Джон Бакстер - Лучшая на свете прогулка. Пешком по Парижу Страница 9

Серийный убийца Анри-Дезире Ландрю

– Здесь все так… буднично, – сказал я, обводя взглядом небольшой пятачок со столиками и стульями, выкрашенный в зеленый цвет киоск, официанта, прохлаждавшегося в теньке.

– Но это же идеально!

И тут я посмотрел на это ее глазами: вот Ландрю потягивает eau à la menthe [27] /, листает “Пари матен”, спокойно и терпеливо ждет, а в это время его добыча замерла у ворот, поправляет прическу или медлит, прячась за деревьями и пытаясь угадать, кто же он, прежде чем кинуться в омут с головой.

А что усыпит подозрения лучше, чем Люксембургский сад? Не какие-нибудь там укромные отели или захолустные кафе, а парк – парк, где прогуливаются парочки, няни с колясками, играет духовой оркестр, а пожилая дама собирает плату за сидячие места.

Его приемы тоже были довольно заурядными, даже скучными. Всегда одно и то же объявление, тот же тип женщин, то же обещание жениться. Открытие совместного счета, на который очередная невеста кладет свои сбережения в качестве dot , приданого, – оно должно быть у каждой французской невесты при вступлении в брак. Затем приглашение провести уикенд в его загородном доме в Гамбэ, в 60 километрах от Парижа. В понедельник он возвращался уже один, снимал деньги со счета, вывозил из ее дома все ценности, включая и мебель, которую прятал на своем складе, и снова помещал объявление в “Пари матен”.

Друг, заподозривший неладное, сообщил в полицию, но Ландрю все отрицал. Где доказательства? И действительно, никаких трупов не находили. Соседи в Гамбэ поговаривали, что печь на кухне Ландрю порой дымит до поздней ночи и маслянистый дым тянется по полям. Пепел просеяли, но костей не нашли – только металлические пуговицы да застежки вроде тех, что использовались в женских корсетах.

В конце концов Ландрю подвела его же бережливость. Он покупал себе билет до Гамбэ и обратно, а своим жертвам – только в одну сторону. И в самом деле – ведь их возвращение вовсе не предполагалось! Он умело ускользал от всех обвинений, но эта мелочь его погубила. В 1922 году в Версале гильотина прокомпостировала его билет.

Дом в Гамбэ по-прежнему стоит на своем месте, солидный, скрытый за аккуратно постриженной изгородью, окруженный все теми же полями, над которыми ночами тянулся черный дым. Между прочим, оказалось, что Ришбур всего в нескольких километрах оттуда, так что я не раз проезжал мимо. И я подумал: а что для такого человека могло быть самой прекрасной прогулкой? Бесшумная поступь душителя, приближающегося к ничего не подозревающей вдове? Интересно, неспешно направляясь к Люксембургскому саду на очередное свидание, обращал ли убийца внимание на то, как хороша погода, улыбался ли встречному ребенку и воспринимал ли подобно Луи Арагону, сад как женщину, а данный конкретный сад – как свою собственную женщину, которую предстояло обольстить и убить?

11. На кочевье

Австралия – страна под открытым небом. Люди заходят в помещения, только чтобы справить нужду. Да и это вошло в привычку лишь недавно.

Барри Хамфрис

Как будто одного житья в Лос-Анджелесе было мало, чтобы отвратить меня от прогулок, так я еще и вырос в сельской местности в Австралии, где расстояния отбивают охоту к пешему их преодолению.

Во всяком случае у меня отбили.

Расстояния были не единственной причиной предпочесть езду ходьбе. В Австралии самая большая популяция опасных для жизни животных, насекомых и растений. Тигровые акулы, муравьи-бульдоги, морские крокодилы, ядовитые змеи, медузы, осы-убийцы, летучие мыши-вампиры, ядовитые фрукты, колючки, острые, как нож, ползучие лианы цепляют за ноги, цветы жалят… кажется, будто все вокруг только и ждет, как вас сцапать. В детстве нам не велели гулять в высокой траве, где водились змеи, до того ядовитые, что одного укуса было довольно, чтобы убить не только тебя, твою собаку и маленькую сестренку, которую ты держал за руку, но и водителя школьного автобуса в придачу.

Притаившись в извилистых подземных ходах с хитроумно скрытыми лазами, пауки-каменщики и воронковые водяные пауки ждут момента, чтобы взобраться под штаниной по вашей ноге. Опытные старожилы носили специальные шнурки, подвязывая их под коленом. Но они не спасали от красноспинных пауков Latrodectus hasselti , смертельно опасных, размером с горошину, с ярко-красной искрой на почти черной спине. В нашем доме, стоявшем на краю города, только недавно появилась канализация. Раньше туалет был на улице, отголосок давнишних времен, когда специальный “туалетный человек” приезжал пару раз в неделю, чтобы вывезти контейнер. Красноспинные пауки часто устраивали себе жилище под деревянными сиденьями этих уличных сортиров. Как заметил Клайв Джеймс, у каждого укушенного в подобных обстоятельствах имелись ровно пять минут жизни и весьма насущная проблема – на каком месте затянуть жгут?

Далеко не все австралийцы разделяли мое предубеждение относительно жизни на лоне природы. Аборигены до сих пор живут так, как всегда жили их племена, вдали от больших городов, регулярно отправляются в пустыню на кочевье – питаются тем, что удастся собрать или подстрелить, и общаются с землей на каком-то только им ведомом языке. Это является основой их религии. Бродяги, которых именуют “свэгмен”, скитаются по самым глухим необжитым местам со свернутым одеялом за плечами – с “узелком”. Герой национальной песни “Вальсируя с Матильдой” – как раз “веселый свэгмен”, который устраивает привал, где ему вздумается, хоть у озера, хоть у реки. Съедает на ужин “премилого барашка” (краденого), попадается полицейским и в конце концов тонет. Может, и не всякому по душе такой стиль жизни, но австралийцам симпатичны герои вне закона.

Иногда такие бродяги подходили к нашему черному ходу за подаянием. Поскольку мы жили на окраине и за домом пролегала изрытая колеями дорога, нам доводилось наблюдать их гораздо чаще, чем другим жителям. Обычно они вежливо спрашивали, сняв лоснящуюся фетровую шляпу:

– Хозяйка, вы бы не отсыпали немного мучицы?

И пока мама наполняла бумажный пакет, мы, дети, зачарованно глядели на странника сквозь сетчатую дверь.

Как-то раз подошли двое мужчин, один – абориген, первый, которого я видел в своей жизни. На нем была линялая голубая рубашка, вельветовые брюки, вытертые на коленях. На ногах ничего. Босые ноги. Но даже в таком виде он казался не в меру разодетым. Когда-то приличный костюм его товарища был весь в заплатках, под мышками хлопчатобумажной фуфайки виднелись полукружья пятен от пота. Пыльные ботинки, сбитые и растрескавшиеся так, что уже и цвета не разберешь, свидетельствовали о сотнях, а быть может, и тысячах километров пройденного пути.

Австралийский свэгмен с узелком за спиной

Уже в детстве меня интересовал процесс приготовления еды.

– А что вы делаете с мукой? – задал я вопрос.

Белый мужчина взглянул на меня без всякого выражения.

– Лепешки, – наконец произнес он.

Говорил он с гортанным, европейским акцентом.

Был ли он одним из тех эмигрантов, кого война вынудила покинуть Европу? Тех, которых мой отец пренебрежительно именовал “беженцами”, а позже правительство стало называть “новыми австралийцами”?

Я знал, что это за лепешка: пресный хлеб, который делался из муки, соли, воды и щепотки соды.

– А как? – Чтобы пояснить, откуда такое слегка назойливое любопытство, я добавил: – Мой отец – кондитер.

– Мы все смешиваем, – ответил он после долгой паузы, – и печем в золе.

Речь давалась ему тяжело. В долгих одиноких скитаниях язык отмирает за ненадобностью. Возможно, это была самая длинная его беседа за многие недели.

Тут вернулась мама. Она отодвинула щеколду и, крепко держа ручку двери, просунула бумажные пакеты с мукой и солью.

– Я положила немного разрыхлителя. Всыпала вместе с мукой.

– Спасибо, хозяйка.

Он спрятал мешочки в бесформенные карманы, растянутые от хранения вещей, для которых они не были предназначены.

– Но как? – не унимался я.

Оглядывая все его пожитки – скатанное одеяло, котелок с проволочной ручкой, потемневший от кипячения воды на открытом огне, – я не заметил ни мисок, ни сковородок, чтобы смешивать и печь. Куда они ссыпали ингредиенты и как замешивали тесто? Ведь я тысячу раз наблюдал, как это делает отец в пекарне.

– Не приставай к джентльменам, – осадила меня мама.

– Все в порядке, хозяйка, – сказал мужчина. – Смышленый малыш.

Он присел на корточки, чтобы быть вровень со мной. Я учуял непротивный запах табака. Разговор через сетку чем-то напоминал исповедь, придавая некоторую конфиденциальность нашему общению.

– Как мы это делаем, сынок? – поведал он. – Вот, Джеки… – он кивнул в сторону приятеля – … снимает рубашку и ложится, а я замешиваю лепешку у него на спине.