поводу. Ведь Вы более, чем кто-либо другой, способны сделать что-то для памяти Китса.

Надеюсь, мы снова увидим Вас в Ирландии; у меня сохранились самые приятные воспоминания о нескольких восхитительных вечерах, проведенных в Вашем обществе. Заверяю Вас в своей искренней преданности.

Оскар Уайльд

МОГИЛА КИТСАИзбыв мирское зло и боль от раны,Он спит, Господней синевой укрыт,Угасший до восшествия в зенит,Он — мученик, сраженный слишком рано,Похожий красотой на Себастьяна.Тис хмурый над могилой не грустит,Но плакальщиц-фиалок нежный видХранит надгробный камень от изъяна.Твой дух под гнетом нищеты поник!Уста твои лишь тем, лесбосским, ровня!Наш край восславлен красками твоими!Знай, на воде начертанное имяЖивет: его кропим слезой сыновней,Как Изабелла — чудный базилик.[6]

Рим, 1877 г.

Оскар Уайльд

7. Реджинальду Хардингу{22}

Меррион-сквер Норт, 1

[Приблизительно 16 июня 1877 г.]

Дорогой Котенок, огромное спасибо за твое восхитительное письмо. Рад, что ты среди красот природы погрузился в чтение «Авроры Ли».

Я очень подавлен и расстроен. Только что умер наш кузен, к которому все мы были очень привязаны, умер совершенно неожиданно, простудившись во время верховой прогулки. В субботу я с ним обедал, а в среду его не стало. Всегда предполагалось, что мы с братом — его наследники, но оставленное им завещание — это свойство большинства завещаний — преподнесло нам неприятный сюрприз. Он завещал 8000 фунтов на нужды отцовской клиники, 2000 фунтов — моему брату и 100 фунтов — мне, при условии, что я останусь протестантом!

Он, бедняга, был фанатично нетерпим к католикам и, видя, что я «на грани», вычеркнул меня из завещания. Для меня это ужасное разочарование; как видишь, мое пристрастие к католицизму больно ударило меня по карману и обрекло на моральные страдания.

Мой отец сделал его совладельцем моего рыбачьего домика в Коннемаре, и его доля собственности, естественно, должна была бы по его смерти перейти обратно ко мне; так вот, даже ее я утрачу, «если в ближайшие пять лет перейду в католичество», — ужасная низость!

Подумать только, человек предстает перед «Богом и безмолвием вечности», так и не порвав со своими несчастными протестантскими предубеждениями и фанатичной нетерпимостью!

Однако не буду больше докучать тебе моей персоной. В нашем мире, похоже, все вверх дном, и я не могу ничего исправить.

Посылаю тебе заметочку о могиле Китса, которую я только что написал, — может, она тебя заинтересует. На могиле я побывал с Хвастуном и Дански.

Если пожелаешь ознакомиться с моими суждениями о выставке в Гросвенор-гэллери, пошли за приложением к письму и поскорее строчи ответ. Всегда твой

Оскар Уайльд

Недавно получил письмо от Хвастуна из Константинополя; пишет, что собирается домой. Привет Киске.

8. Флоренс Болкомб{23}

Борнмут, гостиница «Ройял Бат»

[Апрель 1878 г.]

Дорогая Флорри,

пишу, чтобы пожелать Вам приятной Пасхи. Год назад я был в Афинах, и Вы, помнится, прислали мне на Пасху поздравительную открыточку — через столько миль суши и моря, — чтобы дать мне понять, что Вы не забыли меня.

Я ужасно огорчен тем, что не имел возможности приехать, но у меня было всего четыре свободных дня, и так как мне нездоровилось, я приехал сюда подышать озоном. Погода прекрасная, и, если бы только не память о прошлом, я был бы вполне счастлив.

Я взял с собой доброго друга (нового друга) и написал один сонет, так что я, против обыкновения, не так уж склонен к мизантропии. Надеюсь, у вас все благополучно, особенно у Грейси; успехи Уилли на севере весьма обнадеживают.

Посылаю Вам описание Борнмута. Всегда Ваш

Оскар

9. Уильяму Уорду{24}

Колледж Магдалины

[Приблизительно 20 июля 1878 г.]

Дорогой дружище, ты — лучший из однокашников: прислал по телеграфу свои поздравления; ничьи другие не оценил я так высоко. Приятная неожиданность, этот фейерверк под конец моей учебной карьеры. Свои высшие оценки я могу объяснить единственно тем, что удачно написал сочинение — в этом я достаточно силен. А на устном экзамене расхваливали мою письменную работу.

Преподаватели безмерно удивлены: нерадивый шалопай так отличился в конце концов! Они упросили меня остаться до дня ежегодного торжественного обеда в честь бывших выпускников и говорили обо мне разные приятные вещи; я в самых лучших отношениях со всеми ними, в том числе с Алленом(!), который, по-моему, раскаивается в том, что так обращался со мной.

Потом я греб с Фрэнком Майлзом на байдарке из березовой коры до Пангборна, пролетал через пороги и вообще совершал чудеса на каждом шагу — это было замечательно.

Боюсь, не смогу походить с тобой на яхте. Очень меня беспокоит моя тяжба, которую я выиграл, но должен, оказывается, платить большие судебные издержки, хотя для меня и сделана скидка. Мне надо быть в Ирландии.

Дружище, жаль, что не могу снова повидаться с тобой. Всегда твой

Оскар

10. Флоренс Болкомб{25}

Меррион-сквер Норт, 1

Понедельник, вечер [конец 1878 г.]

Дорогая Флорри, так как на днях я уезжаю обратно в Англию, наверное навсегда, я хотел бы взять с собой золотой крестик, который я подарил Вам давным-давно утром на Рождество.

Надо ли говорить, что я не стал бы просить Вас вернуть его, если бы он представлял для Вас какую-нибудь ценность, но для меня этот ничего не стоящий крестик служит памятью о двух чудесных годах — самых чудесных годах моей юности, — и я хотел бы всегда иметь его при себе. Если бы Вы захотели передать его мне сами, я мог бы встретиться с Вами в любое время в среду, а не то отдайте его Фил, с которой я увижусь сегодня днем.

Хотя Вы не сочли нужным известить меня о том, что выходите замуж, я все же не могу уехать из Ирландии, не пожелав Вам счастья; что бы ни случилось, я никак не могу быть безразличен к Вашему благополучию: слишком долго пути наших жизней шли рядом.